|
|
|
Статья Ольги Стрельниковой
На пороге музыкальной школы она оказалась совершенно случайно. Вообще-то, ей была нужна спортивная, как и советовали родственники, увидев, какой она стала рослой да ладной… Но, слегка растерявшись в большом городе, она то ли села не на тот автобус, то ли сошла не на той остановке…
Конечно, сегодня мало кто верит в такие случайности, как, впрочем, и сама Масгуда Шамсутдинова, которую большинство знает сегодня как самобытного композитора, большого знатока и страстного пропагандиста татарской народной музыки. Настолько страстного, что о татарском фольклоре теперь наслышаны даже в Швеции. В этой стране у Масгуды много друзей – по совместным фольклорным экспедициям, а также благодаря циклу передач о татарской музыке, который был записан с ее помощью и участием на шведском радио. Респектабельные и обычно сдержанные шведы просто влюбились в ее голос – какой-то мистический, волнующий и убаюкивающий одновременно. Кто слышал в ее исполнении, скажем, «Сююмбике бэите», тот поймет. Помните, как сквозь звукопись женской безутешности - то ли это плач, то ли молитва – постепенно и почти явственно проступает лик, образ юной красавицы, нет, царицы, одухотворенный и трагический…
Жаль только, что поет Масгуда редко, хотя довольно часто использует вокализы и партии голоса в своих сочинениях. Кстати, сама она не считает свой голос каким-то особенным, говорит, просто слишком низкий для женщины. И добавляет:
- По-настоящему красивый голос был у моей мамы, и пела она замечательно. Отец даже ревновал ее в такие минуты, ибо понимал, какая это великая сила…
Ее отец слыл в деревенской округе кем-то вроде целителя: лечил людей не таблетками, а словом. Измученному болезнями человеку он говорил приблизительно так: «Встань на заре, возьми еды и ступай к Серебряному источнику (был такой недалеко от их деревни). Помолись там, покушай, попей из источника и иди обратно домой». Может быть, и вода в роднике обладала какими-то целебными свойствами, но главное – человек оставался наедине с природой, ее красотой и, оглядываясь вокруг себя с восторгом, просто начинал страстно хотеть жить!
Масгуда уже училась в Казанской консерватории, когда однажды ей вдруг почудились эти же слова: «Встань и иди…» Отец к тому времени давно умер, и то был ее внутренний голос, не подчиниться которому она не могла. Хотя внешне все в ее жизни складывалось как нельзя лучше: она училась у замечательного педагога Анатолия Васильевича Луппова, к ней уже пришел первый творческий успех и открывались новые заманчивые перспективы… Ощущение, что она живет и делает что-то не так, тоже пришло откуда-то изнутри. То и дело она ловила себя на том, что ее взгляд упирается в землю, то бишь асфальт. Она перестала видеть, чувствовать вокруг себя красоту. И так продолжалось до тех пор, пока она не поняла: надо вернуться туда, где ее корни, и припасть к живительному источнику, пока город, его бесконечная сутолока окончательно не иссушили душу.
Так она стала ездить по татарским селам и деревням, и не просто собирать музыкальный фольклор, а буквально впитывать его – вместе с пейзажем, плывущими по небу облаками, простыми и прекрасными лицами бабушек… И через эту полноту, множественность впечатлений, как из осколков, наконец и в ней что-то стало срастаться. Она опять обрела душевный покой, уверенность в себе и даже внешне переменилась - похорошела, расцвела. Внутри нее вновь зазвучала музыка. Не упустила Масгуда и своего женского счастья – вышла замуж и родила двоих сыновей.
Кроме нее, в семье больше нет музыкантов, но отношение к музыке у всех уважительно-трепетное, как и к самой Масгуде. По счастью, и муж, и теперь уже повзрослевшие дети всегда понимали, что она рождена не для житейских бурь, и никогда не раскачивали лодку из-за не разогретого обеда или позднего ужина. А когда Масгуде предложили поехать на стажировку в Швецию (о чем поначалу она боялась даже заикнуться дома), отпустили и жили без нее целый год. Разве что чаще, чем обычно, слушали кассеты с ее музыкой.
Каждый художник проходит творческий путь, но не каждый способен осилить духовный. И это сразу видно: кто уповает на «школу» и хорошую технику, а кто творит по наитию, зачастую отступая от канонов, но всегда доверяя внутреннему слуху и зрению. Вот и Масгуде Шамсутдиновой ближе второе. Музыка должна подступить к ее горлу и хлынуть, «как вода из переполненной бочки». Она не принадлежит к числу тех композиторов, которые черпают, скребут по дну «бочки», едва там скопится несколько капель. Уж лучше она займется какой-то другой работой – по дому или в медресе, где преподает татарским девочкам «прекрасное» (ее предмет так и называется). А придет время, ее рука сама потянется к нотному листу…
- Когда-то я сильно переживала, если мне говорили, что я делаю что-то не так с точки зрения техники или теории, - признается Масгуда.- А теперь я могу тянуть звук и пять минут, и дольше, хотя прекрасно знаю, что это «неправильно». Но мне так нужно! В этот момент я, может быть, вообще не о музыке думаю, а о том, что вот он, Млечный путь, передо мной, тянется от одной звезды к другой. Вот я его и тяну…
Ее музыка и вправду сродни космосу, в ней те же шорохи, та же пульсирующая бездонность и такая же магия. Иногда этим звукам в буквальном смысле тесно в стенах концертного зала, и они выплескивается на площади и стадионы. В красочное действо под открытым небом вылилось и первое исполнение «Магди» - сочинение, написанное специально для Альберта Асадуллина, которого мы и увидели в образе Магди. Успех был грандиозный, но, к сожалению, повторить его не довелось. Хотя, безусловно, именно тот успех вдохновил потом композитора на создание «Курбан бэйрэме» и «Рамазана», также представляющих собой сплав оригинальной музыки и древнего обрядового действа.
Когда Масгуда поступила в аспирантуру ИЯЛИ (Институт языка, литературы и истории Академии наук Татарстана) и начала увлеченно работать над будущей диссертацией, многие искренне недоумевали: зачем ей это? Она и так любого ученого-фольклориста за пояс заткнет, так надо ли пытаться объять необъятное, разбрасываться? В татарской музыке Масгуда Шамсутдинова – это уже имя, и не отвлекут ли занятия наукой ее от главного – музыкального творчества, не «засушат» ли в ней художника?
Таких сомнений не знала, пожалуй, только сама Масгуда. Для нее этот поворот в судьбе был совершенно естественным, и не поворот даже, а просто следующий шаг на пути к однажды намеченной цели – постичь природу художественного творчества, или, если хотите, божественного начала в человеке, что зачастую одно и то же. Масгуда и раньше интуитивно ощущала эту взаимосвязь, но только недавно почувствовала себя уже достаточно сильной, чтобы сознательно потянуть за эти незримые нити и увидеть все в неразрывном единстве – фольклор и религиозные верования предков, менталитет и судьбу нации, видение лесного озера из воспоминаний детства и тот долгий чистый звук, который до поры до времени слышит только она, Масгуда Шамсутдинова. Безусловно, во всем этом есть какой-то высший смысл, и чтобы проникнуть в него, одной интуиции мало. Нужны знания, много знаний…
И все-таки есть в ее характере что-то, похожее на спортивный азарт. Чем труднее дистанция, тем увереннее она берет ее. Так случилось, что дата защиты диссертации и день премьеры ее симфонии «Ибн Фадлан» едва не совпали. Но Масгуда не стала переносить ни ту, ни другую. В душе она даже обрадовалась, что все волнения сольются в одно и у нее просто не будет времени задаваться вопросом: какое из этих двух событий для нее важнее. На него ответила сама жизнь.
|