|
|
|
Путешествие звука в бесконечности
Арабский путешественник Ибн-Фадлан писал: “Сколько я не пытался закрыть лица у этих женщин — не удалось”. У нас ислам попал на подготовленную почву и воспринят как необходимость, как обучение учения высшего разума. Народ стоял уже на пороге создания своего Аллаха. Да и с Востоком мы были давно связаны караванными путями. И приобщение к исламу произошло совершенно безболезненно. Сила музыки общеизвестна — именно потому Коран «поется»: «көйләп укыла»- «читается мелодекламационно». Правда, музыку нельзя в данном случае отделить от Слова, от Идеи. В нашей культуре не было отдельных книг по логике, этике, по искусству и т. д. В мусульманском восприятии татарина, татарки все это переплетено. И дай Бог достичь таких музыкальных высот, каких достигают некоторые чтецы Корана! Причем существуют разнообразнейшие макамы.
Конечно, были и фанатики, которые требовали догматического выполнения всех правил. Всегда находятся люди, готовые готовое свести на нет, извратить великую идею. Мир таков — дьявол всегда с нами. Не случайно Тукай, будучи глубоко верующим, всегда обличал тех людей, которые кормятся около религии.
У нас мало знают собственную культуру. Мы больше осведомлены о мировой культуре в общем. Когда я начала интересоваться татарской культовой музыкой, я это делала не только для себя. Я хотела показать народу, что у него есть в закоулках древней памяти.
Раньше было так: написал про комсомол – хорошо, написал про нефтяников, строителей — молодец... Все изменилось резко, вдруг, и я не знаю, смогут ли те, кто так плавно жил, перейти к новому мышлению. Было время, когда нельзя было говорить о своей истории, истоках, о национальных признаках, гордиться своим народом.
Для художника нет тупика. Остановка есть, пауза есть. Но не тупик. Так и и для народа. Народ есть гениальный творец. Наша нация испытывает небывалый внутренний духовный подъем. Я вижу, как лица посветлели у людей моего времени. У них появилось желание знать, изучать. Люди чувствуют свою ущербность не от незнания русского языка, как было раньше, но от незнания родного! В момент, когда казалось, уже сходили на нет и язык, и культура, все стало оживать. Сейчас мы читаем новую поэзию и поэзию древнюю, с удовольствием знакомимся с полотнами современных татарских художников. Люди сейчас, имею в виду не академическую аудиторию, с большим вниманием слушают концерты не только привычной сольной вокальной музыки, но и более сложные произведения непривычных для них жанров. На концерте в честь установки полумесяца на башне Сюембики пожилые женщины, не отрываясь, слушали орган, раскрыв руки, словно для молитвы.
Нам в руки дан материал — горизонталь, вертикаль, круглые и плоские ноты, четвертные восьмушки, инструменты.. И вот надо забыть, что дано, и сказать, что ты хочешь. Когда начинаешь думать об этом — вот тогда тяжело. Мне говорят — у тебя разваливается форма, и я начинаю переживать, по привычке оглядываясь на «старшего брата». Надо переделывать, - начинается механическая работа. Такой механической работы моя душа не приемлет. Чем дольше я выдавливаю из себя зависимость от «брата», тем легче мне самой, тем ближе я к своей душе. Только тогда душа поет со мной. Я очень хочу долго и красиво петь в моей музыке. Оказывается, что только петь нельзя. Надо делать драму. И моя нирванная сущность сопротивляется. Спорят в нас Восток и Запад. В какой же степени мы остались Востоком, а в какой — примкнули к Западу. Татары — нация, как буфер, испытывающая силу воздействия с двух сторон.
Обо мне говорят: нашла золотую жилу. Она нашла меня! Я ее не искала, я просто не отрывалась от истоков. Я и есть золотая жила. Я не мучаюсь, когда пишу музыку. Такое ощущение, что мне все это пропели когда-то. И вот я, приблизилась к расшифровке кода, которая объединяет нацию. Каждый народ несет в себе код. Может быть, наши пять звуков — пентатоника один из многочисленных кодов. В народном творчестве она предстает кружево-спиралями космического значения. Каждый звук имеет вселенский масштаб.
Для меня важно быть тем, что я есть, кто я есть. Если меня от рождения живой клетки генетически готовили именно к этому времени, это не для того, чтобы я супротив своего модула гена подчинялась GMO. Время нуждается услышать мой голос, так как мне «напевают и подпевают».
Я закончила советскую школу, была октябренком, пионеркой, комсомолкой. Я типичный вроде бы продукт советской системы, какой бы она ни была развалившейся. Сомневаюсь, что я самостоятельно могла бы сойти с этого пути. Хотя помнится, уже к концу консерватории я не хотела изучать марксизм-ленинизм. Я родилась в свое время... Я писала совершенно обыкновенную музыку, варьировала и разрабатывала, как нас учили, усваивала систему узаконенных правил. Примерно в возрасте тридцати трех лет в моей жизни наступил очень острый момент для меня. Именно в такие катастрофические моменты жизни человек может обратиться к Богу.
Будет могила сыра, не могла я ее согреть, не додумалась...
Захочется воды, да не додумалась воду с собой захватить...
Бросят на меня землю, и будут страдать,
Как больно мне от этих прикосновении...
И будут жалеть обо мне, оставив меня одинокую,
Я очнусь, и увижу ангелов по имени Накир и Менкир.
Эта поэзия, которую напевала мне бабушка. Она говорила, что записываются все наши деяния — и хорошие, и плохие, ангелами справа и слева. Я в детстве пыталась их увидеть резко повернув голову налево и направо. Вообще-то мое детство было полно ангелов, домовых, и всяких леших... Если вдруг что-то свистнет или ветка шевельнется, все было объяснено через суеверия, это Шурале, Домовой напоминает, почему дом неряшливо убран. Все это исчезло, стало атеистически советским, когда я оторвалась от родного языка, пошла в русскую школу. И нужно было ощущение, пережитие последней минуты жизни, чтобы вернуть все это обратно. Когда я выздоровела, пошла в мечеть, чтобы дать садака, как делали всегда и делают сегодня наши дедушки, бабушки. Помню: красивый дом на берегу красивейшего озера Кабан – единственная тогда мечеть Марджани, и у ворот- женщина, которая попросила милостыню. У меня не так много было денег, но мне показалось, что ей еще хуже, чем мне. Вспомнилось, что было важным для моих дедушек и бабушек, то, что нам поручено не растерять: миг общения, сострадания, милосердия. Получив садака, женщина прочитала молитву – и именно с такими интонациями, с какими читала моя бабушка. И что-то вспыхнуло в моей памяти. Я подумала не о том, сколько мне осталось жить, но о тех годах, проведенных около моих родителей в далекой деревне, затерявшейся в объятиях Уральских гор, в той лесной колыбели, в полном согласии с природой. Придя домой, я начала напевать знакомые осколки молитв. Так сам мир прошлого стал для меня своего рода рубежом, после которого во мне проснулся композитор, который начал вытребовать от меня, что заложено самой природой. Я многое вспоминала интуитивно, звуково. И когда во мне начали звучать интонации книжного пения, я не сопротивлялась, захотела работать. Работать — значит найти, знать насколько возможно — что писали об этом, какую литературу создал твой народ об этом, и что народ рассказывает об этом. Стала читать старые татарские книги — Мухаммадию, Бакырган, Тукая, Кандалыя, мунаджат, Коран... И собирать это сокровище прямо из уст самого народа. Благо — успела.
Для татарского народа Слово — это все. В мунаджатах музыкальный материал соприкасается со Словом, которое хранится в глубокой подсознательной памяти народа. Я заметила, что включение только трех-четырех звуков из какого то мунаджата уже завораживает внимание татарского слушателя. Мунаджаты — жанр, словно предназначенный для напоминания народу о нем самом, о его глубинных духовных процессах. Это — вера в поэзии.
«Приготовил мой отец из золота сарай, чтобы хранить пшеницу, он послал в Дамаск караван, чтобы привезти мне бриллианты на мою свадьбу», пела мне татарская бабушка, которая жила в перекосившемся доме, где один шаг по полу издавал плачущий скрип, где не было ворот у дома.
У композитора долңно быть ненасытное желание бесконечной учебы, учиться надо у классиков, современных композиторов, у своего народа, якутов, шаманов, у самой природы.. Обучение композитора должно быть очень объемным, чтобы он стал личностью, несущей огромный духовный потенциал. Композитор должен завоевать право пригласить слушателя на свою музыку, заставить человека потерять свое личное время, на ее слушание, чтобы слушатель не сожалел об этом, чтобы он чувствовал об приобретенном времени через твою музыку. Ведь музыка, как и вера, дает чувство бесконечности.
Масгуда Шамсутдинова
Василий Муратовский
Фиолетовая флейта,
лазуритовый ларец
из гранёного граната
даром даденный дворец,
золотыми зеркалами
отражай очей овал,
белой боли голосами –
глоссолалии провал.
|