Masguda I. Shamsutdinova's site

Чолан (Мәсгудәнең кирәк-яраклары) Габдулла Тукай Күңел берлән сөям бәхтен татарның. Күрергә җанлылык вактын татарның. Татар бәхте өчен мин җан атармын: Татар бит мин, үзем дә чын татармын. материал для editing Начала учиться у Рудянского Александра Николаевича в 1978 году по композиции. Сейчас он живет в Донецке. Мәсгудә җаным! Син татар кызы булып тугансың һәм шулай булып кал, безгә татарларга милли музыкаң белән җан өстә. Илһам Шакиров. 21.11.99 19 мая 2002 года состоялась премьера одноактного балета “О, Дети Адама”. Костюмы и сценография Булата Ибрагимова, исп. Театр танца “Дорога из города”. Из программы: “Спектакль представляет собой ряд картинных размышлений по сурам Корана, главной священной книги мусульман. Это взгляд на человека с его слабостями и страстями, страхами и надеждами. Такой беззащитный и отчаянный — он бесконечно интересен. Вызывает восхищение, удивляет, порой возмущает его стремление познать самого себя, бесконечные поиски истины, огромное желание верить и жертвовать самим дорогим во имя веры. Со страниц Корана сквозь века глядят на нас лица наших предков, любивших и страдавших, искавших и нашедших свой путь, свет и любовь, они обретают и объединяют на сегодня таких разных и несовершенных. Кадер кич — Священна ночь— ночь Величия, когда снизошел Коран, в эту ночь Ангелы и Дух Святой нисходят с неба с Божьего позволенья. Проходят ангелы по земле среди нас рядами, чтобы собрать слезы обиженных, слезы эти превращаются в жемчужины, чтобы украсить трон Бога. Сура 97. По Викингам и Фадлану Огненная Змея, медвежья шкура. Яйцо, Коза — эротические игры с покойником, дергают за волосы, ноги, поют песни, смех по покойнику. Голый родственник зажигает костер задом, смех при виде костра, костер — все оголяются. 7 человек — 2 за ноги, 2 за руки, 2 натягивают веревку на шее, Старуха вонзает нож жертве. Под барабаны, оргия, пьянство, музыка, Посол Смерти — Старуха богатырька, охрана жертвы, грань сверхъестественного, Курица показывает путь покойнику, снятие браслетов, покойник сидит. Приношение фруктов, покойнику, хмельной напиток, продовольствие и музыкальный инструмент, бег жертвенных коней, курица, баран золотыми рогами, убранство покойника, ритуальное возложение оружия, жертвоприношение животных, оргии, жертвоприношение девицы, зажигание костра, оформление кургана, власть мертвых, консервация трупа, помещение покойника в могиле, раздел имущества, подготовка к погребению, выбор жертвы, подготовка костра, ладьи, обрядовые действа входящие в игры. (кошмар! откуда мне это свалилось на голову.) Либретто балета “Сердце Белой Змеи или Шахмара” (Масгуда Шамсутдинова) I действие. Праздник в доме Шамана. Он собирается выдать замуж свою дочь за красавца Батыра. Танцы, обряд помолвки. Батыр холоден, в его сердце еще не пришла любовь. Он не отвечает на пылкую любовь дочери Шамана. Странный дуэт Батыра и Дочери. В момент обручения Батыр исчезает, оставив всех в переполохе. II действие. Лес. Монолог Батыра, жажда свободы и любви. Он проваливается свозь землю и попадает в царство змей. Танцы черных змеек, они хотят жалить Батыра, он в ужасе. Степенная Аждаха. Во время экстаза ужаса появляется царица змей — Белая змея, Шахмара. Батыр поражен ее красотой. Она отсылает змеек. Ее монолог, рпссказ о судьбе. Дуэт любви Батыра и Шахмары. Батыр готов здесь остаться навсегда. Но Белая Змея говорит, что это невозможно, человек не может жить в подземном царстве со змеями. Змея проважает своего любимого обратно. Батыр клянется в вечной любви, что он всегда будет приходить к ней. III действие. Дом Шамана. Скорбь, так как от тоски к Батыру заболела дочь шамана. Чтобы ее вылечить нужно сердце королевы змей. Возвращается Батыр. Его хватают и ведут к Шаману. Он требует объяснении от Батыра. Батыр рассказывает о своей встрече с прекрасной девушкой, просит его отпустить. Шаман приказывает найти Белую Змею, и добыть сердце для дочери. Батыр отказывается, его избивают и бросают в Зиндан. В темнице появляется белая Змея. Прощальный дуэт: Она вырывает свое сердце и отдает Батыру. Батыр несет его людям и исцеляет их всех болезней (Авиценна) Либретто М.Шамсутдиновой 1. Вступление (2 м.) 2. Танец Шамана (1,5) 3. Монолог Дочери Шамана (4 м.) 4. Танец шаманят (2) 5. Общий танец, Батыр (4) 6. Сцена Батыра, Дочери и Шамана (3) 7. Странное Адажио Батыра и Дочери (5) 8. Приготовление к помолвке и бегство Батыра (3) 9. Общая паника (4) общее время - 28, 5 минут II действие Лес, Выход Батыра (4) Монолог Батыра, жажда свободы и любви (3) Царство змей (4 ) Танец змеек, окружение Батыра (4) Выход Белой Змеи. Вариация Батыра (5) Монолог Белой Змеи (3) Адажио Батыра и Белой Змеи (5 ) Прощание и клятва Батыра (3) — 31 минута III действие Вариация Шамана, болезнь дочери (3) Печальный танец подруг Дочери (3) Появление Батыра, дуэт с Шаманом (4) Приказ Шамана, избиение Батыра (2) Монолог Батыра в темнице (3) Появление Белой Змеи, прощальное Адажио (5) Исцеление людей сердцем Белой Змеи(3) Финал (4) — 27 минут Всего 24 номера. 87 минут Симфония-поэма Шамсутдиновой Масгуды “Дастан”. Дастан — разновидность эпических произведений тюркских народов. В памяти народа хранятся лирические, героические, трагические дастаны. В “Дастане” Масгуды Шамсутдиновой нет конкретного сюжета, но присутствует степень обобщения. Идея симфонии-поэмы “Дастан” — глубина и высота состояния человеческого духа, мир образов категории вечности. Аудиокассета “Багышлау” М.И.Шамсутдиновой Программа кассеты составлена с учетом потребностей преподавателей, которые испытывают трудности при музыкальном оформлении сценарии на исторические темы (Тәравих, Күрим дисәң Болгар җирләрен, Ария, Багышлау и т. д.), на уроки по литературе (поэзия Гарай Рахима, Рашида Ахметзянова, Ахмет Гаделя, Саҗиды Сулеймановой, Харраса Аюпова, Шауката Галиева и т.д.), на уроках пения как ознакомление с певческой культурой Татарстана (Ренат Ибрагимов, Римма Ибрагимова, Айдар Фәйзрахманов, Рәмзия Вәлиева, хор “Сөембикә”, “Кантабиле”). Хор “Кантабиле” получил первое место в Австрии на Всемирном фестивале хоровой музыки в 2000 году. В программе было и “Казлар мәхәббәте”, которое Шамсутдиновой Масгудой Исламовной написано с учетом национальной специфики праздника “Каз өмәсе”. Характеристика Заслуженного деятеля искусств, кандидата философских наук, композитора Шамсутдиновой Масгуды Исламовны Засл. Присвоен 22 декабря 1993 года. Шамсутдинова Масгуда Исламовна родилась в 1955 году в деревне Кшлау-Елга Аскинского района Башкирской АССР. Масгуда Шамсутдинова окончила Казанскую государственную консерваторию в 1979 году. В. 1982 году была принята в члены Союза композиторов СССР. С 1985 года будучи редактором музыкальных передач Казанской студии телевидения, Масгуда Шамсутдинова активно пропагандировала музыкальное искусство Татарстана. При ее участии создан единственный фильм о композиторе Саре Садыковой. Она явилась идейным вдохновителем, разработчиком проекта и одним из организаторов регионального фестиваля детского творчества “Сандугач сайрар илем (Страна поющего соловья). Шамсутдинова Масгуда Исламовна принимает активное участие в работе по музыкальному воспитанию подрастающего поколения, знакомя их с образцами бесценного татарского фольклора. Ею разработано методическое пособие “Халык бишегендә” (В колыбели народной), посвященное воспитанию этнического самосознания через татарский музыкальный фольклор. Ее разработка успешно применяется в национально-культурном отделе центра детского творчеста Ново-Савиновского района. Написано исследование по темe “Маулид-байрам у мусульман Среднего Поволжья”, которое было успешно защищено в Петербургском университете на философском факультете 25 октября 2001 года. Ей присвоено звание кандидата философских наук. 1979 окончила Каз. Гос. Консерваторию 1979-1985 зав муз частью Каз. Гос. Театра кукол. 1985-1991 муз редактор Каз. Студии телев. 1995 зав каб. Музыки народов Поволжья Каз. Гос конс. Книги М.Шамсутдиновой Масгуда Шамсутдинова, Дамир Юсупов. Иләктән иләнгән заман. Тулган Иман берлән Коръән садремә // Габдулла Тукайның дини шигърияте — редактор составитель. Казан, Иман 1996. О М.Шамсутдиновой. Дала Кызы Мәсгудә // Юныс Сафиуллин. Чәчәкләр һәм күз яшьләре. — Казан, ‘Хәтер’ нәшр., 1999, б. 108-116. Хайруллина Нурия. Масгуда Шамсутдинова. Композиторы и музыковеды Татарстана. Казань. 1986. с. 175-176. Журналы о Масгуде Статья Луппова? Губайдуллина Гульнур или Сайфуллина Гузел.Возвращение. Советская музыка. — 1990. — №1. — с.32— 36 Совет мәктәбе. — 1990. №1. стр. 58-59. Яхонтова Е. Йөрәк яктысы. Татарстан. — 1991. №10, с. 78-81. Муратов Г. Там, где минарет. — 1990, — №1. — с.34-36. Чакрым саен манара. — Идель Имамутдинова З. Советская музыка. — 1990.— №8. — с.21-23. җырларында кояш яктысы. Г. Садә. — Азат хатын. — 1980. — №3. — с. 14-15. Сайфуллина или Губайдуллина. Потребность души. —Советская музыка. — 1989. №11. с26-28 Моңнан яратылу / Филисә Хакимова — Нәҗипова. — Сөембикә, 1993, декабрь, б. 13. Нам везет: мы общаемся с богом// Н.Титова. — Казанская афиша, 2001, сентябрь, стр.18-19. Гайнетдинов Х. Әкият дөньясына юл эзлим. Тв. Портрет М. Шамс. Ялкын, 1986, №3, с.16-17. Азат Хатын в самом начале. Газета" Женщина." Женщина Сөембикә турында җыр // Н.Булатов. — Социалистик Татарстан. — 1991. — 25 июнь. Әйдә барыйк, җыен карыйк // Роза Рахматуллина, Соц. Татарстан, — 1991, 18 июнь. Сезнең белән гел бергә булырмын // Татарстан яшьләре. 25 июнь, 1991. Вслед за синей птицей// С.Галиева. — Вечерняя Казань, 1986, 14 ноября. Мәһди яки изге Болгар дастаны // инт. Илсөяр Хәйруллина. — Социалистик Татарстан, 1989, 13 августа.. Сөембикә кайта//Нәҗибә Сафина. — Шәһри Казан, 1991, 15 июнь, б.3. Сөеклең булыр идем//Асия Юнысова. — Ватаным Tатарстан. — 1994, 6 март. Алтыннар китә бит // Асия Юнысова. — Ватаным Татарстан, 1995, 29 июль. По следам викингов // О.Митина. — Республика Татарстан, 1995, 29 августа. Когда Земля резонирует с космосом // Резеда Даутова. — Известия Татарстана, 1995, 30 сентября. Швециядә бер генә проблема бар — проблемасызлык// Алтатар. — Мәдәни җомга, 1995, №16, 3 ноябрь. Душа на ветру // Ольга Стрельникова. — Республика Татарстан, 1996, 6 января, стр. 6-7. Акыл аланы—2// Лилия Сөнгатуллина. — Татарстан Яшьләре., 1996, 13 август. Мин — үз халкымның кызы // Гөлназ Мөбарәкова. — Мәгърифәт, 1997, 29 ноябрь, б.5. Без ветра Татарстана жить не могу// Гульнур Гайнуллина. — Казанские ведомости, 1998, 3 ноября/ Композитор мечтает вернуть татарам Маулид-байрам // Резеда Даутова. — Вечерняя Казань, 7 января, 2000 Ее музыка пахнет полынью // В. Алсуфьева. — АиФ (казанское приложение), 2001, С 24 по 30 сентября. Җан биргәнгә җүн биргән, дип юкка гына әйтмиләр / Ниаз Акмал. — Мәдәни җомга, 2001, 7 сентябрь, б. 11. ХХI век будет веком матриархата // Резеда Даутова. — Восточный экспресс, 2001 г., 8-11 марта, 8 стр. Статьи М. Шамсутдиновой в журналах: 1. Милли моңнар // Мирас. — 1999. — №12. — б. 35-38. 2.Маулид и “Маулид китабы”: к проблеме общего и особенного у татар-мусульман Альметьевского района РТ / Альметьевский регион: проблемы историко-культурного наследия. — Альметьевск, 1999. — С. 138-140. 3.Токиода Мәүлед китабы (Книга Маулид в Токио) // Мирас. — 2000. — № С. 78-86. (на татар. яз.) 4.Здравствуй, о Свет Луны преданных // Идель. — 2000. — № 1. — С. 28-32. 5.Социокультурные и художественные аспекты “Маулид-байрам” у татар / Исламская культура в мировой цивилизации и новые идеи в философии. – Уфа-СПб., 2001. – С. 170-181. 6. Благословенный месяц Маулид//Идель. — 2001. — № 6. — б.44-46 7. Кирәк түгел миңа ярты бәхет. — Мирас, — 1998. — с. 85-88. О фердинандеМирас 8. Шаккатам в Сөембикә 9. Чакрым саен манара 10. “К проблеме музыкально-эстетических взглядов Габдуллы Тукая” О Tукае. 110 летию конф.1996 г. 11. Урыс Хәмәтҗан. — Идел. — № 7. — 1996. — 12. Төсләр моңы. — Сөембикә— Газета Комга яуган яңгыр. — Социалистик Татарстан, 1988, 21.08. инт. И.Хайруллиной Исәнме, Сез? О выст. М.Ш. на концерте посвящ. Установления полумесяөа на башне Сююмбике. — Ш.К. –199. 10 окт. Композитор мәктәптә. Сафиуллина Г. // Яүаваз. — № 1, 1990? Нам нужен день города. — Вечерняя Казань, 1990, 5 июня. Өзелгән концерт. — Шәһри Казан, 1990, 5 декабрь. Җыр килә тарих эзеннән. — Социалистик Татарстан, 1991, 24 январь. Без үксезләр сөенгән идек. — Социалистик Татарстан, 1991, 29 август. Җырлап кына йөрер идем. — Социалистик Татарстан — 1991. – 13 сент. Энҗеләрне җыяр чак. — Татарстан хәбәрләре, 1992, 24 окт. Агыла да моңнар агыла. — Татар. Хәбәрләре, 1995, 24 март. Скрипка кыллары ни сөйли? — Татарстан хәбәрләре, 1995, 31 март. В стране поющего соловья. — Вечерняя Казань, 1995, 8 августа. Кече Укмаста, чишмәләр илендә. — Мәдәни җомга, 1995, 1 сентябрь. Стокгольмда татар аһәңе. — Ватаным татарстан, 1997, 20 январь. Полет соловья над Юго-Востоком. — Республика Татарстан, 1998, 23 апреля. . Кемгә өмет итәбез. — Ватаным Татарстан, 1999, 1 января Тауда торган тауны күрми. — Ватаным татарста, 1999, 15-20 март Укытучым, кадерлем // Заман, 1999, 9 апрель. Яшәешнең бер мәгънәсе —Музыка // Заман, 1999, 9 апрель Иләктән иләнгән Мактама // В.Татарстан, 1999, 31 июля Татарларда моң бетәрме? — Ватаным Татарстан, 1999, 10 март. Урсал тау җырлары. — Ватаным Татарстан, 1999, 24 апрель. Бала әрнүе аналарга кала. — Заман, 2000, 2 июнь. Гамәл дәфтәрләре кирәк. — Заман, 2000, 19 май. Шагыйрьнең музыкаль-эстетик карашлары. — Ватаным Татарстан, 2001, 25 апрель. Тулган иман берлән Коръән садремә. — Заман, 2001, 27 апреля, Изге Мәүлид ае тугдый. — Мәдәни җомга, 2001, 1 июнь, б.16 Яктырды дөнья хак Рәсүл тугач // Ватаным Татарстан. — 1 июля, 2001. стр. 13. Җенле йорт. — Заман, 2001, 22 июнь, б.7. Таттаре считают себя скандинавами. — Восточный экспресс, 2001 г., 17-23 августа, җыр бүләк итәм сезгә. (монолог М.Ш.)— Соц Татарстан . 1988. – 8 марта Статьи о М.Ш. в газетах. В шведском эфире — Татарский “Дастан” // Резеда Даутова. — Вечерняя Казань, 1995, 17 мая. җыр бүләк итәм. — Социалистик татарстан, 1988, 8 март. Е.Яхонтова. И в сердце музыка просилась ( об авт. Вечере с Р. Еникеевой). — Вечерняя Казань, 1988, декабрь. Адәмнәрнең үзе үлсә, моңы кала//Люция Фаршатова. — Социалистик Татарстан, 1990, 7 янв. Или ноябрь. Аңладылар//Рәхбәр. — Яңаваз, 1991, октябрь, №23 Шундый инде ул безнең Мәсгудә//Рәсимә сибгатуллина. — Татарстан хәбәрләре, 1992, 22 января. Англиядән хәбәр: Ватаным татарстан, 1992, 26 сент. Көмеш кашык болытта// Земфира Хасанова. — Мәдәни җомга, 1995, 1 сентябрь. Бытие музыки и музыка бытия // Восточный экспресс. — 2001, №45, 16-22 ноября. Булатов Н. Сөембикә турында җыр. (о премьере Кыйссаи Сөембикә) — Соц. Татарстан. — 1991. – 25 июнь. Татарстан яшьләре, реклама о кафедре — 1991. Саратов татарлары – 1991 ? Напоминание Композитор мәктәптә. — Яңаваз, №1 Валеев Р. Долгая память экрана. // о портрете с.Садык. — Советская Татария, 1986, 5 ноябрь. җырласак та төрле телләрдә // Рәфис Гыззәтуллин. — Соц. Татарстан, 1986, 29 ноября. Дуслык илендә. — Соц. Татарстан, 1986, 29 ноября. Путь к индивидуальности Файзуллаева М. Веч. Казань, 1986. 12 дек. Мәйданга талантлар чыга //З.Хайруллина. — Соц. Татарстан, 1986, 2 или 12 декабрь. Путь к индивидуальности // Маргарита Файзуллаева. — Вечерняя Казань, 1986, 12 декабря. Из плена амбиции //О.Стрельникова. — Советская татария.1988, 27 марта. Радость общения. — Советская Башкирия1988, 31 мая. Йөрәктәрдә дуслык хистәре// V/Шәрипов. — Совет Башкортстаны, 1988, 2 июля. Не случайно воды Белой и Камы сливаются. — Ленинец (Башкирия), 1988, 31 мая. Сочинения молоды // М. Файзуллаева. — Вечерняя Уфа,1988, 4 июня. Фаршатова Л. Иясез мәктәп… — Социалистик Татарстан, 1989, 3 янв. Такая ли нам музыка нам нужна? // Е.Скурко. — Советская Башкирия,1989 г.,13 декабрь. Я вижу, что я пою//Марианна Валишева. — Идель, 1990, №4, с. 61-62. Исәнме, Сез. — Ш.К., 1990, 10 октябрь. Дин тотучылар ни тели? — фот Р. Галиева, Татарстан яшьләре, 1989, 8 август. Рамазан бәйрәме//Ф.Фәткуллин. — Башкортстан, 1991, март. Известный — неизвестный музыкант//х. Бродская. — Туган як (нижний Новгород), 1991, 22 ноябрь. Фото на обложке. — Социалистик татарстан, 1991, 13 сентябрь. Англиядән хәбәр. — В.Т., 1992, 26 сент. Алтын узән — значит Золотая долина//М.Иванова, А.Павлова. — Уральский автомобиль, 1993, №25, 25 март. Алтын узен — Конкурс и праздник. — Глагол, №13, г Миасс. Дуслык, Дружба,… — Татарстан хәбәрләре, 1993, 30 мая. әтил суы ака торыр//Сәлисә Гәрәева. — Татарстан хәбәрләре, 1993, 2 ноябрь. Мәхәббәт сихырдән өстән // Айрат Садыйк. — Ш.К., 1993, 4 декабря. О спектакле Итиль, что залы пустые //Саимә Ибраһимова. — Мәдәни җомга, 1996, 23 февраля О лекции в Швеции. — Ватаным Tатарстан, 1997, 14 мая. О передачах в Швеции. — Заман, 1994, 4 март. Йәрәктәрзә дуслык хистәре // Совет Башкотстаны. — Уфа. — 1988. 2 июнь. Баит Сююмбике звучит в Скандинавии. — Республика татарстан, 1997, 17 апреля, стр. 1. Чит-тирә үзебезнеке. — Ш.К., 1997, 7 февраля. Ансамбльнең җыр биюләре — йөрәкләрдә бәлзәмдер// М.Айдаров. — Шәһри Казан, 1998, 4 февраля. Малые сцены большого города// Елена Яхонтова. — Вечерняя Казань, 1989, 30 ноября. Мәһди юлга чыга// Йосыф җомгалы. — Ш.К., 1991, 5, июнь. Фотографии в журнале Казань, №11/1999. Буклет. Казанский государственный театр кукол. Проспект к 50 летию/ сост. Р. Яппарова. 1984 год. (фотографии и сведения о спектаклях). Буклет. Казанская государственная консерватория. Фото. “Сәләт” Aлмәттә/ И. Апачаева. — әлмәт таңнары, 1997, 3 июль, б.3. о поездке в Норвегию, 1 страница, — Ватаным Татарстан, 1997, 16 апрель Музыкальные встречи на землe Великих булгар // Китанова Любовь, Кольцова Татьяна. Светская хроника — Татар иле, 10.10.95. — №36. Сәлкешләр арасында егерме көн//Флүс Латыйфи. — Татарстан, 1996, №9, стр. 19-27. Моң бишегебезне кем тибрәтер// әлфия Миннулина. — Мәдәни җомга, 1999, 5 март. Татар юлы // Рәсимә Сибгатуллина. — М(дәни җомга, 1999, 30 апрель. Дөньяның заманча көйләре Казанда очрашты // Фәридә Салитова. — Мәдәни җомга, 2000, 21 апреля. Бродская Халида. Известный — неизвестный музыккант. — Туган як, Нижн новг. Газета. –1991. — 22 ноября. Радость общения // Советская Башкирия. Уфа. — 1988. 31 мая. Ханнанова Г., Агишева Г…..Не случайно воды Белой и Камы сливаются… // Ленинец . — Уфа. — 1988. 31 мая (об открытии дней литератуоы т мисскуства ТАССР в БАССР Дин тотучылар ни тели? — фото М. Шамсутдиновой, — Татарстан яшьләре. — 1989. — 13 авг. Файзуллаева М. Сочинения молодых [ о творчестве молодых, в иом числе и М.Ш.] — Уфа. — 1988. 4 июня. Театральная жизнь. 1999, №№11-12 , с. 52, 43. Лауреат 1994 весна / Челны. Конкурс детской песни. 2 место. 2 место, Республиканский конкурс детской песни “Жаворонок” (1994 год). 1 место, Республиканский фестиваль драматических театров. За музыку к спектаклю Итиль суы ака торыр. Нурихан Фаттах, Рашид Загидуллин. Дипломант фестиваля румынской драматургии 1983 года в СССР за спектакль Пушок Волшебник, по А.Попеску. 1 место на Республиканском фестивале им.Тинчурина. Ак калфак (Альметьевск), Чулпан-звезда взойдет (Казанский кук. театр), В ночь лунного затмения (Туймаз. Драм театр, Башкортстан) инф. Об этом — Театральная жизнь. №№11-12, стр. 43, 52. Произведения Родной язык, симфоническая поэма. 1980. Концерт для скрипки с оркестром. Исп. Камиль Монасыйпов. Симфония поэма “Дастан”. Симфония “Ибн Фадлан”. 2001 осень премьера, 15 сент.Дир. Фуат Мансуров. Симфоническая сюита “Сказки Тукая” Сюита “Татарские сказки”. Дир. Наум Русин, 7 апреля Симф абон. “Волшебный мир музыки”. Автор сценария — Рашит Загидуллин. Кантата “Дети Адама”. 1993 г. 18-25 октября, 23 окт. Было исполнено Брачные танцы гусей. Струнный квартет. Брасс квинтет около 20 спектаклей. Булгарские шаркы. Нәсер, бәет, хоровые обработки, оперетта Кәҗә белән сарык. Нуры судур, әнекәйдән яхшы бар микән. 30 детских песен. Тик язлар кабатлана Одноактный балет “Серебряная ложка в облаках” ноябрь, 1994 г. закончен. Вереск. Тукай мәхәббәте Поэма для виолончели. Степные вариации Руника. Деревенское детство мое Зоопарк. Фатыйма берлән Сандугач Кыйссаи Сююмбике 22, 23 июня 1991 год Кремль. Магди, 1989 год, первое исполнение, 22-23,25-26 августа центральный стадион. Кыйссаи Сөембике, 22, 23 июня (20-26 июня в рамках Жыен), Кремль, 1991 год Корбан бәйрәм. 1992. Серебряная ложка в облаках - балет. 22 сентября по 24 октября, 1994 Рамазан. 1998, 2 февраля театр им. Камала. Тат. Ансамбль песни и танца Казлар биюе. 2000 г. Кыйбла. Сим сюита “Сказки Тукая” — 1987 Нуры Судур 1988, Приглашение дождя — 1988. Стр кварт. 1991. Спектакли Кук.1989 – Х. Гала, “Роза ветров”. Художник Саша Губский, поставлен в рамках сотрудничества с Ломжинским театром кукол (Польша). Кук. Карлик школьник. Музыкальная комедия. Туфан Миннулин. — премьера в мае 1981 года. Реж. Л. Дьяченко. Кук. Волшебная поляна. Ренат Харис. Ноябрь 1983 года. театр Кукольный Кук. Пушок волшебник. Лирико драматическая сказка. Декабрь 1981 года. В 1983 году спектакль удостоен Диплома фестиваля румынской драматургии в СССР. Реж. Ильдус Зиннуров. Звездочка-ромашка. Поэтическая сказка-памфлет. Равиль Бухараев. Кук театр. 19 апреля 1985 г Аистенок и ПугалоЛ.Лопейска. Лирическая сказка. Премьера в Самаре 14 апреля 2001 г. Кук театр. Волшебные сны Апуша. (Поэтическая сказка). Равиль Бухараев// Кук. Театр. Премьера – 14 марта 1986 год. Режиссер Людмила Дьяченко. Художник Александр Губский. Ат өреккән шомлы төн. Зөлфәт. 12 май, 1994. Зөлфәт. Реж. И.Зиннуров. Кук театр. Чулпан-звезда взойдет. Зульфат Маликов, реж. Ильдус Зиннуров. Худ. Валентина Губская. Сихырче. 1993 год, 20, 31, марта. Тинчурин театры. Сихырче, Нәбирә Гыйматдинова. Режисс. Зөфәр Харисов, Тәслимә Фәйзуллина, рәссам Марат Сәхипгәрәев. Зөләйха. Гаяз Исхакый (Драма ике пәрдәдә). 1994. Реж. Байрас Ибраһимов. Уфа, Нур театры. Сезон 1993-1994. Худ. Тан Еникеев. Итил суы ака торыр. Премьера 1.11.93. Нурихан Фаттах. Тинчурин театры.Рашит Загидуллин. җаным күбәләк булып кайтыр. Рөстәм Мингалимов Нб. Челны. 1991. Галиябану. (Челны театр) Ай тотылган төндә. Мостай Кәрим. Туймазы театры, 31 октября 1997 г. режиссер Фәрдүнә Касыймова, художник Тан Еникеев. Таңга Чулпан-айга Зөһрә. Романтик риваять. Зөлфәт. Кук театр. 1999 Ак калфак. Музыкаль драма. Мирхәйдәр Фәйзи. или 1999. Фәрит Бикчантаев. әлмәт театры. Худ. Тан Еникеев. Каир Египет Кыйбла. Текст җ. Сулейманов, худ. Тан еникеев, реж. Фарид Бикчантаев. Онытылган адәм. Назым Хикмәт. Олег Ханов, Тан Еникеев. Туймазы театры. 2000. 2002 — Турция. җирән чичән белән Карачәчсылу. 1999, худ Тан Еникеев. Н.Исанбет. Реж. Фарит Бикчантаев. Худ. Тан Еникеев. Эзләдем, бәгърем сине. Т.Миннулин. Реж Рифкат Исрафилов, худ. Тан Еникеев. Октябрь 15, 2001год. Камал театры. 2001 год Деревенский пес – Акбай. Т Миннулин. 2000, Чаллы курчак театры. Сихырче — Кар өстендә күбәләк, реж. Фаил Ибрагимов, театр “Нур” — Уфа. 2002. Сихырче. 1999. — Мензелинск. Реж. Фаиль Ибрагимов. Напечатанные ноты Вәгазь / сл. Г. Тукая // Туган җиремә. Г. Тукай сүзләренә җырлар. — Тат. Кн. Из-во, 1986, - с. 50 — 54 Нәни мәргән / Ш. Галиев// Гөрләвек. — Тат.кн. изд., 1989 — б. 8. Нәни мәргән Ш. Галиев. Ялкын, 1987, февр,, 34 б. Уятыйм әле җир шарын. Р. Миннулин. — Ялкын. 1990. юю// пер. С.Малышева. тат. Кн. Из-во, с.10 Кояшлы җыр Р. Вәлиев, Ялкын. 1986, июль, 34 б. Әнием. Р. Миннулин, Ялкын. 1986, ү3, с.34. Колын бара каладан // Ш.Галиев сүзләре // җырлый әйлән-бәйлән/ 1989с.7Тат кн. Изд. — 1986 г. Караидел — урман иле // Азат хатын, сл. Г. Садә. 1980, с. 15. Тормыш, исәнме? С. Сөләйманова шигыре // Соц. татарстан – 1988, 8 март. Бөрлегән Г. Зәйнашева. Ялкын, 1990, сентябрь, 34 б. Чәчәкләр, М. Фәйзуллина Ялкын, 1989, август, 34 б. Тукай абый. Роберт Миннулин. — Совет мәктәбе, 1987, №4 , б.59. Йолдызчыгым.Х.Халиков. — Яшь ленинчы, 1989, 7 ноябрь. Яңгыр. Роберт Миннулин. — Мәгариф. Көлеп тора һәр эше. Х. Халиков. Совет мәктәбе, 1988, №3, 59 стр. Наян куяннар. җ.Дәрҗеман. Бердәмлек, 1990, 24-31 декабрь. Куйбышевская газета. Сагындырып киләсең дә… Рәшит Гәрәй шигыре. 1987, январь. Ялкын. Тукай абый З.Туфайлова сүзл. Совет мәктәбе, 1987, №4, 59 стр. Бер атнада җиде көн. Гөлшат Зәйнашева. — Сабантуй, 1998, 21 январь, №5., б.4. Язгы тамчы. Халисә Хакимуллина. — Ялкын, 2001, апрель. Организация концертов. Исәнме, Сез? 1 октябрь, 1990, Казан консерваториясенең концертлар залы. — Ш.К., 1990, 10 октябрь. Организация концерта турецкой музыки в Челнах, весна 1994. 1994, 2 июля “25 лет Булгарскому заповеднику” – музыка к предcтавлению в Булгарах. Председатель жюри “Золотая долина” 19-21 марта г. Миасс, Челябинская область. Председатель жюри Сандугач сайрар илем. Член жюри песенных фестивалей. Студ весна. Исполнение 1991. 22, 23 июня. Кремль. Исполнители Татарский Гос ансамбль песни и танца, драм театры, детские вок. — хор. Ансамбли. Реж. — Дамир Сиражиев. Театрализованное свето-музыкальное представление “Кыйссаи Сююмбике” ?Премьера струнного квартета 2 марта 1991 г. “Новая музыка композиторов Татарстана”. 1991 март — Выступление в Уфе на Рамазан-бәйрәм. 1990 — 6, 13, 20 декабря “Гүзәллеккә сәяхәт” — выступление. 1992, 18 июня выступление на концерте “Көмеш йөгертелгән моңнар” для участников Всемирного конгресса татар. Встреча с редакцией детского журнала Салават күпере — 20 дек., 1990. Исп. Исполнение стр. квартета на японском фестивале. 1992, зима. Премьера Корбан бәйрәм 11 июня, 1992 г. во Дворце Спорта. Фестиваль ‘Новая музыка композиторов Татарстана’ Пленум Союза композиторов ТССР. 27-3 марта 1991. Казань. 2 марта Струнный квартет, Монасыйпов квартеты. Махаббатнамэ 2 июня, в доме композиторов (ул. Неждановой, 8/10) 1995 Дни Республики Татарстан в Москве. 20, 31 марта 1993 года премьера Сихырче по пьесе Набиры Гиматдиновой. В театре Тинчурина. Встречи Концерт встреча в Ташкенте и Гулистане перед татарской диаспорой 10-24 августа 1992 гг. Костер дружбы в Балтасинском районе 1993 конец мая. Встречи с детьми. Балтасинский район, дер. Бөрбаш. — лекция в медресе. 1993 г. 1993 г. 22 апреля концерт в Уфимском музыкальном училище, 23 в Уфимском институте искусств доклад “Организация студенческих экспедиции”. Экспедиции 18-21 октября 1993 гг. поездка в Рыбную Слободу и в Тетюши как организатор фольклорной поездки для шведской радиостанции Помощь в подготовке радиопередач по шведскому нац. Радио — Музыка һәм истәлекләр 1995. 05/12/; Мөселман илендә музыка — 12.12. 1995; Крәшеннәр — мөселман илендә христиан татарлар. 19.12. 1995. һәр яктан гармун моңнары —26.12. 95.; Көнчыгыш һәм Көнбатыш берләшкән ноктада музыка тәрбиясе. – 02.01. 95. Татарстанда пластинка һәм кассета музыкасы. — 09.01.1996. 1995. март экспедиция в Рыбную Слободу. 1996 октябрь. — Экспедиция в татарские районы по сбору музыкального материала с Ирландскими кинематографистами. (Арск) Сценарии Презентация Тетюшског района 2.11. 93. написан Сценарий и песня на слова Г. Зайнашевой. Концерт— исп. 12.11.93 соло в симфонии Луппова “По прочтении Корана”. 1991 г 4 марта “Кулларымда йөрәк йылысы” участие в лит.муз встрече в союзе композиторов. Выступление в театре Тинчурина с детским фольк ансамблем в Рамазан Бәйрәм весна 1992 г. Участие в фольклорном фестивале (г. Гиза, Турция) 24-31 июня 1992 г. Участие в конференциях, семинарах: Cеминар Средневолжского вузовского центра по фольклору. Г. Ульяновск. 1993, 5-7 мая. Научно-практическая конференция посвященный Фариду Камаеву. Уфа, 16 апреля, 1993 год. Выступление в лагере “Ислам и компьютер” в Балтасинском районе. 4 апреля, 1993 года. Выступление “Религиозная музыка казанских татар-мусульман” на всемирной тюркологической конференции. 1991, Казань. Создание фольклорного ансамбля во 2 гимназии. Казань, 1992 г. Яхшы теләк — ярты бәхет Тели белсәң — теләк, тели белмәсәң — имгәк дигән мәкаль бар безнең халыкта. “Тазалык, байлык, озын гомер теләдем балаларыма, тәуфыйкълы булыгыз дияргә онытканмын” - дип көрсенгән бер әбине бер дә хәтеремнән чыгара алмыйм. Аның әзмәвердәй миһербансыз бай балалары янәшәдә генә торсалар да хәлен дә белмиләр иде. Күршеләренең сәдакасына дога кылучы әби хәзер теләгендә “Уң як күршеләрен, сул як күршеләрен” бер дә онытмый. Борын-борыннан халкыбызның тәрбияви системасында теләк тели белү — тел түренең аерым бер бизәге дип саналган. Теләк теләү — хәрефләр һәм сүзләр уенында күпме мәгънә, фикер, омтылыш, аянычлар, таянычлар. Кычкырып теләгән теләкләр дә бар, яшереннәре дә бар. Яңа туган айга карап теләгән теләк, яңа туган балага теләк… Санап бетергесез теләкләр арасында милләтебезнең генофондында “Яттым я Аллаһ, торсам иншаллаһ” дип башланган теләк мирас чылбырыбызның бер әһәмиятле боҗрасы. Түбәндә китерелгән теләкне миңа Татар Дәүләт радиокомпаниясенең тавыш режиссеры Хисамова әлфинур Габтулла (нигәдер Габдулла түгел—М.Ш.) кызы тапшырды. Ул Апас районы, Урта Балтай авылыннан. Бу теләкне кечкенә вакытында әтисенең әнисеннән Сәрбиҗиһан ападан өйрәнеп калган (Сәрбиҗиһан апа Апас районы Дәүләки авылында туган). “Халыкның бер генә җыруын тотып нечкәләсәң, шөбхәсез, аның халәте рухиясен, нәрсә уйлаганын вә ни хакында, нинди фикердә икәнен белеп буладыр” (Габдулла Тукай). Тукайның әйтеменә таянып мин дә бу теләкне анализлый башлаган идем, кайбер строфаларга төртелеп калдым. Бәлки, миңа кем дә булса булыша алыр? “Хәтер-хәтер кичләрдә суңым уңга әйләнсен” — Суң уңга әйләнә торган кичләр кайчан булалар? Суңның уңга әйләнүе начарлыкның яхшыга әйләнүе микән? Начарлык эшләгәч ничек инде аны уңга әйләндереп була? Эшләнмәгән начарлыкмы икән? Хәтер кичләрдә “Кадер киче”нең, бәлки, ялгыш әйтелешедер? Нигә өч әлхәм, өч Колһуалла? (әлхәм дип Коръәннең беренче сурәсен “Фатиха”ны атыйлар, Колхуалла — “Ихлас” сурәсе). Нигә бер я биш түгел? җаббар белән саттар сүзләрен кечкенә хәрефләрдән язуыма аптырамагыз, бу сүзләр — Аллаһы Тәгаләнең сыйфатлары (җаббар — кодрәтле, саттар — гафу итүче). Фигыльләрнең “үтәем, китәем” шәкеле бу теләкнең бик борынгы заманнардан килгәнен күрсәтә. Апаслылар хәзер “үтим, китим” дип сөйлиләр. Яттым, я Аллаһ, Торсам – иншаллаһ, Бу ятудан торалмасам, Иман бирсен бер Аллаһ. Иман берлән үтәем, Ислам берлән китәем, Хәтер-хәтер кичләрдә Суңым уңга әйләнсен, Телемә иман бәйләнсен. Аллаһ, Аллаһ дигәндә - Караңгы гүрем яктырсын, Сөбханаллаһ дигәндә, Оҗмах ишеге ачылсын. Яраткучым җаббарым Саклавычым саттарым. Саклавычым бәладин, казадин, Ятим кыйлма атадин, анадин. Хәерле эшкә хәрәкәт бир, Ашыбызга бәрәкәт бир. җаныбызга тынычлык бир, Малыбызга өлеш бир. Бездән борын үткәннәр, Бездән өмет иткәннәр, өч әлхәмдин, өч колхуалла — Савабын бирсен бер Аллаһ. Амин, Аллаһы әкбәр. һәрберебезнең күңелендә сакланган бу юллар шул хәтле күңелемә, рухыма тәэсир итә ки… Мин тетрәнүемнән елыйм, җаным тәнемнән аерылып җиһанга ыргыгын сыман. Монда мәңгелек атрибутлары — Аллаһы Тәгалә, оҗмаһ, караңгы гүр; вакыт атрибутлары — бәла-каза, мал, өлеш, аш, эш, ата-ана; җиһани ялгызлык , “бу ятудан торалмасам” “борын үткәннәргә” әйләнәчәк Мин… Мәсгудә Шәмсетдинова, композитор. Мысли: Игра на публику — это прямой результат некоторого неуважения к друг другу или других мотивом, лежащих вне искусства. Слишком дорогое занятие — отнимать время друг у друга, лучше двоим нравиться, чем всем все равно. Публика не дура, она понимает что к чему. Женщина — совершенство, так как последнее творение великого художника Бога Религиозные мысли О смерти Васыятьнамә— запрещены бурные проявления чувств, поход женщин на могилу. Они писали васыятьнамә, где плакали о своей смерти, над будущей своей смертью. Мордва-каратаи имели языческих плакальщиц Такбир По исламским легендам первый Такбир был произнесен во время испытания Аллахом Ибрахима (Корбан) После замены Исмагыйлә барашком, им были произнесены Аллахы акбар, подхватил Ибрахим и довбавил Ля иляхы илляллаһы, аллаһу акбар. Исмагил докончил, едва не простившийся со своей жизнью — Аллаху акбар, вә лилляхи һамде. Такбир является неотъемлемой частью культовой службы Курбан-байрам. Хатын кызлар тәкбирне мәет алып чыгып киткәндә өйдә бергәләп әйтәләр. Ирләр корбан гаетендә мәчеткә барганда Мәҗлесләрдә коръән укытканда, үзеңнән кайчанда әйтергә ярый. Мәүлидтә салават, рамазанда таравих Таравих Таравихны кич таравих намазыннан соң әйтәләр ирләр, хатын кызлар тыңлап утыра. Өйдә укылса таравих — хатын-кызлар үзләре әйтә. әшрәфенә, Мөхәммәдин вәгалә, алиһи гадәдикә мәлиллә, вә кәмә яликы бикә мәлиллә, һөммә саллим вәсәллим, вә барик галәйһи Мәүлид аенда укыла торган шигырьләр Мөнәҗәтләр Тәравих әйтү Азан әйтү Тәкбир әйтү Көйле салаватлар Көйле китаплар Коръән мәкамнәре Дини шигырьләр Тәһлил. Термины, применяемые народом для описывания приемов исполнения на музыкальных инструментах на татарском языке: Туры уйнау, бормалы уйнау, калтыратып уйнау. Аллаһы тәгалә белән сөйләшкән сүз. Көйгә килә торган түгел, гади тел белән (без мелодии) Нурсыз күңел, җырсыз гомер — черек агач (Диләфрүз Мусина Хөсәен кызы, Татар Каргалысы, Оренбург өлкәсе). ..Халыкның бер генә җыруын тотып нечкәләсәң, шөбхәсез, аның халәте рухиясен, нәрсә уйлаганын вә ни хакында, нинди фикердә икәнен белеп буладыр. — Г.Тукай. җыр — көйгә салынган шигъри әсәр. — җ.Фәйзи. Колхоз диңгез без парахут, рәхәтләнеп йөзәбез. Аңлашылды мәсъәлә, юкәдә икән чикләвек, Имәндә икән әкәлә, әкәләңне чәпәлә (аңлата алмадыңны аңлата). Зекерле көй, шөкерле ризык, сабырлык. Асты өсте булмагач, иҗекләп булмый. Звукоподражание — әтемни — древн. инструменты. Мәетләр шигыре (Альтапова Фатыйма — Кыйгы, Башкортостан), җырның гөнаһысы юк кайгылы җыр җырласаң гына — С. Бадалова. Теңкәгә тимә, теңкәсе корысын. Я моңлап куям, я җыры белән җырлыйм. һәр музыка коралының үз чоры бар. Туры җырлау — без мелизма (Әлмәт), Тамак килмәс. Зекер итү — тәһлил, җыр дөнья өчен, мөнәҗәт Ахирәт өчен (Факия Хуҗина — Йомралы, Апас районы, Татарстан). Урамда җырлаганга — урам көе диләр — Факия Хужина (Йомралы, Апас тайоны, Татарстан). Сүзләренә карата көе буладыр — Газизова Гайнегыйлем (Йомралы). Җыр итеп тә җырлап булмый, мөнәҗәт итеп тә әйтеп булмый бәетне (Йомралы, Апас, Газизова Гайнелгыйлем. 1912 елда туган). Такмаклап җырлаганнар — Сөнгатуллин Гайфулла — 1909 туган, Иске Йомралы. о колыбельных. .. Такмакның сүзе булмаска мөмкин (Хужина Факия, Урам көе — озын көйгә бара. Хужина - Йомралыда ясинны — хаста, нигез дә укыйлар. Тәбарәк - зиратка кумгәндә укыла. Сузып әйтү — петь, кыска әйтү — нет петь, такмак көенә җырлап та буладыр инде (Иске Йомралы Гайнегыйлем Газизова 1912)) Төрле авылда төрле әттәхият. — Иске Йомралы. Әхмәтҗанова Хамдебану. Якты чырай, такта чәй - Максутова Мәрвәр Галимҗановна. Каргалы, Оренбургская область. Җыр көенә килә. Хәмдебану Әхмәтжанова. Иске Йомралы, Апас районы, Татарстан. Тәсбих — сөбханаллах Тәхлид — әлхәмдүлиллаһ Тәһлил — лә иләһә иләллаһ Тәкбир — Аллаһы әкбәр Ал азхаб — 10-48 аяты для пророка на маулид. Алла салаваты — мәрхәмәт Фәрештәнең - истигъфар Спросить Рамиля Галиева фотографию 1989 год 8 август, которую он напечатал Татарстан яшьләре. Я с Мулюковым. Найти статьи в июньских номерах о Маулиде ВТ, ВЭ, ШК, Фотографию с Шаймиевым. 5 марта у Козловского. Сөембикә манарасыннан кош сурәтен бәреп төшерү Туган илебез булган Казан шәһәре руслар тарафыннан 1552 нче елда көчләп , сугышып алынып Мәскәү кнәзлегенә бер кология итеп кушылганына вә Казан шәһәрендә зур падиша мөәссисәләре булмаганга Казанда кан түгелмичә узды. Февраль инкыйлабендән суң Русияның бөтен шәһәрләрендә самодержавие галәмәте булган орел кошы ала башлаганлыгы сөенечле бер хәбәр ителеп бөтен Мәскәү газеталарында язылып бар халыкка киң рәвештә мәгълум ителде. Дүрт ел самодержавие тарафыннан Германия, Австрияга каршы дәвам ителгән канлы сугыш туктатылып, фронттагы солдатлар вә матрослар өйләренә җибәрелгәнгә Казанга да татар солдатлары кайтып азатлык бащланды дип, аерым татар полклары төзелә башлады. Бу исәптән Казандагы Сөембикә манарасының өстендә ничә гасырлардан бирле самодержавие знагы булып торган орел кошы сурәтен алып урнына ай кую мәсьәләсе кузгатылды. Бу хәл үзенә бер азатлык, бер аерым тарихи азатлык хәрәкәте башланганын күрсәткәнгә, орелны алучыларны яхшы белгәнем һәм шулчакта орелны алуны үз күзем белән күргәнем, — орел сурәтен алу ни рәвештә булганын язып калдыруны кирәк таптым. Орел кошы сурәтен алу менә ничек булды: 1917 елда, корбан бәйрәменең өченче көнендә, 17 сентябрьдә, көндез сәгать икедә Сөембикә манарасы өстеннән кош сурәте алыначагы игълан ителгән иде. Кош сурәте бик зур, биеклеге 2 метр булганлыктан, аны алу өчен хәзерлекләр бәйрәмнән элек үк күрелә башлаган вә манараның югаргы тәрәзәсендән чыгарып балкон ясалган иде. Ни кадәрле хәзерлекләр алдан күрелеп килгән булса да, кош сурәтен алу эшенә сәгать икедә үк керешергә мөмкин булмады, бәлки сәгать 3-4 тә генә ул эшкә керешелде. “Кош сурәтен алу сәгать икедә башланачак” дип алдан игълан ителгән булса да , сәгать 12 ләрдә инде Сөембикә манарасы якынына халык җыела башлаган иде. Халык арткандан артып сәгать икеләрдә инде анда 15-20 мең кеше җыелды. Бөтен крепость эче, уртадан гына юл калдырылып мөселман солдатлары тарафыннан цепь ясалган иде., цепьнең арты халык белән тәмам тулды. Кош сурәтен алган вакытта кирпич кебек нәрсәләр төшеп бәхетсезлекләр булмасын өчен халыкны сабикъ губернатор сарае ишек алдына кертелмәде, анда тик Казан хәрби комитеты, хәрби шура әгъзалары, манарага менәчәк берничә кеше генә булдылар. Сәгать икедән үк ике оркестр марсельезпа вә сәяси көйләрне уйнап тордылар. Сәгать өченче яртыларда бер кызыклы вакыйга булып алды: губернский комиссар бик ашыгыч бер кәгазь җибәреп, ул кәгазьдә шундый сүзләр язган: “Фирка вә милләт мөәиссисәләреңдән чыккан һичбер әмерләр мәваккать хөкүмәт таарафыннан муафикать ителмәстән элек гамәлгә куелырга тиеш түгелдер. Революционный хөкүмәтнең бәянәте буенча дәүләт вә җәмагать эщләренә тәгаллекълы һәммә әмерләрдә хөкүмәтнең, губерна комиссарлары тарафыннын ризалык алмыйча торып эшләнә алмыйлар. Хәлбуки Казан хәрби комитетының Сөембикә манарасыннан кош сурәтен алырга карар бирүе бары безгә белдерәләр генә, хәтта бездән бу эшкә муафикать соралмый. Мөселман комитетының бу хәрәкәтен законга сыймый торган хәрәкәт дип белгәнлегемнән хәзер үк кичектермәстән кош сурәтен алу өчен башланган эшны туктатып торырга вә кош сурәтен алып ай куярга карар бирүнең сәбәпләрен тизлектә миңа белдерүне тәклиф итәмен. Бу мәгълумәтләрне алганнан соң гына хөкүмәт властеның карарына карап манарадагы орелны алу мәсьәләсе хәл ителер”. Шул вакытта комиссар могавине Кәлимулла Хәсанов килер, бу эшне кузгатулары белән белән гаскәриләрнең аны читен хәлгә төшергәннәрен, хәтта, ихтимал, шуның өчен ул урнын ташларга мәҗбүр булачагын сөйләде. Хәрби комитет вә хәрби шура әгъзалары үзләренең фикерләреннән кайтмаячакларын белдергәч “һәммә мәсъүлиятне үз өстегезгә аласызмы?” дигән сөаль бирде. “Алабыз” дигән катгый җавапны ишеттергәч, шуның белән кәнагатьләнде. Халык ни кадәр күп булса да байларымыздан кешеләр аз иде, хәтта бәгъзе бер байларымызның дачага качканлыклары да беленде. Буның сәбәбе исә шул көнге “Камско-Волжская речь” газетасында чыккан кечкенә генә бер мәкалә сәбәбле күңелсез вакыйгалардан куркып качканлыклары мәгълум булды. “Камско-Вожская речь” газетасында ошбу мәкалә басылып чыккан иде. Сөембикә манарасына касд Казан мөселман хәрби комитет икенче сентябрьдәге мәҗлесендә Сөембикә манарасындагы кош сурәтен алып аның урнына ай куярга карар биргән иде вә инде эшкә дә кереште. Унынчы сентябрьдә ул бу хакта бәгъзе бер мөәссисәләргә, шул җөмләдән Казан университетының археология, тарих һәм этнография җәмгыятенә дә карарын җибәрде. Бу эшкә мөәссисәләр ничек караганнардыр, ул мәгълум түгел. Археология җәмгыятенең шурасы исә тарихи ядкарнең тышкы рәвешен үзгәртергә катгый сурәттә протест бирергә карар белдерде. Менә бу протестны Казан руслары якларга тиеш. Сөембикә манарасының исме татарча булса да, татар тарихына вә татар Казанына аның һичбер төрле мөнәсәбәте юк. Ул үзенең төзелеше белән Мәскәү Кремлен искә төшерә торган рус асәре готикасы, ул 17 гасырда, бәлки 18 нче гасырда эшләнгән нәрсә. Голланндиялы Ветранның “Шәркый вә гарби Татария” исемле 1692 нче 1705 нче елларда нәшер ителгән әсәренә гыйлавә ителгән Казан рәсмендә ул манараның рәсме юк, шулай булгач мөселман хәрби комитетына ул манараны үзенеке итүгә вә аның өстенә ислам галәмәте булган айны куярга һичбер төрле юл юк, монда стильләрне аермау вә тарихи дәверләрне белмәү өстенә бөек вә хаким булган рус халкының хакына таҗавез дә бар. Уйлап карагыз әле! Алар алырга теләгән кош сурәте — орел — Русия дәүләтенең гербы бит! Ул никадәр какшаган булсада, аңа мозаффәриять казанырга, кирәк мөселман дине булсын, кирәк татар халкына булсын әле вакыт җитмәгән. Мөселман хәрби комитеты ашыгыч рәвештә ясаган вә миңа мәгълум булдыгына күрә рус халкының ачуын китергән бу карарын җиренә җиткерүне туктатып торырга вакыт үтмәгән әле”. Профессор Харламповский Самодержавие галәмәте булган кош сурәтен алырга карар бирүчеләр әлбәттә, мондый гына түгел, моннан катырак тәгаррызлар булачагын алдан ук уйлап куйганнар иде. Шул сәбәптән аларга бу сүзләр генә тәэсир итмәде, карар карар көенчә калды. Чсөнки тимердән ясалган җансыз бер кош манарадан төшерү җан иясе булган адәмнәрне дары белән тузан итеп күккә күтәрүгә караганда игътибар итмәслек бик кечкенә эш иде. Хәзерлекләр тәмам булу белән эшкә дә шыруг ителде. өч сәгать чиректә өч мәртәбә барлык җыелган халык тарафыннан кычкырып тәкбир әйтелде вә догпа кылынды. Бондан соң кошны төшерергә башлап менүче Габдулла Исмәгыйлев 2 рәкагать намаз укып манарага менеп китте. Манара очындагы кошны (орелны) кисеп алырга уйлаганлыктан, ул пычкы белән тимерне кисәргә кереште. Ярты сәгатькә якын эшләгәннән соң арганлыктан ул төште. Аның урнына нәүбәттә торган матрос (Хәрби шура әгъзасы) Минһаҗетдинов Заһретдин менеп, ул кисә башлады, ул арып төшкәннән соң Ибраһим Зөйнуллин. Менеп ул да бераз кисеп төште. Аннан соң Гарифулла Вәлиуллин дигән кеше менеп бераз кисте. Бу вакытта ул тимерне кисеп чыгару өчен бик озак вакыт кирәге мәгълум булды. Нәүбәттә торган артист Газибәк Салтыйковский белән Лотферахман Габдерахманов (тупчы) дигән солдат кош кебек баскычтан бер-бер артлы менеп киттеләр. Аларның беренчесе менеп җитү белән туп-туры кошның канатларына ябышып күтәрелеп кошның муйнына атланды вә кош башларыннан таҗларны берәм-берәм кубарып алып иптәшенә бирә башлады., иптәше дә баскычтан югары кошның астындагы түгәрәк шарга басып тора иде. Аның астындагы баскыч иң югары тәрәзәләрдән ясалган балконга беркетелгән иде. Шул баскычның очында торган өченче кешегә сүтеп алынган нәрсәләрне биреп торды. Ике таҗ алынганнан соң ул түбәнгә төшеп Габдерахманов эшли башлады. Ул иң баштагы сары шарны тотып торган тимернең винтларын чыгарып шарны алып төште дә моннан соң шар беркетелгән тимер белән бергә ясалган кошның ике башы арасындагы зур таҗның хачын бергә кубарып ала башлады. Бу вакытта бәхетсезлек әз генә булмый калды. Габдерахманов борып чыгарган вакытта ул хачлы тимернең черегән винты сынып китте. Габдерахманов тимерне кулыннан ташлап, ычкындырып җибәрмәс, авырлыгы белән Габдерахмановны түбәнгә тартып, егып төшерүе бик ихтимал иде. Ул тик тимерне кулыннан ычкындырып, түбәнгә төшереп җибәреп кенә котылып калды. Бу тимерне төшергәннән соң инде кошны алу өчен аның зур таҗын кигезгән тимер колгасыннан чыгарып аласы гына калды. Зур таҗны чыгарып алу өчен колганың сынган тимер винтында югары ягын кисеп алырга кирәк иде. Бу эшне Хәбибулла Ибраһимов (тупчы) гаҗәп бер мәһарәт белән эшләде. Аның яртылай киселгән тимерне сындырып алу өчен кошка ябышкан көенчә манара очында атынуы, кош тирәсендә зырылдап әйләнеп йөрүе һәр кемне искиткеч гаҗәпкә калдырды. Бу тимерне сындырып зур таҗны алганнан соң ул төште. Кошның үзен алу өчен Лотферахман Габдерахманов белән Габдулла Исмәгыйлев икесе менделәр. Аларның кошның югары таба күтәргән вакытта нечкә бер колганың ике ягында әйлән№ләре, икесе авыр кошны әкертен генә күтәреп бер якка янтайтып элеп куюлары чыннан ис китәрлек бер йөрәклелек белән эшләнде. Кошны бер якка янтайтып элеп куйганнан соң чыгырдагы бауга бәйләп алып, кош үзләрен бәреп төшермәсен өчен манарадан төштеләр. Моннан соң манараның балконында торып баудан тартып кош колгасыннан ычкындырылды вә чыгар белән түбәнгә төшерелде. Шулай итеп самодержавие галәмәте булган кошны төшергән вакытта кичке сәгать җидегә кадәр бертуктаусыз ике оркестр тарафыннан уйналган марсельеза тавышлары һаваны яңгыратып торды. Кич җиде ярым сәгатьтә бу эш тәмам булды. Моннан соң халык таралды. Хәрби шура вә Хәрби комитет рәисләре кошны эшчеләр, солдатлар һәм крестьяннар шурасы идарәсенә тапшырдылар. Ошбу орелны алган көннең һавасы зәп-зәңгәр булып, күктә бер болыт әсәре юк, бик гүзәл кояш яктысы вә җылысы белән, гүя орелны алу шәрәфенә искиткеч дәрәҗәдә матур итеп зиннәтләнгән иде. Бу материалны мин, Ильясова Наҗия Таһир кызы (туган елым 1919 нче ел), 1990 нчы елның декабрь аенда Мәсгудә Шәмселислам кызы Шәмсетдиновага тапшырдым. Мин үзем бер 15 ел элек Рокыя Гыйлман кызы Сабитовада (1903 нче ел туган) сакланган язмадан күчереп алган идем. Авторның исме юк иде бугай. Сабитованың абыйсы Юныс Мөхәммәд улы Баһаветдинов (Ш.Мәрҗәни оныгы) белән бик якын мөнәсәбәттә иде. Булган вакыйганы Юнысның абыйсы Габделхәмид Баһаветдинов язган булу ихтимал. Наҗия Ильясова. Азатлык М.Ш. Ка Гылган Нар, Сугылган Нар, Энҗеләрдәй Сибелгәннәр. Канатлары Кайрылганнар, Дәүләт диеп җыелганнар. Уянды бөек татар Җиһан тетрәткән татар Рәнҗеттермә телеңне Бу соңгы көрәш татар. Синең өчен таң атар Син ышан щуңа татар, Рәнҗеттермә илеңне Бу соңгы көрәш татар. Синең өчен нурлы Казан, Динем өчен моңлы азан. Синең өчен соңгы антым Соңгы каным, гүзәл халкым. Уянды бөек татар, җиһан тетрәткән татар, Рәнҗеттермә телеңне Бу соңгы көрәш татар. Очып китәр каргалар, Төзәлерләр яралар, Рәнҗеттерм( илеңне Рәхмәт укыр бабаңнар. әй гүзәл син, Азатлык, әй горур син азатлык, Безнең Азатлык. 30 августа, 1990 ел. Казан. 27 января 2002 года в 2 гимназии хор исполнил "Фатима и Сандугач" 8 февраля 2002 в Арской музыкальной школе — то же самое 2002 г. 27 марта в 13.оо. — лекция для педагогов муз. школ Н-Савиновского района. 27 марта 2002 года в 16 в Прокуратуре РТ. — с Юлией Виват, Еленой Бурундуковской, Юлией Зиганшиной, Розой Яппаровой. Принимал Кафиль Амиров. 31 марта 200года Большой концертный зал, фрагмент из мистерии “Рождение пророка” исполнил молодежный хор “Хыял” под управлением Альфии Җаббаровой. 23 апреля — Челны, открытие присвоение залу Мэрии имени Сары Садыйковой ( Батулла, Флера Сулейманова, Шамиль Әхмәтжанов, Мидхәт Шакирҗанов, рук — Азгар Хусаинов 8 мая 2002 — премьера в Камаловском театре Казан байлары — танец, 15 мая 2002 года на сцене Оперного театра премьера танцев “Казан байлары и “Амазонки» оперном театре — Казан байлары и Золотой котел, 19 мая — в камале — Дети Адама танец, с 22, 23 мая в Камаловском театре Ак Калфак и Жирән Чичән, 23 Эзләдем , 24 — Сихырче — Кар өстендә кубәләк. Мөнәвәрә Габдерафик кызы 1908 ел, Чирмешән районы, Чагадай авылы Солтан Габәши Сәнгать күге — гаҗәеп бер мәйдан ул. Анда ялтырап кабынган кечкенә генә йолдыз да, әгәр ул яктылыкны талант иясеннән алган икән, мәңге сүнми, балкый да балкый. Солтан Габәши иҗаты да татар музыкасы тарихында әнә шундый бер йолдыз кебек. Иҗат итү еллары әллә ни күп булмаса да, язган әсәрләре бик ишле саналмаса да, аның сәнгатенә тиешле бәя бирелмәсә дә Габәши музыкасының урыны анык. Габәши 1891 елның 1 маенда Кече Сулабаш авылында (хәзер Биектау районы) мулла гаиләсендә туа. әтисе Хәсәнгата матур тавышлы, музыкага һәвәс кеше була. Курайда да матур уйнаган. 1894 елны Солтан Габәшинең әтисе Диния назәрәтенә казый итеп сайлангач, гаилә белән Уфага күчәләр. 1898 нче елларда Хәсангата авырый башлый. Табиблар күңелен тынычландырыр өчен музыка тыңларга һәм музыка белән шөгыльләнергә киңәш бирәләр. Мөфти Солтановның олы улы Арслангали аңа немец гармунын бүләк итә, Хәсангата шул гармунда матур гына уйнарга өйрәнә. 25 апреля —Рәхилә, 7 июля — Рифган, 22 сентября — Зәлифә, Картины Салих написал в октябре 1997 года — 3 шт. 43385 — Ай һай дөнья — 2.04, Ильфат Давлетшин, Максат Гумеров — баян. 48041 — Ай, вай дөнья, 3,33. Айдар Фәйзрахманов, Вадим Усманов — синт., курай, баян. 45769 — Булсаң янда, 4,00, эльмира Шәрифуллина, Ильгиз Сахаутдинов, Мунира Хабибуллина.ъ 42130 — Гомер, 4.05. Гарай Рахим, Айдар Фәйзрахманов, Вадим Усманов. Гомерләр узып бара. 434.Айдар Фәйзрахманов. 44030 — Йөрәгеңә эндәшәм. Рәшит әхмәтйанов. 3,46. Ренат Ибрагимов. 38566 — Казан Вальсы. Талгат Ахметов, 2,47. Венера Ганиева. 40310 - Кар вальсы. Фирая Зыятдинова. Галина Казанцева. — ИА Илгизара Магдеева. — 3.00. 43058 — Китмә сөю, Резеда Вәлиева, Зухра Шәрифуллина., Азат Халимов, 3,44. 44665. — Көзнең матурлыгы 2,40. Фердинанд Салахов, Азат Хусаинов, 2.40. 43000 — Күрим дисәң Болгар җирләрен. Рәшит әхмәтҗанов, “Тургай” пу Вадиима Усманов 5,00. 44104— Сөбханалла. 3,13, В.Усманов синтезатор. 42998 — Тормыш исәнме. Рамзия Зиннатуллина. ИА Тургай В.Усманова . 3,00. 2 песни Римма Ибрагимова 41961 — Симфонические сказки Тукая — 9,40, 42704 — Урманнарга барам. 3,55. Нурия Измаилова, З.Шәрифуллина. Азат Хусаинов. 44313 Язмыш җиңде. Румия Закирова. 3,48. 40320 — әни кирәк. Клара Хайрутдинова. — Хыял И.Магдеева. 46411 — Һай бу тормыш, 2,39, Айдар Фәйзрахманов. Рамиль Медяров синтезатор. 200 — сливки, 200 аракы, 1 лимон сарысы. I have found myself frequently looking at your pictures, studying your face - you have a mesmerizing visage.  I love seeing the history of "your part of the world" in your features.  In reality, your face is like that of the likely future there are different races to be seen.  Of course this is because of the history of the Tatars.   Eyes somewhere between Asian, Mediterranean, and middle eastern.  Each people can be found there in your eyes in different expressions, flitting from one to another.  The bridge of your nose, naturally, is reminiscent of the people of the Caucuses - a long, strait strong bridge.  Somewhat erudite and distinguished, in European terms it is seen as trait of nobility.  This how I often think of you, noble of intellect. Ты дождевая капелька, падающая на мою лысую голову. Раушан Биктагирова истәлекләреннән: Инәем, мәрхүм сүзләре: "Әтәемнең 8 баласы арасында Шәмселислам иң матуры иде..." Ул нигәдер бервакыт та "инәем", "инәемнең" дип сөйләшми иде. Аның өчен һәрвакыт "әтәем", "әтәемнең" иде... Дәүәти, мәрхүм, һәр баласына белем бирергә тырышкан. Инәем Бирскида 1 ел укыгач, аның янына Шәмселислам абзыйны алып килгән. Алар бергә Әхмәт исемле итек тегүчедә фатирда торганнар. Дәүәтием, салкыннар җитүгә, аларга кышкы кием - салым,азык -төлек алып килгән дә, бер кич йоклап, кайтырга чыккан. Шәмселислам абзый, аның атына утырып, озатып киткән. Баралар икән, баралар икән, Шәмселислам абзый һаман "озата" икән. Дәүәти, аптырап, кирегә борылып килеп, тагын бер кич йоклап киткән... "We think Madame Masguda Shamsutdinova is a unique person with rare human qualities and God given talent. Her works on Mongolian theme are astonishing!" The program team at the Documentary Department, Mongolian National TV. 4 November, 2012 ( to navtombros - american movie maker) Искусство показывает - как и в каком направлении развивается наш мозг. Сайхан Акаев: Кто начал первую мировую войну? Мусульмане? Кто начал вторую мировую войну? Мусульмане? Кто убил около 20 миллионов Аборигенов в Австралии? Мусульмане? Кто послал ядерные бомбы на Хиросиму и Нагасаки? Мусульмане? Кто убил более 100 миллионов индейцев в Северной Америке? Мусульмане? Кто убил более 50 миллионов индейцев в Южной Америке? Мусульмане? Кто взял около 180 миллионов Африканцев в качестве рабов, из которых 88% умерли, и были брошены в Атлантический океан?Мусульмане?? Кто ворвался в Афганистан, Палестину и Ирак, убил там более 1000000 человек?? Мусульмане? Нет, они не были мусульманами! Хорватка Катрин: Она всегда срывала листочки, которые были обрезаны и высыхали, или умирали. Для нее было настолько тяжело видеть умирающую зелень. Почему-то желтые цветы раздражали ее. Только желтые цветы. Изучение чужого языка всегда трудно, если ты не рожден среди тех, кто знает этот язык. Парадигмы разные. Когда я приехала из деревни в город в 11 лет, (я поехала в Казахстан учиться в музыкальной школе), это была катастрофа. Хотя я была еще маленькой, но язык входил в меня медленно. Я общалась с родственниками на татарском (в свое время они поехали на шахты Караганды), русскоязычными детьми я не была принята. Я до сих помню ощущение отчуждения, неприятия, унижения, которое я испытывала от насмешки детей, знающих язык великого брата. Благо, не я была одна, издевались над немцами, корейцами, казахами — так двигалась национальная политика СССР. Казахстан был великим котлом кипения народов. Мама меня научила двум словам, улица — курица, так как эти слова рифмовались. По-моему, значения этих слов она не знала. И моя мама умела считать по немецки до десяти, я думаю она это схватила от младших своих братьев, которые были участниками Второй Мировой войны. Для меня эти непонятные слова звучали каким то магическим кодом в непонятный мир. Не зная языка, мне оставалось ударить по музыке и по математике, физике, химии. Я была очень сильна в этих предметах. Каким-то образом творческое состояние мозга всегда ищет выход самовыражения, если не находит он реализуется в плохих привычках как алкоголизм, азартные игры, воровство, наркотизм. Поэтому детям надо дать что-то, где они должны реализовать творческие способности, свою энергетику, свой восторг. Изучение английского языка был психологически легче, чем изучение русского языка. В Америке нет больших, малых народов. Есть белые — черные индейцы и все иммигранты. Я удивляюсь тому уровню английского языка наших соотечественников, встречая их как переводчик. Хотя они прожили в Америке 10-20-30 лет, их английский до сих пор на уровне «улицы и курицы.» Национальная музыка никогда не исчезнет, она как вкус реальной пищи — всегда будет в ареале поиска человечества во все времена. По приезду я слушала музыку Елены Анисимовой, она тоже исполнялась на фестивале Конкордия. Елена, будучи русской, зацепила в удмурткой музыке, что-то, что наверное сами удмурты не заметили. Благодаря этому ее произведения всегда будут иметь интерес у любой этнической публики, несмотря ее этническую принадлежность. Традиционная музыка имеет свою жизнь, и не нуждается ни в каком продвижении. Изучаться она должна очень профессионально. Это как редкий цветок, должен быть занесен в красную книгу. Колыбельные со мной — как моя музыка, как мое дыхание. Как мое движение каждое утро. Я никгда не ставлю себе задачу начать и закончить. Все всегда при мне и со мной. Учету уже не поддаются, они ждут. Я всегда к ним иду отдохнуть и удивиться. У меня их очень много, так мгого, это как бы кто передал их мне — все мои матери. Они мне передали самое сокровенное. Это что-то очень драгоценное, так когда я приезжаю к сестре в Пермьскую область, в город Октябрьск — она вытаскивает мамину свородку, а младшая Залифа, которая живет в Уфе — мамину халаты, которые заплатаны в 50 местах, у меня ее платья со времен войны. Куда ни одна модель не влезет. Это доставляет огромное удовольствие владеть такими воспоминаниям в предметном виде. Так и колыбельные — это самое драгоценное у любой нации, которое никакому тлению не поддается. Так как это более чем от мамы вещи, колыбельные - Память духовная. Мы запрогаммированы колыбельной на любовь. Музыку народов мира я слушаю. Всегда этническую. Профессиональную редко. Когда мне надо профессионально напиться — я слушаю Баха. Принципам никогда не изменяла, они с годами становились более окаменевшие. На этих принципах, которые были заложены и закреплены с детства — держится жизнь человеческая. Самое главнное — не делай больно ничему и никому. Я даже чувствую боль, когда свежий воздух загазован, чувствую боль воды, когда она хлорирована. Некомфортно спать на голове. Человек фальшиво создает себе имиджи дискомфорта. Это у нас в голове, можно напиться из свежего родника, и сьесть траву, и быть в комфорте и здоровым. Можно съесть что-то очень дорогое. В которое вложено столько человеческой энергии, и умереть от рака. Все зависит от принципов. Я опираюсь на себя в первую очередь, на свою здоровую генетику. На свои принципы, на своих сыновей, на звук, и на свой народ. Мой народ всегда будет любить меня. Это дает мне силы. Чувствовать себя комфортным в любой ситуации. Я не устаю от работы. Я устаю от других вещей. (для журнала Элита) Тамчы-тамчы булып аккан саф чишмәдәй Зиләйлүкләр, Зөлхиҗәләр... Нигә шундый гүзәлләр соң бу халык көйләре? Тик зур мәдәниятка ия булган халык кына рухын, фәлсәфәсен, идеясын, аңын, мәңгелек һәм мизгел төшенчәсен шундый анык итеп көйләрдә күрсәтә ала. Әйтик, безнең милләттә Гегель, Кант , Ницше һ.б лар дәрәҗәсендә философлар юктыр. Бәлки халыкның андый шәхесләргә ихтыяҗы да булмагандыр. Чөнки фәлсәфә “изм”нары кристалга әверелеп көйләр һәм сүзләр төшенчәләрне тойгы-моң аша биреп халыкның аһәң-аңга сусавын кәнагатьләндергәннәрдер. Композиторларның әсәрләрен кабул итү җиңел түгелдер, чөнки алар күңел белән аңның киеренке рәвештә игътибарын тәлаб итәләр. Жыр текстлары Ай-һай дөнья Харрас Аюпов шигыре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Ай-һай дөнья, чал башың, Иңнәремә сал башың, Бер тибрәтим чал башыңны Хәсрәтләрең калмасын. Күкрәгемдә йөрәк бу, Авыр чакта терәк бу, Синең борчуларың төяп Китәр өчен кирәк бу. Буйлыйм Иделләреңне, Уйлыймын илләреңне, Яндырып кал, беләсең бит, Мәңге түгелләремне. Ай-һай дөнья, чал башың, Йөрәгемә сал башың, Кайгыларың алып китим, Бүтәннәргә калмасын. Рамазан Мәсгудә-Разил Вәлиев Дөнья буйлап җырлап киләм, Җанга мең өмет сыйган, Җырларыма якты моң бир, Бир, Ходай, безгә иман. Кушымта: Рамазан, Рамазан, Ишетелә бер азан, Рамазан, Рамазан, Кайты безгә яңадан. Туган яктан гүзәл җир юк, Илен кем сөеп туйган? Ватаныма иминлек бир, Бир, Ходай, безгә иман. Кушымта: Таңнар атты, ай да батты, Уян син, халкым, уян! Халкыма тел, хөррият бир, Бир, Ходай, безгә иман! Кушымта: Китмә, сөю Мәсгудә-Резеда Вәлиева Китмә, сөю, китмә күңелемнән, Ялгызлыкка мине ташлама. Күрәсеңме, язның назлавына Пар тургайлар ничек шатлана. Китмә, сөю, китмә күңелемнән, Көзләр хөкеменә күнмә син. Күзләремә нурлар сирпеп янган Зәңгәр йолдызларым сүнмәсен. Үрелмәсен күңелем гөлләренә Көзге кырауларның салкыны, Язлар булсын һаман йөрәгемдә, Сүрелмәсен яшьлек ялкыны. Казан турында җыр Шигырь кемнеке? Мәсгудә көе Илләр килә, илләр китә, Кала хәтер. Нигә китә, нигә бетә - Хәтер әйтер. Кушымта: Гасырларның төпкелендә Исән калган Казаным, Бүгенгенең хәтеренә Исемеңне язармын. Илләр туа, илләр үлә, Үлми хәтер. Киләчәккә соңгы сүзне Хәтер әйтер. Кушымта: Киләчәккә караш төбәп Күтәрелә Казаным, Мәңгелеккә ядъкар итеп Исемеңне язармын. Гомерләр узып бара Харрас Аюпов сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Агач башлары шаулыйдыр җилдәнме яңгырданмы, Әллә елларга сөйлисе моңнары авырданмы. Кушымта: Җилләргә сибелә җырлар, Яфраклар тузып кала, Көзге урман өсләреннән Гомерләр узып бара. Cыгыла агач башлары безнең бәгырьгә тиеп, Шуларны тыңлыйсың бугай агачлар шаулый диеп. Кушымта: Җилләргә сибелә җырлар, Яфраклар тузып кала, Көзге урман өсләреннән Гомерләр узып бара. Киткән-озаткан чакларда түзәдер кемнең җаны, И сабыр икән урманнар шаулыйлар гына бары. Кушымта: Җилләргә сибелә җырлар Яфраклар тузып кала, Көзге урман өсләреннән Гомерләр узып бара. Быел да күкеләр кычкыра Харрас Аюпов шигыре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Җилләргә кушылып җырлама, Көй эзләп интекмә гыйшкыма, Язларын кошларга колак сал, Быел да күкеләр кычкыра. Яшәрә дөньялар бүгендә, Инде бу ничәнче кабаттыр, Искәртә шикелле тәбигать, Яратты, ярата, яратыр. Быел да күкеләр кычкыра, Әле без киткәч тә кычкырыр, Танырлар, танырлар сөюне, Җирдә ул иң моңлы кыш булыр. Татар атлары Илдар Юзеев сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Чаба атлар, томрылып чаба, Кыңгыраулар чыңлый юлларда, Ил шатлыгы тынмас булгангамы, Ятлар чыга куллар болгарга. Кушымта: Без мәңгегә, мәңгегә монда, Эх, бу җирне күпме таптады, Безнең йөрәк бәйрәмнәребезнең Кыңгыраулар таккан атлары. Чәчте-урды горур халкым, Үз язмышын ятка бирмәде, Татарларның бүген туган бирдән Үлемсезлек алган көннәре. Кушымта: Кагылулар, сугылулар булса, Дошманнарга каршы чыгарбыз. Без туган тел булып җырларбыз да, Без туган ил булып сугарбыз. Кушымта: Талбасма Рәшит Әхмәтҗанов сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Талбасмадан чыктым әле Тынгы эзләп җаныма, Ай миңа сукмак күрсәтте Сандугачлар ягына. Кушымта: Җил тия тирәкләремә, Серләрем алып китә. Ярың бик ерак икән, дип, Яфраклар хәбәр итә. Тар сукмакта әллә сагыш, Әллә айлар яктысы, Синдә генә калган икән Җаннарымның яртысы. Кушымта: Талбасмалар аша гына Барып булмый ярыңа, Талбасмалар илтә бары Сандугачлар ягына. Кушымта: Яфракларны кисә көзнең Алтынсу кайчылары, Сиксән сигез керфегемдә Сагыну тамчылары. Кушымта: Салкын кышлар Рәшит Әхмәтҗанов шигыре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Салкын кышлар аккош булып очты, Эреп тамды ап-ак канатлары, Көнгә баккан иң беренче гөлләр Сөя, диеп, мең кат кабатлады. Кылыч булып ялтыраган яшен Сынып төште җиргә, җәйләремә, Дөрләп көзләр килгәч барлык утлар Әйдә, диләр, сөю бәйрәменә. Салкын кышлар аккош булып кайтты, Кара җиргә язды канатлары, Урап-урап яуган төнге буран Сөя, диеп, мең кат кабатлады. Халкым өчен Шаехзадэ Бабич сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Ап-ак алтын җырларымны җырламыйм данлык өчен, Җырлыймын алтын илемчөн, үз туган халкым өчен. Саф көмештик җырларымны җырламыйм алтын өчен, Җырлаем тик саф көмештик саф йөрәк халкым өчен. Чәчкә төсле җырларымны җырламыйм зәүкым өчен, Җырлаем тик чәчкәдәй кызларга бай халкым өчен. Дәртле кайнар җырларымны җырламыйм дәртем өчен, Җырлаем тик мәңге шат, дәртле, көләч халкым өчен. Егъламыйм мин көннәрем сыргак, суык, салкын өчен, Егълыем тик ярлы, мескен, кызганыч халкым өчен. Яшь чагым, алтын чагым, ялкын чагым булсын фида Халкым алдында минем биргән таза антым өчен. Айдала Рафикъ Юныс сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова сүзләре Айдалада ай нуры да, Айдалада таң нуры, Ай нуры да, таң нуры, аткаем тоттым туры. Айдалада зәңгәр күккә чөйдем соры карчыга, Карчыгам, карчыгам очты кояш каршына. Айдалада йөргән чакта аттым кара капланны, Капланны, капланны аттым-ектым – капланды. Айдалада ак кылганнар айкалада чайкала. Айдала, Айдала, айдалада эз кала. Туган телдә дәшсәм Разил Вәлиев сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Каршы ала туган якта Тургай тавышы. Бары тургай аңлый бугай Минем сагышны. Сайра, тургай, мәңге сайра, — Аңлыйм телеңне. Син сайрасаң, дөнья ямьле, Яшәү күңелле. Туган телдә җырлый чишмә, Туган телдә шаулый таллар. Туган телдә дәшсәм генә, Туган җирем мине аңлар. Сайрый тургай туган җирдә, Шатлык түгелә. Тургай җыры, тургай моңы Минем күңелдә. Җырлый бүген бөтен дөнья Тургай телендә. Мин кушылып җырлыйм аңа Туган телемдә. Туган телдә җырлый чишмә, Туган телдә шаулый таллар. Туган телдә дәшсәм генә, Туган халкым мине аңлар. Еллар Рәшит Әхмәтҗанов сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Еллар-йолдызлы елгалар... Бата да калка йөрәк, Кемнеке җырсыз да гамьсез – Шуныкы җиңелерәк Кушымта: Елларым-елгаларыма Йөрәкне салган идем, Тау кадәр авырлыкларга Чыдаган саллар идем. Ярлардан өстәп өстемә Ни генә салмадылар, Болары авыр булыр дип Яңадан алмадылар. Кушымта: Елларым-елгаларыма Йөрәкне салган идем, Тау кадәр авырлыкларга Чыдаган саллар идем. Өзелдем, илдән акмадым, Кагылдым дымлы ярга, Тагын таң нурлары тамды Ямь-яшел яфракларга. Еллар-йолдызлы елгалар Агалар – ярсу алар. Үз кыяңа утырталар Кемнәрдер батырсалар. Кушымта: Елларым-елгаларыма Йөрәкне салган идем, Тау кадәр авырлыкларга Чыдаган саллар идем. Елларым күтәрде мине Йолдызларына кадәр, Күкләрне кочар идемме Моңнан ваз кичсәм әгәр. Исемсез җыр Гәрәй Рәхим сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Таң белән күңелгә Килә дә сарыла, Килә дә сарыла исемсез җыр. Ул нинди җыр икән, Ул нинди җыр икән, Бәлки, таң җырыдыр. Көндез дә,кичен дә, Килә дә сарыла, Килә дә сарыла исемсез җыр. Ул нинди җыр икән, Ул нинди җыр икән, Бәлки, таң җырыдыр. Көзен дә, кышын да. Килә дә сарыла, Килә дә сарыла исемсез җыр. Ул нинди җыр дисәм, Ул нинди җыр дисәм, Сагыну җырыдыр. Кадерле авылдашларым Харрас Аюпов шигыре, Мәсгудә Шәмсетдинова көе Үсмер чакта бер җырлаган идек, Җырлыйк әле чәчләр агаргач, Авыллардан килгән назлы җилдә Яланаяк калыйк, яланбаш. Кушымта: Әллә ялгыш, әллә язмыш булды, Сизмәдем ничек адашканым, Шушы җырда бер күрешик әле, И, кадерле авылдашларым. Авылларда килгән назлы җилдә Яланаяк калыйк, яланбаш, Бергә чакта төрле-төрле идек, Бер моң булдык инде таралгач. Кушымта: Ишетәсезме икән югалтышкан Киек казлар каңгылдашканын, Җаннар бергә сарылсыннар әле, И дусларым, и яшьтәшләрем. Кушымта: Безнең канат карала Фәйрүзә Мөслимова сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Каз канаты, каз канаты Кагына да агара. Нигә соң без, нигә соң без Ошамаган казларга? Болгана агымсулар да, Ләм утыра ярларга. Чумсалар да, йөзсәләр дә Кер дә кунмый казларга. Без коенган сулар көмеш, Чүп тә кунмый аларга. Тик алай да безнең каурый, Безнең канат карала. Зәңгәр күлдә дулкын уйный, Агымсулар болгана. Казлар кагынганга карап Күңелләрем моңлана. Туган авылым, имин бул! Гөлшат Зәйнашева сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Туган авылым, имин бул дип, мин җыр башлыйм, Рухияте изгеләргә мин багышлыйм. Туган туфрак кадрен белик, авылдашлар, Яшик бергә, исән булсын газиз башлар. Мәчетебез җирнең рушан көзгеседер, Авылыбызга иман биреп кабызды нур. Йолдыз кебек якты, нурлы безнең авыл, Изге Мәккә, Мәдинәдән нур ала ул. Авылыбызның су буйлары ямьле алан, Аккош оясы булгандыр борын заман, Гөлбакчалы яңа йортлар урамында, Һәр очар кош моңлы бер җыр суза монда. Һай, бу тормыш Әхмәт Гадел сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Ике кашы арасында Мәрҗәндәй бер миңе бар. Өнемдә йөрим төш күреп, Телемдә гел ярым-яр. Һай, бу тормыш диңгезенең Иге-чиге бар микән? Яр сөюләр шатлык микән, Әллә ачы зар микән? Тик беләм бу саф чишмәдән Су эчү миңа язык. Бу түгел эчәсе суым, Бу түгел хәләл азык. Һай, бу тормыш диңгезенең Иге-чиге бар микән? Яр сөюләр шатлык микән, Әллә ачы зар микән? Мәхәббәт ул якты кояш — Биек таулар артында. Тау-таш ларны җиңәр идем Тик сөюем хакына. Һай, бу тормыш диңгезенең Иге-чиге бар микән? Яр сөюләр шатлык микән, Әллә ачы зар микән? Исеңдәме? Фәйрүзә Мөслимова сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Исеңдәме Казан урамнары, Күккә ашкан биек-биек йортлар, Безгә карап бәхет юрагандай Күз кысышкан аллы-гөлле утлар? Икәүләшеп очып уздык бугай Иксез-чиксез озын урамнарны, Җаныбызны җылы өермәдәй Бары шатлык, шатлык урап алды. Исеңдәме, яңгыр яуган иде, Җитәкләшеп гөрләвекләр кичтек, Бөтен Казан карап торган чакта Алдыбызга йолдыз төште? Диңгезләрне гизә алам Гөлшат Зәйнашева сүзләпе, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Басып торам Идел ярында, Сызылып таң аткан чагында, Әллә нигә күңелем җилкенә, Ашкынам дулкыннар иркенә. Кушымта: Колач салып йөзә алам, Диңгезләрне гизә алам, Бер генә сүз, бер генә сүз, Бер генә сүз әйт син миңа. Басып торам Идел ярында, Камышлар тирбәлә янымда, Чык бөртеге бөдрә талларда, Ярсу дулкын кага салларга. Кушымта: Мин дә дулкын була алам, Сине күрсәм канатланам, Бер генә сүз, бер генә сүз, Бер генә сүз әйт син миңа. Казаным-язмышым Әхмәт Гадел сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Таш йортлар, борынгы урамнар, Ни уйлап шаулый бу юкәләр? Тарихны тетрәткән туфаннар Саташып чәчләрен сүтәләр. Кушымта: Аһ нинди гашыйкмын сиңа мин, Синсез юк минем бу тормышым, Шатлыгым, хәсрәтем, бәхетем, Казаным – язмышым, сулышым. Мәчетләр, чиркәүләр янәшә, Көрәшләрдән арып талганнар, Чал чәчен туздырган, кем дәшә? Кремель тавында кылганнар. Кушымта: Йөрәккә биредә, һай, рәхәт, Матур да Кабанның буйлары, Таңнарда яр буйлап каршыма Ханбикә киләдер уйланып. Кушымта: Әй, дәрья, дәрья Сулейман шигыре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Дөньяларда ай-кояш бар, ай кояш, Дөньяларда ниләр бар, дип, кил сораш, Дөньяларда таптым сагыш, таптым моң, Әти җаным, киңәшергә инде соң. Минем яну-көюләрне ни басыр, Безнең алда күрешүләр ни гасыр? Дөньяларда таптым сагыш, таптым моң, Әти җаным, киңәшергә инде соң. Дәрья чиге коеп куйган кыядыр, Нечкә күңел җан-рухларны тоядыр, Дөньяларда таптым сагыш, таптым моң, Әти җаным, киңәшергә инде соң. Юк өсте дә, юк асты – тирән икән, Бер керәм дә, бер чыгам димә икән, Сыкрансам да кайчан, әй, дәрья, диеп, Язмыш баса, бу үзең, дөньяң, диеп. Дөньяларда таптым сагыш, таптым моң, Әти җаным, киңәшергә инде соң. Китмә, сөю Резеда Вәлиева сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Китмә, сөю, китмә күңелемнән, Ялгызлыкка мине ташлама. Күрәсеңме, язның назлавына Пар тургайлар ничек шатлана. Китмә, сөю, китмә күңелемнән, Көзләр хөкеменә күнмә син. Күзләремә нурлар сирпеп янган Зәңгәр йолдызларым сүнмәсен. Үрелмәсен күңелем гөлләренә Көзге кырауларның салкыны, Язлар булсын һаман йөрәгемдә, Сүрелмәсен яшьлек ялкыны. Пәри кызы Һади Такташ сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Пәри кызы, ник чыктың да юлларыма Тамуг утын тотып гүзәл кулларыңа, Күз аттың да күзләремә, ник ыргыттың Уйнап-уйнап мине тамуг утларына? Таң кызы Гөл, ник чыктың да юлларыма Бәхет гөлен тотып нечкә кулларыңа, Маңгаемнан үбеп мине ник югалдың Тагын кире төренеп таң нурларына? Таң кызы Гөл, ник чыктың да юлларыма Кискен хәнҗәр тотып гүзәл кулларыңа, Чәнчеп бәгърем уртасыннан хәнҗәреңне Ник югалдың төренеп таң нурларына? Cәләт гимны Сөләйман сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Тәңре, синнән үткен зиһен сорыйм, Кояш, синнән – рухи чисталык, “Сәләт” – дәүләт, Сәлкеш – яңа татар, Аң-фәһемгә гашыйк бу халык. Кушымта: Биек таулар, чиксез дәрьялардан Талган чакта адәм баласы – Көмеш сулы талгын чишмә булыр, Җиләс алан булыр дәвасы. Җир-йорт безгә очар канат бирде, Кыйбла булды “Сәләт” аланы. Җан җепләре бәйли сәлкешләрне Якын итеп ерак араны. Кушымта: Рәхмәт, Тәңрем, Татар теле өчен, Татар теле – җиһан ачкычы. Сакла, Тәңрем, сакла “Сәләт” илен, Хакыйкатьнең тәүге баскычын. Кушымта: Балалар өчен җырлар Минем гөлем Әзгар Габиди сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Тәңкә карларны себереп Тышта буоран котыра, Тәрәзә төбендә гөлем Ал чәчәктә утыра. Янып торган чәчәкләре Бүлмәбезне яктырта, Тышта январь, ә чәчәкләр Җәй исләре аңкыта. Кояшлы җыр Разиль Вәлиев сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Елмаеп карыйлар, — Ал, зәңгәр үзләре… Җирдәге чәчәкләр — Кояшның күзләре. Йөргәнмен ишетми Мин аны элгәре… Сандугач теледер — Кояшның телләре. Манды ул алтынга Җәйләрне, көзләрне. Урманда, кырларда — Кояшның эзләре. Кояшның үзе күк Хыяллар югары. Кояшлы булсын гел Балачак юллары. Син кирәк Дания Галәми шигыре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Син минем күңлем көзгесе, И, минем, газиз телем, Язар җырым, сөйләр сүзем, Җаныма иңгән минем. Ислами тел, татар телем, Һәр сүзең олы бүләк, Милләтемне яшәтергә Син бик кирәк, син кирәк. Үз телемдә сәлам юллыйм Сезгә болын, кырларым, Телемне саклар каләмем Шигырьләрем, җырларым. Cөмбелә Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы, Гөлшат Зөйнашева сүзләре Сөмбелә дип матур исем Кушты икән кем генә, Сөмбел гөлдән өзелеп төшкән Чәчәк кебек Сөмбелә. Сөмбелә, Сөмбелә, Сөмбел гөлдән өзлеп төшкән Чәчәктер ул, кем белә. Әткәсенә, әнкәсенә Ул күз карасы кебек, Гөл арасында сайраган Былбыл баласы кебек. Сөмбелә, Сөмбелә, Гөл арасында сайраган Былбыл баласы кебек. Чәчәк кебек сөйкемле ул, Былбыл кебек моңлы ул, Таң аткачта сүнми торган Йолдыз кебек нурлы ул. Сөмбелә, Сөмбелә, Таң аткачта сүнми торган Йолдыз кебек нурлы ул. Кышкы ямь Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы, Резеда Вәлиева сүзләре Тәрәзәләр көмеш сурәт, Көмеш кенә урамнар, Бар агачлар, алмагачлар Көмеш кебек булганнар. Зәңгәр күктән җем-җем итеп Көмеш йолдызлар ява, Көмеш йолдызлар чыңыннан Зыңлап торгандай һава. Әйтерсең лә җир өстенә Көмеш нурлар таратып Гаҗәеп бер аккош оча Җилпеп ап-ак канатын. Яңгыр Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы, Роберт Миңнуллин шигыре Кешеләр яңгыр көткән, Яумаган яңгыр күптән, Яңгыр кирәк, дигәннәр, Яусын тизрәк, дигәннәр. Яңгыр ялындырмаган, Көттереп тә тормаган, Яңгыр ява башлаган, Шактый явып ташлаган. Ә кешеләр өркешеп, Этешеп тә төртешеп, Чатырларын ачканнар, Чатыр чабып качканнар. Ә яңгыр үпкәләгән, Әз генә сипкәләгән, Бер ике тамган аннан, Тиз генә китеп барган. Кар бәйрәме Мәсгудә Шәмсетдинова көе, Роберт Миңнуллин сүзләре Кар агыла, кар агыла Безнең авыл ягына, Әй ява кар, өр яңа кар, Безнең авыл ягына. Кар бәйрәме, кар бәйрәме, Куаныч кар булганда, Ак кызлар да, ак малайлар Уйный безнең урамда. Кирәк түгел Кар бабай да Явып торгач кар болай, Һәр кыз бүген Кар кызы бит, Һәрбер малай – Карбабай. Кояшлы җыр Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы, Разил Вәлиев сүзләре Елмаеп карыйлар, — Ал, зәңгәр үзләре… Җирдәге чәчәкләр — Кояшның күзләре. Йөргәнмен ишетми Мин аны элгәре… Сандугач теледер — Кояшның телләре. Манды ул алтынга Җәйләрне, көзләрне. Урманда, кырларда — Кояшның эзләре. Кояшның үзе күк Хыяллар югары. Кояшлы булсын гел Балачак юллары. Көлке көн (нәниләргә) Мәсгудә Шәмсетдинова көе, Роберт Миңнуллин сүзләре Кояш көлә, гел көлә, Кояш көлгәч көн килә, Көн килгәчтен гөл көлә, Гөл көлгәчтен мин көләм. Кояш көлә мин көлгәч, Шуңа да мин гел көләч. Колын бара каладан Мәсгудә көе, Шәүкәт Галиев сүзләре Колын бара каладан, Ияргәннәр балалар, Артыннан һич калмыйлар, Бик яратып карыйлар. Колын кала күрмәгән, Кала колын күрмәгән, Колын бара каладан, Кала аңа караган. Наян куяннар Мәсгудә көе, Җәүдәт Дәрзаманов шигыре Бу ояда кемнәр яши? Кемнәр булсын – куяннар, Борыннарын кыймылдатып Карап тора наяннар. Ак кардан да ак туннары, Кызыл төймә күзләре, Колаклары яфрак кадәр, Йодрык кадәр күзләре. Үлән салгач сөенешеп Ашыйлар кетер-кетер, Күзгә карап әйтәләр күк - Иртәгә тагын китер. Нәни мәргән Мәсгудә-Шәүкәт Галиев Күземне кысып, тынымны тыеп, Мылтык түтәсен иңемә куеп, Куян чыкканны сагалап торам, Атып егарга чамалап торам. Чыкты ул, чапты, әнә ул, әнә! Атуын аттым, тимәде янә... Кургаш салдым да мылтыкны кордым, Төлкегә табан көпшәне бордым. Бәхет бер булса була бит инде – Төлкегә дидем, бүрегә тиде! Тирдагы абый мактады мине: Үскәч шәп солдат булырсың, диде. Чәчәкләр Мәсгудә-Мәрзия Фәйзуллина Ак чәчәкләр, күк чәчәкләр, Күк чәчәкләр аланда, Без исемен белми торган Чәчәкләрдә бар анда. Кем буяган? Ничек алар Күп төрле төскә кергән? Ә аннан соң кем аларга Ислемай сөртеп йөргән? Кайсы сары, кайсы кызыл, Кайсы аның зәп-зәңгәр, Тик шуңарга искитәлек Уйлап карасаң әгәр. Кыңгыраулы бозау Мәсгудә-Шәүкәт Галиев Атласа да тын гына, Тавыш бирә кыңгырау, Чең-чең чең-чең чең итә, Ишеткән ди чикерткә. Мин дә монда ялгызау, Кил, бергә сайрыйк, бозау. Чең-чең чең-чең чең-чең чең, Чең-чең чең-чең чең-чең чең. Күбәләк Мәсгудә-Шәүкәт Галиев Кар өстендә Күбәләк, Өшемиме икәнни? Әле язгы иртәрәк, Төшенмиме икәнни? Кар өстендә сары нур, Каян килгән көлгәләк? Салкын карны эретеп Яз ясый бер күбәләк. Сагындырып киләсеңдә… Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы, Рәшит Гәрәй сүзләре Кыш бабай булган өчендер Ак-кына керфекләрең, Якаларыңа тезгәнсең Энҗе кар бөртекләпен Кушымта: Кыш бабай, Кыш бабай, Безнең белән дус бабай, Туның иркен, күңлең киң, Һәммәбезне коч бабай. Сагындырып киләсеңдә, Бүләкләр бирәсең дә, Безне уйнатып йөрисең Чыршылар тирәсендә. Кушымта: Кыш бабай куша биергә, Матур шигырь сөйләргә, Аркабыздан сөеп кала Озатканда өйләргә. Кушымта: Йоклыйсым килә (нәниләр өчен) Мәсгудә Шәмсетдинова көе, Шәмсия Җиһангирова сүзләре. Кешеләр күптән Йоклаган инде, Машиналар да Туктаган инде. Уенчыкларым Йолклыйлар күптән, Тәти сеңлем дә Бәү-бәүгә киткән. Күзләрем әйтә: “Йокым килә”, ди, Телем дә әйтә: “Әзрәк сөйлә”, ди. Киемнәрем дә Ял итә чөйдә, Минем дә бик-бик Йоклыйсым килә. Уятыйм әле Җир шарын Мәсгудә Шәмсетдинова көе, Роберт Миңнуллин сүзләре Уятыйм әле Кояшны, Көннәрем якты булсын, Уятыйм әле бакчаны, Көннәрем татлы булсын. Уятыйм әле Әнине Көннәрем җылы булсынн, Уятыйм әле кошларны, Көннәрем җырлы булсын. Уятыйм әле дусларны, Көннәрем якты булсын, Уятыйм әле Җир шарын, Көннәрем гөрләп торсын. Сыерыбыз югалды Мәсгудә Шәмсетдинова көе, Резеда Вәлиева шигыре Сыерыбыз югалды, Көтүдән кайтмый калды, Эзли-эзли арып беттем, Авылның очына җиттем, Авылның очына җиттем. Чатта Саттар бабай тора, Җайлап кына сораштыра, Сыерыгыз югалдымы, Көтүдән кайтмый калдымы? Сыерыбыз югалды, Көтүдән кайтмый калды. Саттар бабай күрмәдеңме, Бу тирәдә йөрмәдеме? Сыерыгыз аламы? Койрык очы карамы? Дугадай зур мөгезлеме? Шайтан кебек зур күзлеме? Шул, нәкъ үзе, бабакай! Күрмәдем шул, балакай... Әни кирәк Мәсгудә Шәмсетдинова көе Роберт Миңнуллин сүзләре Көннәр якты булсын өчен, Йокы татлы булсын өчен Әни кирәк, әни кирәк. Йокы татлы булсын өчен Әни кирәк. Җил-яңгырдан саклар өчен, Усаллардан яклар өчен Әни кирәк, әни кирәк. Усаллардан яклар өчен Әни кирәк. Ашлар тәмле булсын өчен, Дөнья ямьле булсын өчен Әни кирәк, әни кирәк. Дөнья ямьле булсын өчен Әни кирәк. Гөлләр чәчәк атсын өчен, Бәхет-шатлык артсын өчен Әни кирәк, әни кирәк. Иң кадерле кеше җирдә Әни, димәк. Шуны да бит белмиләр Мәсгудә көе, Резеда Вәлиева сүзләре Әллә нәрсә булды минем, Әти белән әнигә, Йөдәтәләр сорау биреп, “Ник?”, “Нәрсәгә?”, “Нигә?” Кушымта: Ник икеле алдың? – диләр, Нигә соңга калдың? – диләр, Ник дәресең карамадың, Белмәгәч ник сорамадың? Ник тагын пычракка кердең? Нигә дип сугышып йөрдең? Ник сугыштың Салих белән? Әйтерсең инде мин беләм. Кушымта: Иң башларымнан тарталар, Җиң очларымнан траталар, Бик каты итеп тарталар, Бөтенләй аптыраталар. Кушымта: Яле, бире кил! – диләр, -Тизрәк әйтеп бир, - диләр, Белмәгәч, ничек әйтим соң? Шуны да бит белмиләр. Әй, шуны да бит белмиләр. Туган телем Хакимҗан Халиков сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Нинди җәберләр күрмәгәнсең син, Алай да ничек үлмәгәнсең син, Бабаларымның иң зур мирасы, Сынмас канатым кебек миңа син. Кушымта: Яшә мәңгегә, и батыр телем, Былбыл моңыдай, и матур телем. Хәтта кошның да туган теле бар, Теле булганның гына иле бар, Бабаларымның иң зур мирасы, Чиксез галәмнең гүя моңы син. Кушымта: Син исән булсаң халкым да яшәр, И туган телем, үс һаман, яшәр. Бабаларымның изге мирасы, Сынмас канатым кебек миңа син. Кушымта: Таң Разил Вәлиев шигыре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Зәңгәр яулык япкан иртә Йокысыннан уянды, Ул күзләрен ачу белән Алланып офык янды. Һәм ул күрде шаян җилнең Агачны уятканын, Тулган айның тау артында Югалганын, батканын. Аннан күрде юынганын Чык белән үләннәрнең, Һәм ишетте чәчәкләрнең Чылтырап көлгәннәрен. Тыңлады ул тыпылдавын Иң соңгы тамчыларның, Кояш алтын нуры белән Тәрәзә шакыганын. Әни кирәк Роберт Миңнуллин сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова көе Көннәр якты булсын өчен, Йокы татлы булсын өчен Әни кирәк, әни кирәк. Йокы татлы булсын өчен Әни кирәк. Җил-яңгырдан саклар өчен, Усаллардан яклар өчен Әни кирәк, әни кирәк. Усаллардан яклар өчен Әни кирәк. Ашлар тәмле булсын өчен, Дөнья ямьле булсын өчен Әни кирәк, әни кирәк. Дөнья ямьле булсын өчен Әни кирәк. Гөлләр чәчәк атсын өчен, Бәхет-шатлык артсын өчен Әни кирәк, әни кирәк. Иң кадерле кеше җирдә Кем уяткан Ләйләне? Саҗидә Сөләйманова сүзләре, Мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Иртүк торып битен юган, Кем уяткан Ләйләне, Уятмаган, үзе торган – Әниләрнең бәйрәме. Пәрдәләрне ачып куйды, Көн кояшлы, әй ямьле, Якты булсын, балкып торсын Әниләрнең бәйрәме. Күмәкләшеп без дә, дуслар, Җырлап алыйк, әйдәле, Котдлы булсын, гөрләп торсын Әниләрнең бәйрәме. Капитан булачакмын Роберт миңнуллин сүзләре, мәсгудә Шәмсетдинова музыкасы Үсеп җиткәч мин барыбер, Капитан булачакмын, Корабымның штурвалын Туйганчы борачакмын. Кушымта: Яңа Гренландиядә, Папуаслар илендә, Юлбарыслы джунглида, Йөрисем бар минем дә, Йөрисем бар минемдә. Кораб белән мин иң ерак Илләргә барачакмын, Диңгезләрдә ачылмаган Утраулар табачакмын. Кушымта: Диңгез давылына гына Булыр иде түзәргә, Ләкин башта ничек кенә Өйрәнергә йөзәргә? Кушымта: Көлеп тора һәр эше Мәсгудә-Хәкимҗан Халиков Мине бакчага илткәч әни эшкә йөгерә, Ачылганчы ашханә аш әзерләп өлгерә. Кушымта: Аш сулары еш кына керә минем төшемә, Яшәр идем үзем дә шатлык биреп кешегә. Ак халаты шикелле ап-ак аның куллары, Ә йөзендә нур булып балкый якты уйлары. Кушымта: Йөзе якты булганга көлеп тора һәр эше, Көлеп тора чәкчәге, өчпочмагы, бәлеше. Кушымта: Тукай абый Мәсгудә-Зәкия Туфайлова Әле укый белмәсәк тә “Туган телне” җырлыйбыз, Бу Тукай абый бүләге, Иң гүзәл бер җыр, дибез. И туган тел, и матур тел! Әкиятләрен сөйләп, тыңлап Телләребез ачыла, Су анасы, Шүрәлеләр Безнең дуслар барсы да. И туган тел, и матур тел! Гимназистлар маршы Гасырлар буе күңелдә Йөртте дә түзә-түзә, Халык иң бөек мирасын Тапшыра бүген безгә. Кушымта: Барганда якты язларга Бормалы юллар аша. Гимназия, кем яз дия, Шул безнең сафка баса. Без белемле булсак кына, Без кыюлар булсак кына Без көрәшче булсак кына Теләкләр чынга аша Караңгы еллар артыннан Елмаеп кояш чыгар, Без татарларга азатлык Ачкычын табучылар. Кушымта: Татар иленең күзләргә Ышанып карар чагы, Без горур Татарстанның Өметле киләчәге. Кушымта: Нет текста и мелодии бер атнада җиде көн. Культ святых есть во всех мировых религиях, есть он и в исламе, хотя тут он сложился не сразу, а по мере утверждения этой религии в различных районах мира, в процессе формирования мусульманского вероучения. Поклонение святым, паломничество к местам, связанным с их именами, стало нормой религиозного поведения мусульманина. В любом районе традиционного распространения ислама в нашей стране есть эти так называемые святые места. Многие давно утратили свое прежнее значение, заглохли, их редко посещают верующие, иные же и сегодня еще окружены почитанием: это одна из основных форм проявления современной религиозности. Изучение культа святых, путей его становления, отношения к нему верующих чрезвычайно интересно в теоретическом и практическом плане, оно необходимо религиоведу, этнографу, историку, археологу, психологу. Немало ценных сведений о культе святых в исламе собрали этнографической экспедиции, с 1952 года изучающей Хорезм – древний край, где зарождалась среднеазиатская цивилизация. Об этнографических находках экспедиции, в том числе и относящихся к культу святых, рассказал в своих книгах ее участник Глеб Павловия Снесарев (рекомендуем читателям его книги: «Реликты домусульманских верований и обрядов у узбеков Хорезма». М., 1973). Предлагаем несколько очерков Г.П. Снесарева, в которых он продолжает рассказ об исследованиях судеб мусульманских святых в Хорезме. Это очень разные святые места, биография многих из них начинается задолго до появления в Средней Азии мусульманской религии. Древние верования продолжили свою жизнь под покровом ислама. Но каковы бы ни были судьбы святых, у всех у них вполне земные корни, они связаны с закономерностями развития духовной жизни народов на определенных этапах их истории. Поклонение им в наши дни приобрело иной характер, чем, скажем, в прошлом веке, какие-то моменты культа святых исчезают из сознания людей, не подкрепляемые их реальной жизнью, какие-то еще сохраняются. В первом очерке рассказывается о популярном среди верующих Средней Азии культе Султан-Ваиса. Что такое Хорезм? Откройте карту Средней Азии – вы легко найдете на ней Амударью - главную водную магистраль края, стекающую с Памира. В нижнем ее течении оазис, по форме напоминающий треугольник, зажатый с двух сторон пустынями Каракумы и Кызылкумы, а третьей стороной примыкающий к Аральскому морю, - это и есть Хорезм, или Южное Приаралье. История этого края уходит в глубь тысячелетий, вплоть до нового каменного века… Тут известно множество святых всех рангов и «специальностей», однако ни один по степени популярности, силе воздействия на сознание верующих людей как в прошлом, так – приходиться признать – и в наше время не сравнится с Ваисои аль Карани, которого в Хорезме называют Султан-бобо или Султан-Ваис. Основной центр его культа –святилище Султан-бобо находится в низовьях Амударьи, в значительном отдалении от населенных пунктов, на южном склоне горного хребта, котрый и носит его имя – Султануиздаг. Здесь разместился целый комплекс культовых строений В начале 50-х годов наш этнографический отряд много раз бывал в этом святилище, и надо сказать, что жизнь вокруг усыпальницы Султан-Ваиса тогда кипела ключом. Для паломников здесь был создан даже известный «сервис»: мехмонхона – гостиница с обширным айваном (верандой), налажено было и кухонное хозяйство для приготовления жертвенных баранов, бойко щелкал на счетах бухгалтер. Надо было разобраться, почему легендарный персонаж, выходец, как нам было известно, из далекой Аравии, так хорошо прижился в низовьях Амударьи, что его культ сохранился до нашего времени. Удивление сразу же вызвало то, что в центре внимания приехавших сюда людей была не могила Султан-Ваиса, а довольно большой священный бассейн – хауз. Паломники пили из него воду, мыли ею лицо, а многие совершали полное омовение, для чего рядом шейхи соорудили павильон, который мог вместить человек 20-25 одновременно. Воду из хауза увозили с собой в бидонах, бутылках - она считается святой и должна помочь при болезнях и прочих бедах. Но при чем здесь Султан-Ваис? Нам объяснили: родниковая вода, наполняющая бассейн, вытекает из ног погребенного старца. В священном бассейне мы увидели рыб. Большие, ленивые, жирные, они, казалось обросли каким-то мохом от старости. Временами, красуясь в прозрачной воде, они медленно и важно подплывали к самому берегу. Рыбы эти тоже считаются священными. Паломники подолгу смотрели на них, кормили их - это входило в ритуал паломничества. Нам особенно охотно рассказывали о страшных наказаниях, которые постигли тех, кто покушался на священных рыб (вообще в Хорезме мы обнаружили многочисленные пережитки культа рыб). Житель Ургенча Вапа Ваисов, в то время постоянно прислуживавший на мазаре Султан-Ваиса, рассказывал: « В нашем хаузе 10 рыб… Пять-шесть лет тому назад с гор пошла дождевая вода ( имеется в виду сель. – Г.С.) и здесь стояло целое озеро; В это время рыбы из хауза ушли. Две рыбы погибли, и мы их похоронили в усыпальнице около изголовья могилы Султан-Ваиса. Я сам завернул их в дастархан (скатерть, на которой выставляются угощения. – Г. С.) и сам замазывал лаз в этот мазар». Об этом же факте нам говорил и хивинец Шарип Джуманиязов, однако его сообщение уже приближалось к легенде: мол, в священном хаузе при мазаре Султан-бобо каждый год прибавляется по рыбе, но как-то одну из них убил приезжий инженер («И тут же умер!»). Шейхи мазара завернули эту рыбу в саван, прочитали джаназу – заупокойную молитву, и в этот момент рыба вдруг превратилась в ребенка. И достоверный факт похорон рыб, и легендарная его трактовка свидетельствовали о том, что истоки культа рыб следует искать в тотемизме – в той его фазе, когда господствовало, по точному замечанию С.П. Толстова, представление о животном-тотеме как о брате, то есть члене коллектива. С хаузом священного мазара связан и ритуал, совершаемый паломницами, в основном бездетными. Они идут от бассейна босиком по камням и колючкам вдоль сухого русла – сая, по которому только весной стекает из хауза избыток воды. По дороге они повязывают на кусты или скальные выступы обетные тряпочки. Берега сая испещрены промоинами и щелями между скалами, паломницы их не обходят, а протискиваются через них. В конце пути они строят из нескольких камней «арвох уйи» – домики предков, миниатюрные имитации жилых сооружений, символический знак магической связи со святилищем. Считается, что этот ритуал помогает избавиться от бесплодия и других женских заболеваний. В культовый комплекс Султан-Ваиса входит мазар Чинар-бобо. Паломники идут к нему раньше, чем к главной усыпальнице. Это связано с поверьем, согласно которому Чинар-бобо был не то устазом (духовным наставником) Султан-Ваиса, не то его муэдзином в мечети, не то цирюльником, - но как бы то ни было, святой так ценил его, что повелел: «Он должен быть сверху». Нам так объяснили, почему мазар Чинар-бобо расположен выше усыпальницы и почему паломникам надо идти сначала к нему. Фигура Чинар-бобо представляется весьма примечательной. Святой этот, в сущности, не имеет имени, ибо чинар означает дерево, платан. Это всего лишь прозвище. Наконец, он абсолютно лишен каких бы то ни было биографических данных – и реальных и легендарных. Практика свидетельствует: за такими безымянными святыми непременно скрывается какой-нибудь объект языческого почитания. В данном случае – дерево. Культ деревьев еще в глубокой древности существовал в Хорезме. Особой сакральной силой – злой или доброй – наделялись шелковица, джида, боярышник, гуджум, фруктовые деревья. С распространением ислама этот культ потерял самостоятельность: священные деревья стали почитаться лишь в связи с каким-либо мусульманским святым и его мазаром. Чинар – платан издавна почитался на Востоке и в Средиземноморье, поэтому можно высказать предположение, что хорезмский Чинар-бобо – не что иное, как антропоморфизация древнего растительного объекта поклонения. Иными словами, мазар Чинар-бобо это один из объектов пережиточного домусульманского комплекса верований урочища Султан-Ваиса. Поклонившись Чинар-бобо, паломники идут к месту, где, согласно популярнейшей в Хорезме легенде, святая Амбар-она доила спустившуюся к ней с гор дикую козу. Эта святая считается покровительницей женщин. Она явно заместила в хорезмийских верованиях доисламскую богиню воды, плодородия, деторождения Дизану, которой в древности поклонялись в Средней Азии. А на пути к месту, связанному с этой святой и ее дикой козой, паломников ожидает любопытная встреча – с шейхом, возле которого стоят весы. На одной их чаше лежит камень. «Что это?» – спрашивает по ритуалу пришедший. «Это твои грехи», - отвечает ему шейх, и паломник кладет на другую чашу камень, чтобы его «добрые дела» перевесили грехи. Шейху же за то, что позволил это сделать, вручают подарок. «Ну и находчивость! – подумали мы. – Устроить возле мазара модель страшного суда и загробного воздаяния!» Прежде чем посетить еще один, быть может, самый интересный сакральный объект в урочище Султан-бобо, обратимся к нашему главному персонажу – самому Ваису аль Карани. Легенды о нем, услышанные нами в Хорезме, содержат лишь два-три сюжета из биографии святого. Полная путаница царит в датах его жизни – как в слышанных нами устных легендах, так и в письменных источниках. Служитель святилища Султан-бобо Вапа Ваисов говорил нам (в 1956 г.), что святой умер 1345 лет назад. Выходит еще при жизни мусульманского пророка Мухаммеда и даже до того, как посланник Аллаха выступил со своими проповедями. Ссылаясь на рукописное живописание святого, Вапа Ваисов рассказывал, что Ваис аль Карани принимал участие в битвах имама Али за халифский престол, а это происходило, как известно, в 651-656 годах. Из всего услышанного в Хорезме о Ваисе аль Карани самы выразительным был, пожалуй, рассказ Саида-ака, 73-летнего плотника из Ханка, в ответ на наш вопрос, что знает он о Султан-Ваисе: - Султан-Ваис всегда ходил босой, голый, чуть прикрытый паласом. Ходил с криками: «Ху! Ху!» (по арабски – «он», одно из имен Аллаха. – Г.С.). Изо рта его только молитвы исходили. Каждый вздох Султан-Ваиса доносился до Мекки, ангелы его окружали. Пришли к нему сподвижники пророка – Абубекр, Омар, Осман и Али, принесли одежду, посланную Султан-Ваису пророком Мухамедом, - хырку (плащ) и кулях (колпак). Надел все это на себя Султан-Ваис и предстал перед богом, схватил камень и разбил себе голову, заливаясь слезами. Собрались все птицы и плакали над его разбитой головой. Султан-Ваис потребовал у бога всех грешников в свое распоряжение, дабы наставить их на истинный путь, Но бог возмутился тем, что он разбил себе голову. «Твои слезы превратились в Дарью (реку)» – сказал бог Ваису. «Я прошу у тебя грешных людей», - настаивал Султан-Ваис. Бог уступил ему только одну треть грешников. А Султан-Ваис все настаивал на своем и снова бил себя камнем по голове… Потом он стал молиться о судьбе оставшихся грешников, и они были тоже отданы ему. Этот рассказ передает один из основных сюжетов хорезмских легенд о святом – его смелую «торговлю» с богом за души грешников. Разнобой в датировке и в имени Ваиса, многие неувязки в местных данных о нем – все говорит о том, что его образ чужд среднеазиатской действительности. Очевидно, тем, кто с самого начала распоряжался судьбами этого святого в условиях Средней Азии, в частности Хорезма, пришлось немало потрудиться, чтобы сделать его «местным». Жизнеописания Ваиса аль Карани сообщают, что он был пастухом из Йемена. И те, кто рассказывал нам о нем, тоже говорили, что Султан-Ваис родился в Йемене, но жил он будто бы в Хорезме, не порывая впрочем связи с родиной. «Шагнет Султан-Ваис шаг – и оказывается в Йемене», - рассказывали нам о чудесных способностях святого. То же стремление приблизить хорезмского святого к Аравии, Ираку, - то есть к тем краям, где зародился и формировался ислам, - проскальзывает и в легендах, повествующих о позднейшей его судьбе: «Когда хазрет Али вел войну, Султан-Ваис пошел к нему на помощь. Врагов было множество, но Султан-Ваис взял в полу халата 96 камней. Бросил один камень – многих врагов уничтожил, все камни бросил – врагов не осталось». Легенды говорят, что Султан-Ваис и погиб в битве как шахид (мученик, так называли воинов ислама). Но если он погиб далеко от Хорезма, то местным создателям его культа необходимо было объяснить, каким же образом оказалась в Хорезме его могила. Выручил весьма удобный, стандартный миф, нередко применявшийся в тех случаях, когда какого-либо святого, точнее его бренный прах, «рвали» в разные стороны и во многих местах мусульманского Востока оказывалось несколько его усыпальниц, причем все одинаково «процветали», то есть были окружены поклонением. Вот какой вариант этого мифа в применении к Султан-Ваису хорезмскому мы услышали от старика, жившего тогда при святилище Султан-бобо: «После смерти Султан-Ваиса семь падишахов спорили между собой о том, кому выпадет честь увезти его тело в свою страну. Хазрет Али повелел изготовить семь табутов (гробов) и у каждого поставить часовых. «В чьем табуте окажется вечером тело Ваиса, тот и увезет его к себе на родину», - сказал Али. Вечером оказалось, что тело Ваиса лежало во всех семи табутах, и падишахи развезли их в свои владения. Но настоящее тело Султан-Ваиса привезено только сюда, в эти места, хорезмским падишахом; в остальных табутах были только копии…» Теперь следует сообщить еще об одной достопримечательности урочища Султан-бобо. В это священное место нас вместе с паломниками проводили шейхи мазара, предварительно напомнив об одном интересном сюжете легендарной биографии святого: когда Султан-Ваис узнал, что в битве при горе Оход у Мухаммеда был выбит камнем зуб, он пожелал тоже лишиться зуба, но не знал, без какого именно зуба остался пророк, и поэтому выбил себе все 32. Шейхи говорили, что это произошло именно в том месте, куда они нас ведут. Каково же было наше удивление, когда в значительном отдалении от самой усыпальницы, в пустынной местности перед нами предстала сложенная на скальном выступе огромная груда камней, больших и малых, увенчанная шестами, на которых трепетали обетные тряпочки. При чем же тут зубы святого? Это было типичное «обо» – одно из множества примитивных древних святилищ, которые разбросаны на огромных территориях Средней Азии, Казахстана, Монголии, Бурятии и в других районах Азии. «Обычай почитания обо был широко распространен у многих народов в древности… Самый ранний пласт в культе обо – это культ хозяина местности, ландшафтного божества, как правило обитавшего в самой характерной точке окружающей местности… В честь таких хозяев воздвигались самые древние и примитивные святилища – каменные насыпи, считавшиеся обиталищем этих духов», - пишет Н.Л. Жуковская в разделе своей монографии, посвященном культу обо. Позднее, с распространением в Азии развитых религий – ламаизма, ислама, эти хозяева местности получали новое имя, создавались легенды, объясняющие причины их почитания. Не произошел ли некогда аналогичный процесс трансформации и с хорезмским «обо священного зуба» ( назовем его так условно), когда образ Ваиса аль Карани, занесенный в эти места с исламом, заменил здесь «хозяина местности», а связанная со святым весьма колоритная легенда вытеснила анимистические представления об этом нагромождении камней? Однако судьбы «обо священного зуба», столь почитаемого паломниками ( в чем мы в то время воочию убедились), служат для нас лишь исходным, отправным пунктом дальнейших доказательств того, что все урочище, где находится усыпальница Султан-Ваиса со всем комплексом почитаемых мусульманами объектов, было некогда крупным, если не центральным, святилищем доисламского Хорезма. Культ Султан-Ваиса, как и многих среднеазиатских святых связан со стихией воды. Напомним, что паломники Султан-бобо убеждены: родник, наполняющий священный хауз, вытекает из ног погребенного святого. Знаменитый ученый средневекового Востока Абурейхан Бируни ( X-XI вв.), сам уроженец Хорезма, рассказывал о древнем празднике хорезмийцев Вахш-Ангам в честь ангела, поставленного наблюдать за водами, в частности за рекой Джейхуном. Джейхун – арабское и, следовательно, довольно позднее название реки Амударьи. Вахш – один из ее притоков. Тут очевидна семантическая близость имени “ангела, поставленного наблюдать за водами” и имени мусульманского святого: Вахш – Ваис. Несомненна прямая связь интересующего нас святилища с культом воды. Не случайно, по нашему мнению, и близость мазара к Амударье, священной для верующих. Бассей со святой водой и священными рыбами, которых хоронят по всем правилам человеческих погребальных обрядов; шествия паломников к нагромождению камней - «обо священного зуба»; святое место, куда спускалась с гор мифическая дикая коза к поджидавшей ее святой; жертвоприношения домашних животных; магическое оформление лентами и тряпицами деревьев и кустов и столь же магический характер земляных ям и промоин в берегах сая; смутные представления о некоем Чинар-бобо, безымянном, не имеющем за собой никаких легенд, кроме объекта растительного культа; даже многовековой некрополь общехорезмского значения – все это убеждает в том, что здесь, в сравнительной близости к столичному центру античного и раннесреднеазиатского Хорезма и в необычной для этого края географической обстановке (горный хребет), процветало до прихода ислама крупное языческое святилище с полным набором обрядов магико-умилостивительного характера. Значение его в домусульманской жизни населения края, несомненно, было велико. Поэтому с первых же шагов исламизации Хорезма потребовалось либо уничтожить его (что сделать так и не удалось), либо дать ему вполне «приличного», с точки зрения ислама, «хозяина». Эту важную роль и выполнил Ваис аль Карани, ставший для хорезмийцев Султан-Ваисом. Процесс создания центра нового, уже мусульманского культа в предгорьях Султануиздага вполне можно сравнить с возникновением знаменитого мазара Шах-и- Зинда в Самарканде, доисламская основа которого установлена исследователями. Интересно, что и время появления этих двух мазаров, по всей видимости, почти совпадает: десятые годы VIII века, начало активной исламизации после окончательного завоевания арабами Самарканда и Хорезма. Совпадает и имя главного исполнителя этих акций – Кутейба ибн Муслим, омейядский наместник, воздвигнувший в Самарканде первую мечеть, а в Хорезме расправившийся с зороастрийской религией и ее носителями (об этом свидетельствует Абурейхан Бируни). Да и святые, избранные в качестве «заменителей» прежних объектов поклонения, тоже в некотором отношении сходны: и Кусам ибн Аббас, которому посвящен мазар в Самарканде, двоюродный брат пророка, живший в последние свои годы в Мерве, и фанатик ислама Ваис аль Карани – оба они современники Мухаммеда, оба были хорошо известны в кругах мухаджиров и ансаров – сподвижников основателя новой религии. Но есть и различия: Кусам – личность исторически абсолютно достоверная; Ваис в этом отношении более сомнителен. Но так или иначе, он персонаж легенды, рожденной на заре ислама в самой Аравии. И оба они принадлежат к той категории святых, которыми, наряду с Кораном, намазом и религиозным налогом, на первых же этапах исламизации снабжали новообращенных арабские миссионеры. Появление на просторах Средней Азии столь колоритной фигуры, как Ваис аль Карани, еще раз подтверждает мысль о том, что первыми святыми, которых внедряли в Средней Азии мусульманские миссионеры, были коранические пророки и сподвижники Мухаммеда, прославившиеся в священной войне против «неверных» – джихаде и в создании мусульманской догматики. И если Ваис аль Карани – легендарная личность, то, надо полагать, легенда о нем родилась очень рано, а сам святой, по мере ее распространения, приобрел весьма важные для местных условий качества. В Средней Азии верблюдоводство существовало с глубокой древности. И на родине ислама – в Аравии во времена возникновения этой религии без верблюда жизнь была немыслима. Таким образом, формы хозяйствования скотоводов Средней Азии не были чем-то неожиданным для появившегося здесь жителя аравийских пустынь. Но обычаи, обряды, божества и духи среднеазиатских кочевников были чужды аравитянину, к тому времени уже ставшему на путь ислама. Их требовалось либо искоренить, либо приспособить к мусульманству. Вот тут-то и пригодилась раннемусульманская легенда о Ваисе аль Каруни. Этот йеменский пастух, фанатичный поборник ислама, был исключительно подходящим кандидатом на роль святого – покровителя верблюдов Средней Азии со всеми вытекающими обрядовыми последствиями. Поверье о том, что Ваис аль Карани – покровитель верблюдов и верблюдоводов, и сегодня живет в памяти стариков в Средней Азии и Казахстане (в Туркмении его называют вейис-баба, в Казахстане он известен под весьма искаженным именем Ойсыл-Кара). Есть основание предполагать, что именно Хорезм сделался своего рода эпицентром распространения среди кочевников культа этого святого. Географическое положение Хорезма – оазиса, стиснутого со всех сторон пустынями и полупустынями, способствовало этому. Не следует забывать, что тесная связь оседлости с кочевьем – вообще одна из исторических реальностей Средней Азии. К тому же мы знаем, что Хорезм многие столетия был одним из активных форпостов исламизации Средней Азии. Поэтому нетрудно предположить, что «воцарившийся» здесь уже в VIII столетии святой стал одним из важнейших пиров – покровителей кочевой скотоводческой периферии. Однако Хорезмский Султан-Ваис – не только покровитель верблюдов, он – личность универсальная. К его усыпальнице шли за помощью больные, особенно бездетные женщины, сюда привозили больных с расстроенной психикой, мазару посвящали единственных детей, имя святого давали новорожденным… Но главная причина того, почему так процветало это святилище в предгорьях Султануиздага, все же крылась в его прежней славе доисламского капища. Такие традиции живут в памяти народа весьма долго. Это, кстати, подтверждается тем, что здесь во все века ислама сохранялись пережитки древнейшего магического и умилостивительного ритуала со всеми сакральными компонентами, со всеми осколками первобытных верований, среди которых вода и рыбы, причудливые скалы и даже земля прославленного святого места. Мусульманский святой, если можно так выразиться, был «пристегнут» к древнейшему обрядовому комплексу. В Средней Азии существовал особый мистический суфийский орден увайсийа, его основатели использовали имя Султан-Ваиса, сделав его своим авторитетом. Однако причислить его к категории суфийских святых, с именем которых связано множество возникавших в первые века ислама дервишеских орденов, мы не можем. Основные черты, которыми легенды наделили Султан-Ваиса, далеки от суфийских идеалов. Ваис – одиночка, у него нет шейха – руководителя, нет и мюридов – учеников. Он не совершает караматов – чудес, столь свойственных шейхам мистических организаций. В легендах о Ваисе нет никаких сведений о сложном «пути» (шариат – тарикат – хакикат), который проходит суфий, чтобы познать божество и достичь слияния с его субстанцией. Напротив, Ваис легко вступает в контакт с божеством, говорит с ним запанибрата и в весьма резкой форме требует себе души грешников, то есть претендует на то, что является прерогативой одного лишь Аллаха. Этого не может позволить себе даже в мыслях ни один суфий. Но какие же слои аравийского общества времен возникновения ислама нашли отражение в несомненно очень древней легенде о Ваисе аль Карани и ему подобных святых мусульманской агиологии? Кто стал прототипом полуюродивого фанатика, который, как образно рисует его легенда, «всегда ходил босой, чуть прикрытый паласом, с криками «ху! ху!»; изо рта его только молитвы исходили»? Логика ведет нас к тому интереснейшему явлению, которое часто, но довольно скупо упоминается исламоведами при выяснении генезиса суфизма, - к мусульманскому аскетизму ранних этапов истории ислама. Известно, что еже вскоре после хиджры в Медине пророка новой религии Мухаммеда окружали такого рода подвижники, обрекшие себя на служение богу и отказ от материальных благ. Это был самый начальный этап в истории мусульманского мистицизма. «…Первые мистики были аскетами, - пишет французский востоковед А. Массэ. – В проявлениях аскетизма, наблюдавшихся в начальном исламе, чувствуется несомненное влияние христианства: один привязывал себя к столбу, другой совершал пешком паломничество или давал зарок молчать во все время пути». О них рассказывает и хорезмская агиология: это, например, Диван-и-Бурх, который 40 лет простоял на одной ноге; это и Султан-Ваис, выбивший в честь пророка все свои зубы; и Рустам-бобо, 40 лет продержавший во рту ягоду священной джиды, дабы передать ее своему преемнику, и многие прочие… Известный востоковед В.В. Бартольд, говоря о мусульманском мистицизме, отмечал, что Коран не требует и не поощряет отречения от мира, и в то же время обращал внимание на ту реакцию, которую грозная эсхатология учения ислама вызывала у его последователей. Этот их постоянный страх перед загробным воздаянием за дела земные приводит к убеждению, что аскетизм в той начальной форме, которая нас интересует в данном случае, возникал как следствие этой реакции и получал дальнейшее развитие параллельно с рождением и укреплением ортодоксальной догматики ислама и что он не является всего лишь продуктом влияния других религий. Образ йеменского фанатика Ваиса аль Карани со всеми его специфическими чертами полностью вписывается в среду тех подвижников и аскетов, которые сопутствовали Мухаммеду и его ближайшему окружению в завоевании прочных позиций проповедуемой ими третьей мировой религии. И все же, повторяем, несмотря на усилия исламизаторов, на их противодействие прежним культам, несмотря на популярность Султан-Ваиса в Хорезме, слава его святилища держалась на пережитках древнейших ритуалов. Они отнюдь не исчезли в массовом сознании с приходом ислама, более того, дожили даже до наших дней. И это вполне объяснимо: в них отразились те свойства человеческой психики, из-за которых религиозные пережитки сохраняются и в нашей действительности. Сейчас, почти через 30 лет после того, как наш этнографический отряд изучал объекты паломничества в Средней Азии, уже нет такого оживления вокруг усыпальницы Султан-бобо. Однако и нет оснований считать, что это святое место заглохло вовсе. Оно еще и сегодня привлекает паломников. А это означает, что случаются в их жизни обстоятельства, требующие определенной компенсации. В поисках ее верующие идут к святому месту и в наши дни. Именно безысходность каких-то ситуаций заставляет иных надеяться на умилостивительную магию, на то, что выполнение ее ритуалов привлечет им в помощь сверхъестественные силы. Бывает, что к святилищу ведет традиция, сохранившаяся в семье, где веками совершали паломничество к Султан-Ваису. Перестройка сознания происходит медленно и порой не поспевает за социальными преобразованиями, совершающимися в районах традиционного распространения ислама. Но несомненно, что именно дальнейший ход этих преобразований в комплексе с атеистическим воспитанием населения, распространением просвещения в массах решают судьбу святых мест, доставшихся нам в наследство от прошлого. Святой Ваис аль-Курани жил во времена Мухаммада (сгв). Известен воими стремлениями к сохранению Чистоты Ислама. Ваис аль Курани был родоначальником династии суфиев- проповедников, представителем которой в 32 колене был дервиш Багаутдин Ваисов. 445cтр. История религии в России. М.1999. Объяла бесконечное пространство от золотых звезд до шёпота крапивы. Каждый проходящий день так свеж, так многозначителен, что хочется его запечатлеть. Лунная соната Полная луна была такой лунной и полной, что захотелось играть Лунную Сонату. Конечно, всем ее хотелось слушать. Пришел Клемент, вечный алкоголик, и сказал, схватившись за голову, O God… В этом миллисекундном восклицании были все вопросы к судьбе, почему он алкоголик, почему он несчастен, почему Лунная соната так прекрасна, почему у него нечего выпить сегодня. Потом он сел играть джаз. Так колотил по клавишам, я пыталась сказать, что для пианино это больно, но он продолжать бить клавиши за свою неудавшуюся жизнь. Я ушла, чтобы вернуться, когда он уйдет. Когда я пришла обратно, к Клементу добавился Глен. Они неистово колошматили клавиши, проклиная свою несчастную жизнь. Я опять ушла, чтобы вернуться. Вернулась, никого нет. Открыла балкон, и Бетховен заструился. И пришел Лейн. Он очень тихий. Такой больной. У него такие маленькие ноги, и такие маленькие руки. Болезненно толстый живот, очень тусклые глаза. Но в нем столько прекрасного, нереализованного. Я люблю, когда он меня слушает. Он тихо сидит в своем кресле, я не боюсь ошибаться, я повторяю снова и снова где триоль сходится с дуолью, и это настолько щемяще, что за Клементом хочется повторить, O God… Лейн хочет жениться. Он не хочет американку. Почему? Они бездушные, им нужны толстые бриллианты, деньги, яхты, дорогие машины, ночные клубы. Чтобы жениться на американке, нужно много денег. И они не ориентированы на семейные ценности, они не воспитывают детей правильно. Они любят только себя. А на ком же ты хочешь жениться? На русской. Почему не на азиатке? У азиаток фигура слабая, они как карандаши, не привлекательны. А русские? Я люблю таких как ты. Шагающих как королевы, смотрящих прямо в глаза, что переворачивает все внутренности. И некуда бежать от этого взгляда. Эти глаза знают, где счастье находится. О, Лейн, я не русская, я татарка. Эти глаза – глаза кочевницы, снежной азиатки, эти глаза предупреждают опасность, не подходи. Может Лейн и прав, мои глаза говорят, как Глен, который не задумывается о лексике, “don’t fuck with me.” Правда, он всегда предупреждает, что сейчас использует бранные слова, ”sorry my French”. Лейн говорит, что он потомок Торелли. Что его великий предок играл с Моцартом. Я верю ему, хотя Моцарт родился почти на 50 лет позже смерти Джузеппе Торелли. Я поддерживаю в Лейн дух великого Торелли. Я прошу его принести что-нибудь из опусов Торелли, и я обещаю исполнять Торелли для него специально. За короткое время отдыха между Лунной сонатой Бетховена и Баркаролой Форе, Лейн успевает меня загрузить информацией, что у него большая коллекция знаменитых фильмов. Что у него компьютер, который может переписывать и фильмы, и музыку. Обещает мне манну небесную. Я пытаюсь ему объяснить, что я мама великого программиста и великого космического инженера. Лейн занят только самим собой, и у него слабая надежда, а вдруг я ему представлю русскую девушку , на которой он женится. У этой девушки будет такая же фигура как у меня, глаза, которые говорят, “do not fuck with us.” Лейн устал быть незащищенным. Он не хочет ни денег, ни богатств, он хочет, чтобы рядом с ним была женщина, которая будет всегда с ним, и они будут сидеть в кресле, прижавшись к друг другу, есть поп корн, и смотреть его коллекцию фильмов. Вечерами, когда я иду играть на фортепиано, я знаю, что скоро спустится Лейн, и будет тихо сидеть в кресле, и я знаю, что ему очень хорошо со мной, и с музыкой. Он забывает, что он брошен, что он никому не нужен. Музыка говорит ему, что счастье все же возможно. Как тень прошлась “Plastic Gloves ”. Ее зовут Линда. Она всегда на руки надевает полиэтиленовые пакеты. Она очень боится вирусов, микробов. Она слепая. Когда с ней здороваешься, она долго ищет своим телом направление звука. Откуда пришел голос? Пластик леди закрыла все окна, задернула шторы. При этом сказав, чтобы я была осторожна, что с улицы могут прийти плохие люди, и обидеть меня. Она часто спускается в Красный уголок, чтобы слушать мою игру на фортепиано. Но ее внимание рассеянно. Она перебирает книги на стеллаже, ставит все предметы по местам, задергивает шторы, закрывает балконные двери. Всегда предупреждая, что плохие люди с улицы могут прийти и обидеть меня. Видимо ее обидели плохие люди с улицы. Она никогда не дослушивает музыку. Уходит. Но я всегда рада ее присутствию. Она меня хочет защитить. Она окружает меня своей защитой, так как я источник ее успокоения. Глен сказал, что она чувствует себя счастливой, слушая меня. Это уж не Клемент, чье присутствие сковывает меня. Он, поддерживая меня всегда восклицает: “Come on, Baby.” И я чувствую себя проституткой, в американских фильмах, пошлые места часто так озвучиваются. И еще: “Yes, Baby”. Приходит Сюзан, совершенно пьяная. По запаху я чувствую, что она сегодня пила виски. Значит в ее племени был какой-то большой праздник. Она индианка из племени Сиу. Выглядит она как мой дядя Гарифулла. Широколицая, с широкими плечами, с миндальными глазами. Она плачет, восклицая звуки удовольствия. Появляется Клемент. Они уходят. Клемент на ходу изрыгает “Come on, Babe, you are doing good.” Если Клемент пришел за ней, значит, она припрятала где-то виски. Я поймала, что Клемент притворяется идиотом. Видимо отрабатывает пенсию по инвалидности. Он выходит на улицу и кружится вокруг себя в самых людных местах. Он уверяет наших жителей, что он вуду. Одевает на себя немыслимые одеяния, не хватает только бубна и шаманских барабанов. Но однажды он посмотрел в мои глаза, и сказал что-то о другом тенанте такое, что даже умный бы не догадался. Тогда я поняла, что он притворяется. Глен, который считает Клемента больным на голову, больнее его. Сегодня в Сиэтле “Harwest Moon”, Полная Луна. Глен спрашивает, как звучит на татарском языке “Harwest Moon”, я говорю “Тулган Ай”, что означает “Абсолютная Луна” Завтра родится новая луна. Всем будет легче. Глен Глен очень хочет быть негром. Как он говорит, что он дитя черной проститутки и сицилийского гангстера. Я верю ему. У него кожа светлая, и если он сам не скажет, что он негр, никто и не подумает, что он негр. Летом он загорает до умопомрачения, чтобы получить темную кожу. Но у него ничего не получается. Сицилийский цвет не поддается растворению Солнца. Он выглядит как мексиканец. На его лице расположился недоразвитый, вверх вздернутый милый нос. Этот нос был бы очень привлекательным на очень женственном лице очень женственной женщины. На лице Глена это выглядит несуразно. Все несуразно в нем. Он очень большой, с хорошей фигурой, но все тело его вытянуто вперед, а не вверх. Он всегда смотрит под ноги. У него совершенно беззащитные зелено-карие глаза. Когда Глен снимает очки, так и хочется его обидеть. Все вроде бы нормально в нем, но почему-то все дает картину какой нелепости. Он вырос в Оакланде ( штат Калифорния) в черном гетто. Ему приходилось выживать среди своих черных сверстников, доказывать свою принадлежность к черной расе, так как его кожа очень светлая. Это было поводом обидеть, оскорбить его. Его родной отец не принимал участия в его воспитании. Отчим жестоко избивал его мать. Глен и его брат, который сейчас находится в доме для слаборазвитых умом, были свидетелями жестоких расправ над матерью. Когда отчим был трезвый, не было добрее человека. Когда напивался, он превращался в зверя. У Глена прекрасная память, например, он сходу скажет, когда умер Пресли. Его знания огромны, но эти знания находятся в количестве, а не в качестве. Я думаю, что в детстве он был избит на голову. Что-то неправильно в нем. Когда он в ярости, он не может контролировать себя. Он мычит, и дышит как бык перед тореадором. Когда его ярость проходит, он на коленях просит прощения, если даже был прав. Он легко управляется, так как податлив на комплименты. Ему очень важно хорошо выглядеть и хорошо пахнуть. У всех негров пунктик насчет запаха. Наверное, их так унижали, что они грязные, что современные негры моют себя неистово, льют на себя одеколон, мажут под своими мышками дезодоранты. Рядом стоять с Гленом, значит получить головную боль от искусственных запахов. У меня у самой пунктик насчет запахов. Когда я училась в Карагандинской музыкальной школе интернат, я дружила со своей одноклассницей Ольгой Корецкой. У нее отец умер летом. Стояли жаркие дни. У христиан положено держать труп 3 дня. В доме стояла такая пронизывающая вонь, несмотря на неимоверном количестве вылитые духи и одеколоны. Это так запечатлелось в моем сознании, что когда слышу запах парфюмерии, мое сознание немедленно вызывает память запаха гниющего трупа, смешанного с запахом парфюмерии. Негры очень гордятся своей чистоплотностью. Однажды по своей доброте Глен пустил к себе ночевать с улицы бомжа. Он отмыл его, накормил. Наверное, держал его в течение 10 дней у себя. Он очень гордился, что помогает своему брату по крови. После ухода бомжа как-то утром он позвал меня чай пить. Когда я пришла, я почувствовала старую чуланную мокрую вонь. И сказала Глену. Он неделю отмывал все в своей комнате, чтобы уничтожить этот запах. Он позвал меня для инспекции. Стоял мокрый запах протухшей комнаты. Я не сказала ему, что все равно воняет, пожалев его израненные, изъеденные тропической язвой ноги. Он стирал неистово все, в своей ванной. Его комната пропиталась влажной вонью. Невозможно уничтожить вонь, если это однажды посетила вас. Я знаю, что от него надо прятать все ценные вещи. Он всегда просит, что видит. Он однажды увидел бутылку воздухоочистителя в моей машине. Я не успела сказать нет, он схватил бутылку, чтобы облить свой кадиллак. Когда бутылка вернулась ко мне, она была пуста. Когда он увидел на моем пальце бриллиантовое кольцо, он сказал, тебе все равно мирские вещи. Дай мне кольцо. Я сказала, но не до такой же степени. Сюзан, индианка, живет на том же этаже, что и Глен. Они к друг другу относятся очень нежно. Глену нравится, что Сюзан нуждается в его помощи. Сюзан часто приходит домой пьяная, она звонит Глену, чтобы тот пустил ее в дом. Так как от входных дверей она часто теряет ключ. Глен в любое время суток помогает ей добраться до своей квартиры. На следующее утро Глен идет проведать ее, при этом прихватывая с собой посуду, чтобы заполнить сахаром. Сюзан имеет хорошую пенсию по состоянию здоровья. Так как алкоголичка. Она рассказала Глену, а Глен мне, что, когда она была ребенком, белые люди пришли в их поселение, принесли очень много виски. Напоили всех детей. Они приходили несколько раз. И раздавали виски бесплатно. После этого, когда дети превратились в алкоголиков, они перестали давать алкоголь бесплатно. С тринадцати лет Сюзан алкоголичка. Всю пенсию, все, что ей дается государством в помощь, она тратит на виски. Она пьет только виски. Сюзан рассказала анекдот Глену. Индейские вожди называют детей именем, что они именно видят, когда родители приходят за именем. Это может быть что угодно, что в процессе зрения вождя. Текущая река, летящий орел. Так вот этот вождь не увидел ничего нового, кроме двух собак, “делающих любовь”. Так американцы называют секс. Они не скажут грубо, я трахнул, или е.. Они скажут, I make a Love. Так он сказал родителям, на нативном: “Пусть будет имя этого ребенка Two Fucking Dogs.” Сюзан дала индейское имя Глену: “Too Much Talk.” Глен, действительно, говорит не переставая. У него спросишь что-то, пока он не обогнет планетарные проблемы, ты не получишь ответа. Я его слушаю, так как это дает мне практику слышания. У него очень хорошо поставленная речь. Хотя он не владеет богатым словарным запасом, он печатает на твоем мозгу структуру языка. Немедленно находит синонимы. Его можно остановить, сказав, теперь моя очередь говорить. Я заметила, что американцы любят много говорить. Такое впечатление, что они не слушают друг друга. Как будто все стоят в очереди, ждут когда можно говорить. У них не так, как у нас, встретиться, и вылить душу, слушать друг друга с наслаждением. У них все “хорошо”, никто, ни в чем “не нуждается”. Таким отторжением самого человеческого, что делает человека человеком, сопереживания, они творят себе проблему депрессии. У Глена никогда не будет депрессии, он говорит не переставая, ему все равно, слушают его или нет. Если его не слушают, он будет говорить с мусорным ящиком. Один американец сказал, что, если не с кем говорить, то американцы говорят сами с собой. Ты сам себе очень приятный собеседник. Одна половина твоего “я” слушает, пока другая половина твоего “я” говорит. Половины друг другу не грубят, и всегда очень интересно, что говорит твоя другая половина. Я спросила, а если вас четыре четверти. Он сказал, что тогда проблемы начинаются, так как трудно уследить очередность. И не всегда остальные три слушают четверть. Это мне напомнило мою трудность, когда четыре машины останавливаются на пересечении улиц, надо уследить очередность. Иногда все стоят как вкопанные, видимо, групповая потеря внимания, тогда я начинаю свое движение, хотя должна уступить всем трем машинам. Мне сказали негры, “Ни в каких ситуациях не сомневайся.” Глен очень впечатлительный. Вообще Негры очень податливы на красивые выражения. На красоту. В то же время они замечают, что где красота, там опасность. Глен мечтает найти богатую женщину, которой он “будет делать любовь”, а она за это будет покупать ему все, что он захочет. А хочет он дорогие машины, дорогие рестораны, стильную одежду, хороший дом в богатом районе. Он каждый день выходит на “охоту за сахарными мамами”. У него, как он говорит, есть свои известные места, где богатые красивые женщины с деньгами прогуливаются. Собираясь на “охоту”, он одевается очень нелепо, как пимп. Настолько несуразно, что видя его, раздражаешься, как будто тебя облили гнилым мусором. Но он считает, что у меня нет никакого вкуса, и понимания в стиле. У него яркая одежда, что-то цветное, напяленное на еще цветнее. Накрашенная борода, на левом мизинце бриллиантовое кольцо, на левом ухе какое-то стекло. Может бриллиант. Но силы не хватает оглядеть его полностью, так как еще тебя догонит этот тошнотворный запах одеколона. Я ему сказала, что он одевается как пимп. Он говорит, что он действительно был пимпом, держал в своем гареме около десяти женщин. Был их крышей. Каждый год машины покупал, кому-то морды разбил. В моменты благородия, у него вспыхивает отголоски памяти, что он был в движении Черных Пантер. Я говорю, как же ты опустился, будучи в Пантерах, ты стал пимпом. Для него в этом нет ничего алогичного. Когда Черных Пантер разогнали, надо было ведь чем-то заняться. Я сказала, что свинья всегда грязь найдет. Это твоя суть была, быть пимпом. Сейчас ты расплачиваешься перед Богом, своими гниющими ногами. - Если бы такие вещи говорила американка, я бы ее кишки развесил по деревьям. Почему же мои кишки ты не вешаешь? Так как не одна американка не скажет этого. Вопрос был другой. Ты добрая. Мы познакомились с Гленом на парковке. У него две машины, кадиллак и ягуар. Я сказала, Зачем тебе эти гнилушки? Не твое дело. Если у тебя две раритетные машины, значит ты богатый? Не твое дело. Вечером он стал с протянутой банкой около моих дверей, прося сахар и шоколад. Он говорит, что если бы шоколад был бы завернут в овечий помет, он бы все равно его съел. Глен, что ты больше всего любишь есть? Пиццу, шоколад, мясо сирлон. А ты? Я люблю свежий испеченный хлеб из печи, намазать на него стопроцентное сливочное масло, а сверху налить пол стакана меду. Пить плиточный, очень крепкий чай, со сливками. И чтобы сестры были рядом. Было бы хорошо, если бы мама была рядом, но она уже прошла по краю Вселенной (Так татары говорят об умерших людях). Я не говорю о крае Вселенной Глену, у него совершенно отсутствует абстрактное мышление. Если чуть задеть трансцендентное, мы кончим его воспоминаниями отца во время какой азиатской войны. Его отчим рассказал, что он был на свидании во время войны с ориенталкой. Для нас с Гленом все равно, китаянка, кореянка, вьетнамка, японка. Но кто-то из них. Так вот эта прелестница, около двенадцати часов начала очень нервничать. В чем дело? Мне сказали ваши белые офицеры, что в 12 часов ночи негры превращаются в обезьяны. У них отрастают хвосты. У меня хвост только спереди, вот смотри. Настанет 12 часов ночи, я тебе покажу заднюю часть. А пока давай, будем делать любовь. А знаешь, что про азиаток сказали наши белые офицеры, что ваша часть между ногами не вдоль, а вкось, как ваши глаза. Глен как бравый солдат Швейк начинает с одной темы, кончает на другой. Чтобы его остановить, надо сказать теперь моя очередь говорить. У него странная логика, которая недоступна мне. Когда после многократного перескока с Гражданской войны в Америке на мотор кадиллака, я спрашиваю: Ты помнишь о чем было начало разговора? Он начинает тяжело дышать. Поэтому лучше поддакивать, лучше сказать, что его речь была изумительно выстроена. Так могут говорить только дипломаты. Это моя цена изучения английского. Глен, как твои успехи на фронте сахарных мам? Мой друг нашел сахарную маму. И не одну. Почему же он не поделится с тобой? Они очень толстые, потные и вонючие. Я не люблю таких. Какая тебе разница, лишь бы платили деньги на починку твоих гнилушек. Глен тратит половину своей пенсии на починку своих машин. Потом он целый месяц попрошайничает. Я хочу красивую молодую сахарную маму. Но такие не нуждаются в таких как ты. Они найдут молодых, себе подобных. А вдруг? Ты знаешь, что в моей стране мечты сбываются. Он начинает получасовой восторженный рассказ, как однажды богатая белая женщина подобрала негра бомжа, алкоголика, наркомана. Отмыла его. И они зажили счастливо, хотя ее родители были расистами. Рассказ о сахарных мамах более менее логичный. Так как тема для него трепетная. Он рассказывает, что его друг негр, очень худого телосложения. Когда он делает любовь своей сахарной маме, то закрывает ее лицо ее животом. Ее живот, когда она стоит, спущен ниже колен. Зачем он закрывает ее лицо ее животом? Потому что ее рот очень сильно воняет. И еще она все время испускает громко зловонный запах. Когда ест, когда смеется, когда делает любовь, всегда только этот запах и этот звук. Однажды они поели очень острую мексиканскую еду, покурили марихуану. Возбудились. И она попросила его делать любовь в задний проход. Вся не сработанная перцовая пища смешанная с ее дерьмом фонтаном облила все его тело. Он отмывался неделю. Гленн говорит, что от него до сих пор воняет. Когда она напьется, она избивает его хлыстом. Глен, ты знаешь, кто такой Карл Юнг? Коммунист? Звучит как Карл Маркс. Его теория имеет отношение к женщине, которая избивает твоего друга хлыстом, и к твоему другу тоже. Это также сложно как теория относительности. А ты знаешь, почему в нашей стране так много сексуальных меньшинств. Сейчас они стали сексуальными большинствами. Так как в этой стране изначально изнасилование отцами своих детей было обычным явлением. Веками закрепленная обида вылилась в нетрадиционные отношения. Я восхищена вспышкой анализа. Я не продолжаю. Если я ему начну объяснять, что его пример как прямое доказательство архетипов, мы свернем с большого пути. Он снимает очки, чтобы протереть стекла. Лицо его становится таким беззащитным. Я припасла для него плитку шоколада. “Шоколадку” припас для него и его “друг” - Клемент. Он посадил Глена в тюрьму. Гленн всегда мечтал переслать своему брату в Сан-Франциско телевизор. Клемент обещал ему продать только за 10 долларов хороший телевизор. Не понимаю, когда вся Америка меняла свои телевизоры на электронные носители, Глен решил купить старый телевизор. Никакие доводы не работали для него. Я ему сказала, что переслать будет дороже, чем сам телевизор. Неделю я не отвечала на его звонки. Ему надо было 10 долларов. Я знала, что не вернет. Даже не в этом дело. Я не люблю входить в денежные отношения с кем-либо. В конце концов он припер к стене. Требуя 10 долларов. Представляя, как мои кишки висят на деревьях, я с большой неохотой отдала ему деньги. Предупредила. Что моя неохота занимать ему деньги, может обернуться для него в 1000 кратную проблему. Такие абстракные вещи американцы не понимают. Исчез и Гленн, исчезли 10 долларов. Потом я услышала очень печальную история от моего соседа Роберта. Глен пошел на восьмой этаж за телевизором к Клементу. Клемент заменил телевизор, который был обещан Глену для продажи, более худшим. Гленн впал в ярость. Как рассказывают, Клемент на коленял умолял оставить ему жизнь. Мне всегда смешно в этом месте, потому, что Клемент очень театрален, работая на увеличение своей пенсии. Изображая Вуду, он кружится посередине улицы, регулируя машинами. Недалеко от него другой работает на увеличение пенсии. Тот изображает Иисуса Христа одетого в костюм Викинга. Третьий, очень страстный воитель за пенсию, бросается на автобусы. Проклиная наши грехи. Но он проклинает в общем, никого не персонально. Здесь нельзя оскорблять персонально. Сразу в тюрьму. Я однажды пошутила некорректно в банке. Мы пришли с мужем класть деньги в Банк оф Америка. Там всегда кто-нибудь болтается под ногами, изображая предупредительного работника банка. Улыбаясь, они спрашивают, чем они могли бы помочь. Ничем не помогут, но такой порядок. Я и ляпнула, мы пришли грабить банк. Можете ли вы нам помочь в этом. Хорошо, эта сотрудница знала меня персонально, она изменилась в лице. И сказала, не смешно. Мне почему-то было смешно. Совсем не к месту бывает смешно. Так я вижу Клемента на коленях, страстно крича на весь этаж, чтобы соседи услышали, и выступили свидетелями. И мне смешно. Глен “жизнь ему оставил”, пришел с другим телевизором, и 10 долларами обратно в свой аппартмент. Клемент позвонил в полицию. Здесь кто первый звонит в полицию всегда прав. А кто добрый, кто не хочет выносить сор из избы виноват. Полицейский офицер почему-то не понравился Глену. Глен опять полез в расовые проблемы, типа я Черный. Он белее любого итальянца. В конце концов Глена посадили в тюрму, вменяя ему угрозу жизни, воровство, оскорбление офицера. И на его дверях висело объявление, что он должен выселиться в течение недели. Потом я видела, что и Клемента выселяют. Стало в нашем здании очень тихо. Все проходят мимо друг друга прижимаясь к стене. Все боятся друг друга. Чувства вслух: Я объяла звуковое пространство от дыхания звезд до шёпота крапивы. Я объяла звуковое пространство от дыхания звезд до шепота крапивы. Звуковое пространство от дыхания звезд до шепота крапивы Я объяла, и я Объяла. И тогда ли, Это где ля. И тогда гадали… Первый раз в своей жизни замечаю слово “тогда”. Какое же оно странное. Язык — это величайшее изобретение каждого народа, это самое мирное, цивилизованное и эффективное средство защиты своей территории от нашествия и вытеснения более многочисленными народами. (Кулябин – не знаю, кто такой – М.Ш.) Человек — это не только обладатель диплома, профессии. Прежде всего, это личность. А личность закладывается при помощи родного языка, на родной почве. (Мустай Карим – народный поэт) Можно победить какой-нибудь народ силой оружия, численным превосходством — навалиться и раздавить. Но можно поступить еще коварнее — лишить этот народ исторической памяти. И народа уже нет, а есть быдло, бери его голыми руками. (Михаил Алексеев — русский писатель) От Марии Галаган: В Сиэтле сейчас живёт Масгуда, композитор из Татарии. Талантливейший человек. Пишет обалденно интересную музыку, если не сказать волшебную. Описать музыку Масгуды никаких слов не хватит.   Я попросила её рассказать, как к ней музыка приходит.   Масгуда её вызывает. И начинают с неба падать жемчужины. С определённым звуком, чуть ли не с шелестом. И когда она, Масгуда, вся покрыта этими жемчужинами, как туманной дымкой или пеленой... начинается музыка или её писание. Её необычные слова надо бы на диктофон, или сразу на карандаш, а не через 6 дней пытаться вспоминать.   А началось это, когда Масгуде было года четыре, и она с сестрой и другими детьми (или людьми) пошла в лес ягоды собирать. Увидела пень, села на него, и вдруг услыхала, как разные деревья разные звуки издают. Осина, листочек об листочек - одни звук, потом прислушалась к (ели? сосне?) к хвойному дереву, его иголки издавали звук наподобие колокольчиков, это и не колокольчики вовсе, трудно описать, нет такого звука в жизни обычной, потом к берёзе прислушалась, от неё пошёл совсем иной звук, и с запахом... Она поняла, что можно слушать деревья по отдельности, а можно вместе, как оркестр...   Звуковая сессия на пеньке закончилась, когда сестра дала девочке подзатыльник, мол все собирают ягоды... Масгуде пришлось очнуться.   Для оркестра в Приморье Масгуда пишет симфонию про Боинг. Про самолёт. Для этого она представляет, каково это быть самолётом - вот руда из недр, вот металл получается, вот тело самолёта, каково ему в полёте и пр. Послушаешь такое, прибалдеешь... А какова музыка будет простому смертному и воображения не хватит представить!   Даже из немногого сказанного ясно, что у Масгуды особенные эзотерические способности........ Мария Галаган. 2008 год Октябрь. Чувства вслух: Физики сочли, что мы живем в трех измерениях. Это усредненное понятие. Каждый живет в своем измерении, и каждый может проходить разные измерения. Наверное, надо дать сначала определение, что такое измерение. Вот что мы читаем в Википедии: Измерение (физика) — определение значения физической величины экспериментальным путём. Измерение (квантовая механика) — разложение (абстрактного) пространства состояний системы по собственным подпространствам оператора наблюдаемой. Ничего не понятно. Что такое “подпространство оператора наблюдаемой”. Может ошиблись, или я не понимаю. Для меня существует несколько пространств. Плоское пространство. Где ты проползаешь змеей.. В этом проползании самое необычное, что ты себя чувствуешь гладкой, холодной. Вся я, теплое человеческое создание перестаю чувствовать. Меня нет, а змея есть. Это я, но не теплая, и не мертвая. Успокоенность ощущениями. Они плоские, и не сложные. От этой примитивности настолько успокоение, что вселенная становится плоской и понятной. Что же происходит со мной, неужели нейроны вытягиваются в линию, и проползают между слоями пространства. Пространство убаюкивает, а я превращаюсь в точку. Точка все еще холодная. Я пошла к окну, чтобы открыть форточку. Наступила в мусорный ящик, и чуть не вылетела из окна седьмого этажа. Мое тело бряцало. Я смеялась, таща мусорный ящик ногой. Как можно было всем предметам вытянуться в плоский лист, где я не смогла увернуться от мусорного ящика, который вообще-то стоял под столом. В нормальных человеческих измерениях, чтобы наступить в этот ящик надо было бы вытащить его из под стола, а потом вступить в него. Или залезть под стол, чтобы натянуть мусорный ящик на ногу. Но тогда я не летела бы к окну седьмого этажа. Мне было больно, я ударялась о края стола. Мне было смешно, что мусорный ящик захотел одеться в мою ногу. Я часто строю шахматную доску из пространства. Она темная и светлая. Это не черное и белое. Это не краски, это не цветное. Это, действительное темное и светлое, которое не имеет цвета. Куда же девается в это время Время. Меня ведь не существует. Значит и Время не существует. Я знаю, когда я перестану существовать в этом мире, Время исчезнет, а пространство останется. Только оно будет без меня, как когда я строю из пространства шахматную доску. Полеты с ограды. “Дочь Рафиги опять собралась лететь. Сидит на крыше дома. Когда-нибудь свернет себе шею на горе всей деревне”. Когда я была маленькая, я залезала на все, что было выше меня. Каждый раз веря, что сейчас полечу. Никак не удавалось. Я думала, вот сейчас вытяну немного руку левую вперед, правую назад. Не получалось. Может быть немного надо накренить голову. Нет, не получилось. Может задом полететь, … не получается. Каждый день был новым. И приводил новую надежду. Сегодня у меня получится. Я полечу. Вот пусть только зима придет. Тогда и страх боли уйдет. Может страх боли нас сковывает к земле. Гравитируя наше тело. Вот весна придет, я буду умнее, и я полечу. Может лето принесет мне полет, ветер же летом дует легче, значит я тоже буду легче. Осень мокрая. Мокрая не получится. Как же мне не приходила мне мысль полететь, когда мне было 3, 2, 1 год. А может я летала, только взрослые сейчас скрывают это от меня. От отчаяния я прыгала от черемухи в густую крапиву с голыми ногами, с голыми руками, лицо пряча в жгучую жестокую боль крапивы, которая вышибала из меня страсть, и успокаивала. Я успокаивалась. Шла на картофельное поле, зарывала тело в прохладную землю, которая так уютно куталась в тень картофельных листьев. Земля тушила крапивный огонь, полыхавшую по всему моему телу. И я думала. Как все умно и устроено, что земля устроилась прохладной. Чтобы помочь мне. Кто-то ведь привез картофель, чтобы она прохладила землю для меня. И смотрела на небо. Таких облаков, какие были у нас в деревне, я нигде не видела. Они спускались на землю, я чувствовала холодный шлейф, скользивший по моему телу. Иногда они оставляли мокрый след на моих ресницах. Когда я хлопала ими, росинки разбрызгивались по всему лицу. Картофельные листья издавали звук от прикосновении этого шлейфа. Этот звук напоминал звук граблей, проходящей по очень сухому душистому сену, но он в тысячу раз был нежнее, и серпистее. Когда облака проходили, чистое небо взлетало в пропасть, где не было дна. Из этой пропасти я смотрела на землю, где были видны корни больших деревьев в фиолетовом сверкании. И там тоже не было дна. Но я видела девочку на облаке. Облако тщетно старалось освободиться от картофельных корней. И было страшно за девочку, и я думала, если облако освободится, то девочка полетит в пропасть. Роза Кожевникова М.Ш. Зеркала по квартире твоей! Что тебе в их отражении? Всех зеркал ты сложней, Даже тех, что дают искажение. Им тебя не понять, не прочесть! Перед музыкой сердца безмолвны. Ты такая — какая есть! И не верь зеркалам всевозможным. ———————————————————————— Ты ничего не знаешь о любви, Ну Бог с тобой, когда – нибудь узнаешь. Когда – нибудь спрошу уже на: ВЫ! А где – нибудь, — спрошу — — А где видали Вы Такой вот непорочный танец, Такой неясно падшей вдруг вокруг листвы. Спрошу тебя, но ты уже устанешь, Ты расцветешь морозными устами. Ты ничего не знаешь о любви. Ну и не надо — мы окружены Отчетливым присутствием вины. Да! Будет это смыслом искупления. ………… И жду в который раз Присутствия весны, Паленым снегом Пачкая КОЛЕНИ. (Наиль Валитов) 1 октября, 1994. Дорогая моя Масгуда! Много раз я ловила себя на удивительном для меня желании встретиться с Вами еще раз, видеть Вас, говорить, общаться. Но при нашем чудовищном быте это не просто. Кроме того, боюсь появиться без предупреждения — могу спутать Ваши планы, помешать. Поэтому пишу. Ваша музыка удивительна. Знаете ли Вы об этом? Передо мной только маленькие песенки, написанные по просьбе, по случаю. Незатейливые мелодические обороты. Я не знаю, ЧТО в Вашей музыке. Ведь я не понимаю даже слов, но играть их без слез не могу… Столько в них родного, щемящего, что не выразить словами. Те две короткие встречи приоткрыли мне Нечто. Вы живете очень богатой духовной жизнью. Ваша душа — чистый, незамутненный родник. Как много она может! Как тонко и сильно она чувствует! Как она ранима! Беззащитна! И, слава Аллаху, спрятана глубоко от постороннего равнодушного и грубого глаза. Храни Вас Бог! Дай Вам здоровья! Мужества! Большое мужество требуется, чтобы не уронить себя в бездну… Желаю Вам творческих успехов! С удовольствием пойду на Ваши концерты! Творите, дорогая! Пусть никогда не придет к Вам переживание неподъемности задуманного! Пусть никогда не посещают Вас сомнения относительно избранного Вами пути. На Земле есть Радость, Надежда, Вера, Красота — это Ваша Музыка… И Вы как никто другой можете утверждать это ежедневно… Я Вас буду беречь, добрым словом, добрым советом, конкретной реальной помощью. Ваша Сафина Альбина. Масгуда апа! “Такие люди — хозяева мира. Если они отправляются в путь, луна и солнце служат им подушкой. Взнуздают они своих коней — и седьмое небо становится их ристалищем. Из звездных чаш пьют они вино. В любое время, в любую эпоху есть такие люди, в них бьется сердце мира. Хорошо оказаться рядом с ними. Еще лучше сделать их образцом для своей жизни.” И.Шах. “Сказки дервишей” В этих сказано все, что я хотела Вам сказать. Будьте здоровы, берегите себя. Ведь это счастье, когда ты нужен им… И Вы нужны —…, —…, … всем. С глубоким уважением Алсу З. 27.06.2000. Очередь за смертью длиною в жизнь. Каждый чем-то занят. Суета сует. Так хочется сбросить все наносное. Хочется сбрить голову налысо. Я слышу звуки песка. Проходящие через мои пальцы. Да. Это моя жизнь, которая проходит через мои пальцы. (вырван кусо о девочке, которая по большому ходила косо) Как я родилась Я заплакала от ужаса. Мир был ослепительно ярок, в глаза ударил сухой свет, я чувствовала как трещит мое тело от сухости и холода. Забылась боль, остался бесконечный холод. Плавный мир уступил место бесконечным формам, резкости и невыносимо все раздирающему шуму. Мама была воспоминанием о прошлом рае. От нее тянулся запах слоями. Если ее запах удалялся, я испытывала бездонный страх, я проваливалась в бездну без ее запаха. Ощущает тоску по матери моя левая сторона и сейчас, мамы давно нет в живых, видимо, мама лежала больше на правом боку, значит я на левом Самое страшное место в нашем доме был угол, где стоял умывальник. Там было темно и он всегда звучал. Капля падала с умывальника, потом скатывалась с оглушительным грохотом об железо, потом стекая падала со звуком пульк в ведро. Это были разные звуки, после того как кто-то мыл руки или лицо. Беспорядочность звуков оглушала меня, не было порядка. Капли сходили с ума, долго и шумно вода лилась в ведро. Когда ведро было пустое, капля с остервенелым звуком пыталась пробить дно ведра. И было удивительно интересно слышать разность звуков, которые проживали драму, заполняя дно, когда успокаивались от тщетности пробивания дна ведра. Был мир покрыт тканым дымом, формы определяющихся предметов завораживали и беспокоили. Такое же ощущение перед закатом, в сумерках, когда тень проходит в ночь. Сам процесс отделения предметов не зафиксировался. Как же я прошла этот диапазон, почему не проследила? Отцу было 32 года, а маме — 38, когда я родилась. Отцу было 33 года, когда я пошла ножками. Ничто так не заставляет меня страдать, как невозможность вспомнить, как я пошла. Кто это увидел? С этого момента я начала видеть себя снаружи. Накатывает зрелище — острые края тумбочки и моя голова, стремящаяся стукнуться именно об этот угол. Почему я не стукалась об плоскую часть? … Я вспомнила себя, когда Я увидела себя внизу около лягушатника перед кладбищем, я была лягушкой, мечтающей летать, и я была одной из птиц, держащей палку для будущего полета лягушки. Я была небом и зеленью, и пахла холодной росой. Видимо эту знаменитую сказку рассказала мама, а может, не рассказала, а думала, что расскажет, когда освободится от дел. ————————————————————————————— Моя активная творческая жизнь совпала с духовным возрождением нации. Время соблаговолило ко мне — звуки моей души не пришли в противоречие с ним. Я естественно вошла в сверкающее море души своего народа. К большому моему счастью я выросла в родном звуковом пространстве, слыша ласковое материнское шептание убаюкиванья, чувствуя огромную любовь через звуки, обращенные ко мне. Фольклор для кого моя лесная деревня -то бывает откровением, для меня это было средой существования с самого рождения. Для кого-то это бывает откровением, для меня это было средой существования с самого рождения. Моя естественная жизнь омрачалась только падениями в крапиву или битвой за территорию с гусиным стадом, или пчелиной стаей. Взрослая жизнь человека — это повторение детства в гиперболическом виде. Несчастные в детстве останутся несчастными до конца своей жизни, а красота и счастье моего детства переросло в гармоническое восприятие мира. Творчество для меня – это божественная суть. Оперирование звуками для оформления мысли происходит не по сиюминутному желанию композитора. Звуки и мысль оформляются даже не с рождения, а наверное, с самого начала жизни мира. В этом бренном мире поколения человечества соединяет звук. Тело превращается в прах, душа переходит в неизвестную нам субстанцию, которая ждет Последнего Суда, и только звук соединяет человечество в единую звучащую нить. ————————————————————————————————————— Язык не может передать все, что я чувствую. Видимо, существует что-то, которое будет раскрыто, и люди передадут в друг друга через это свою самую сокровенность. А пока существует Музыка, которая помогает людям общаться на более высокой ступени, чем средствами языко-тело общения. Посредником между музыкой и человеком является музыкант. Музыканты — люди крайностей, ранимые, самовлюбленные, эгоистичные, больные, честолюбивые. Мы - нуждающиеся в поддержке, покровительстве, жестокие к себе и окружающим, совершенно беспомощные в миру, не могущие за себя постоять. Без музыки музыканты как рыбы без воды, как человек без воздуха. Музыкант — это страдание, но и бесконечное счастье. У музыканта не должно быть никакого препятствия для самовыражения, он должен думать, как он счастливит мир, без него мир бы пропал. Они нуждаются в поклонении. Они заслуживают это, так как дарят миру свою обнаженную суть. Отец Я совершенно не помню отца. Мне было шесть лет когда он умер. Ему было всего 38 лет. Он оставил нас мал мала меньше. Брату Масгуту было 14лет, сестре Рахиле 10, и младшей сестре Залифе – 2 года. Я не могу отличить, воспоминания, рассказы об отце, или то что я сама была свидетельницей или соучастницей. Мне кажется, что однажды он меня вел за руку к центру деревни. И остановился у забора Нажии апа. Он тяжело дышал. Мне наверное было около четырех лет. Что-то он показал в сторону болота, прервать мое внимание от него. Болото было напротив нас, через дорогу. Я всегда боялась этого болота. Оно было в конце огорода моего дяди Мансура, брата моей мамы. Это болото было необыкновенно красиво какой то мистической красотой. Мне казалось, что оно висит в воздухе как мираж. Деревья росли вокруг и в болоте, я никогда не видела больше таких видов деревьев вне пределов нашей деревни. Болото было живое всеми возможно болотными живностями. Когда я брала в ладони воду, чтобы рассмотреть эти живности я изумлялась такому количестому разностей болотной жизни. Вода была изумрудного цвета. Никогда больше я не видела такой цвет в моей жизни. Какие-то необычные цветы, растения покрывали поверхность его. Когда-я проходила мимо этого болота, я старалась держаться подальше от него, ближе к моим родственникам. Благо вся деревня была построена и обжита моими родственниками по материнской линии. Другое воспоминание о нем, когда он умер. Он знал, что умирает, попросил мою мать переехать в его родную деревню, в пяти километрах от маминой деревни. У него было много братьев и сестер. Он видимо решил, что после смерти его родственники будут помогать его вдове и детям. Я помню себя на сеновале, смотрящим на большую толпу, которые пришли хоронить его. Кто-то дал мне конфеты, чтобы успокоить меня. В то время конфеты были настолько редкой вещью. Я была счастлива. Но я ничего не понимала о смерти, и сказала, может быть кто-либо еще умрет. Я буду иметь больше конфет. Отец похоронен в своей деревне, в очень красивом месте, где солнце садится, и за забором его любимый серебряный ручей, и он покоится в окружении своих родственников. Мама продала дом в деревне отца и вернулась в свою родную деревню, где было много ее родствеников. И никогда не жалела об этом. Ее братья, Мансур и Гарифулла, делали за нее деревенскую тяжелую работу, а именно, косить сено, приготовить дрова на зиму, вынести ии занести пчелиные улья, посадка, окучивание и сбор картофеля. Мой отец учил меня всяким плохим стихотворениям. Вся деревня наизусть знала, сочиненные им, или запомненные от кого-то такмаза. Повторяя за ним, но не понимая смысл, я повторяла перед гостями, на клубной сцене, и просто, кто просил. Все хохотали, восхищались мной. Я, не вникая в смысл, произносила их, когда меня просили. Одно из фольк его стихотворении, когда два деревенских жителя решили поехать к русским, чтобы изучить русский язык. Они знали только два слова, да и нет. По дороге они увидели труп и сообщили полиции. Их допросили. Вы убили? Да. Они были посланы в тюрьму, и в тюрьме отвечали только двумя словами. Да и нет. И моя мама была очень озабочена этим стихотворением, и решила дополнить мне словарный запас двумя другими словами - курица, и улица. Но до конца своей жизни так и не знала, которая из них курица. Которая улица. Когда я произношу слово “курица”, я всегда вижу нашу улицу, и почему-то пыльную. Хотя столько дождей я месила на нашей улице. Почему не другим словам моя мама не учила, наверное, не знала других. Хотя знала на немецком языке знала как считать до десяти. , она находила поэтическую красоту в ритме этих слов: курица и улица, улица и курица. Очень красиво звучат для моих ушей. Поэтесса тоже называется. Это как в анекдоте: Сидит чукча возле чума и видит пролетающий вертолёт. - Вертолёта пролетела, скоро белый человека придут, водка пить будут, чукча морду бить будут, жену в чум поведут… Экспедиция называется… Однажды я отказалась читать папино стихотворение перед его столичными гостями, они были из районного центра, за что полетела со стула, которое часто служила мне сценой. Это мне мама рассказала, и долго хранила обиду на отца, что он шлепанул меня. Мама не разрешала бить детей, кричать на нас. Мы росли в очень спокойной и мудрой обстановке, благодаря мой прекрасной матери. Отец, видимо из-за его сердечной болезни, был нервным. И только мама держала его в комфорте, уступая ему во всем. Когда касалось детей, она была неприступна, и не потакала его болезненному состоянию. Мама рассказывала, что я была его игрушкой. Будучи смертельно больным, он видимо хотел что-то важное вложить в меня. Но я не помню ничего. Я всегда чувствую его, когда достигаю какого-то успеха. Успех не приходит сам собой, очень важно выбрать из миллионов возможностей только один шаг.Как он смог втолкнуть в меня о важности правильного шага. Читал ли книги, водя за руку, рассказывал ли о каких то необычных вещах. Как будто он со мной и за мной. То же самое происходило, когда я писала диссертацию о пророке. Мухаммад с отцом были со мной. Перед смертью он попросил воды из Серебряного источника. Мой брат принес эту воду, и на следующий день папа умер Шамселислам было его имя, данное его отцом. Его маму, мою бабушку звали Фазыйла, дедушку Шамсутдин. Я люблю старые татарские имена, как мамино Рафига, Ее мамы Шамсинур, ее папы Ризван. Всех тетушек, дядей. Кажется все красивые имена даны были моим тетям, дядям, двоюродным, троюродным и т.д.родным сестрам и братьям. (Аббревиатура “и тд” такая странная. Знача при расшифровке“и тогда ли,” она не означает ничего, если подумаешь более при близком прослушивании Очень странное русское выражение “И ТОГДА ЛИ”) Мой отец был деревенским фельдшером. Он имел среднее медицинское образование. Только и всего. В его время ни лекарств. Но его любовь к людям была настолько сильная, что люди верили и платили той же любовью ему. Больной излечивался от его вида. Мама говорила, что он определял болезнь по цвету лица, глаз, ладони, цвету кожи, по запаху человека. Доктора из городов приезжали консультироваться с ним. Он был очень популярен на долгие расстояния. В годы учебы в консерватории, где уже прошло после его смерти 20 лет, при возвращении домой через села, люди, узнавали черты отца во мне совершенно в далеких деревнях от нашей деревни. И каждого он лечил, принимал роды. Только сам себя не сберег. Нельзя сказать, что несберег. Видимо болезнь была неизлечима. Моя мать была старше его на четыре года, маленькая, с серо-зелеными глазами, все лицо покрыто послеоспенными следами, и он ее полюбил. В папину деревню Ново- Казанчи никому невест не выдавались из деревни, где мамина деревня. Папина деревня считалась горячей, характеры были вспыльчивыми. Никакой обиды не прощалось. В маминой деревне недружественный взгляд соседки было трагедией. Выясняли долго, в чем дело. Сначала мужья, они сговорчивее. Типа, за что твоя жена на мою жену посмотрела косо. Затем они вели на примерение своих жен. А причина то была самая безобидная, чей то козел съел чью то посадку. Или гусь ущипнул ребенка. А в папиной деревне зло подавлялось кулаками, топорами, вилами. Ново-Казанчинцы совершенно отличаются от Кшлау-Елгинских. Кшлау-Елга значит река для зимовки. У этого имени своя история. Мой папа был первым, кто нарушил традицию, взяв мою маму из моей деревни Кшлау-Елга. Его авторитет был настолько стабильным, что Шамсинур не смогла противостоять. Отдала свою зеленоглазую дочь буйному татарину. Что мои предки татары, я нашла по дедушкиному документу. Там четко написано, про мою дедушку, что он татарин.. Папа был записан уже башкирином в паспорте. Шла национальная политика СССР. Мне кажется, что это был отец, кто дал мне первый страх. Я не помню ситуацию, где я была, с кем была. Я помню, что был рассказ о сталинских тюрьмах, где пытали людей. И помню, что был рассказ, как потолок спускался на человека и раздавливал его в кашу. Я всегда представляла потом, что страх, это спускающийся потолок. Я помню, что было это рассказано шепотом. И помню, когда я была увидена, рассказ прекратился. Я большая любительница сайко фильмов, но не один из них не дал мне того ощущения, что я испытала тогда. И чувство, что я должна была не знать что-то, что было от. Моя мама рассказывала, что отца однажды арестовали, за то, что он с друзьями в складчину купил лошадь, для мяса. Всегда кто-то предает самого святого. Как Иисуса Христа предал его любимый ученик. И мой отец был предан. И наверное это было до моего рождения, сталинское время. Но тот рассказ со спускающимся потолком, должно быть услышано мной в конце пятидесятых годов, и Сталин был Мертв. Но страх не покидал так долго мою напуганную деревню. Это была моя деревня моей матери. По отцовской стороне мужчины были бравые, женщины очень статные и красивые. Дед моего отца вступил в проблему с царской полицией из- за того, что соседние русские деревни начали вырубать леса, которые находились во владениях Ново-Казанчинской деревни. Он вскочил на подводу, и начал выступать за правду. Не знаю на каком языке. Наверное было понятно из без русского, что он был очень рассержен, и его с другими односельчанами забрали в Бирскую тюрьму. Продержали несколько дней и потом отпустили. Смогли значит доказать правду. У отца был такой же характер. Он был очень стойким, если он знал, что он прав. Но в то же время он владел качествами Ходжи Насреддина, что мог расслабить напряженную ситуацию. Моя тетя Гелдерайхан, моего отца старшая сестра рассказала много истории, которых помнила очень много. В отцовское время, да и помню в свои студенческие годы мы имели много никчемных собрании, которые мы должны были посещать. Народу было скучно, представители районного коммунистического руководства рассказывали как идти к светлому будущему. На одном из таких собрании мой отец встал на глазах изумленной публики, и повернувшись назад пальцем указал на заднюю стену клуба в молчании. Также в молчании сел на свое место. Народ был в шоке, и начал хохотать. Его не могли арестовать за это, так как он не сказал ни слова. Но было понятно, мне понятно, что он спонтанно как артист показал мертвую стену как безвыходность. Как опровержение, что декларировалось с трибуны. Я помню тот старый клуб в Кшлау-Елга. Он был маленьким и темным. Наша деревня была такая маленькая, и клуб тоже маленький. Но мне казалось, что это дворец. Там показывали раз в месяц кино, на которое нельзя было ходить нам, маленьким. Я помню, что однажды я пршмыгнула между ногами кого-то взрослого. И кино, которое стрекотало, и народ, сзади курящий, и впереди женщины, и все смотрели кино. И была это большая семья. Вся деревня была родственниками моей мамы. И вот на сцене этого клуба состоялось мое первое публичное выступление как артиста. Я декламировала стихи отца, зал падал со смеху, я ничего не понимая, почему я успешна, используя все свое тело, все эмоции маленького ребенка рассказывала стихи-притчу моего отца. За это выступление я получила свой первый гонорар от своих односельчан – душистое мыло. Я так была горда, и вся семья гордилась этим подарком. Я только впоследствии поняла, что я рассказывала стихи в вкрапленными нехорошими словами, типа “дали под зад.” Это было самое плохое предложение. Но в то время моя деревня знала только два плохих слова, и произносили их крайне редко в состоянии аффекта. Аффект был не от людей, а от непослушных козлов, которые могли уничтожить весь молодой посев хозяек. Из-за того, что в моей деревне настоящее лето начиналось 22 июня, и кончалось в 5 го августа, и все, что сажалось в огороде было настолько охраняемым, что я бы произнесла более круче слова насчет козлов. Мой отец очень любил музыку, и когда моя мама пела песни. Когда она пела, она была красавицей. Гости просили ее сольного исполнения, и отец вместе с ними. Мам пела, и дома после этого был скандал ревности. Отец подчинялся своим односельчанам, и разрешал петь моей мамы. Мать защищалась, сам же просил и разрешил, как я могла отказать тебе. В виду своей смертельной болезни, отец инстинктивно понимал, что не может владеть такой красотой как моя мама, и ее пением. И поэтому эта боль вырывалась из его существования как ревность. Он не был добрым, сражаясь с судьбой. В настоящеее время по указу президента Республики Татарстан между маминой и папиной деревней построен санаторий “Светлый Ключ.” Это перевод от татарского Якты Чишме, хотя на татарском это звучит Изге Чишме, что означает Святой Родник. Чем им не понравилось слово “Святой”? Также его называли Серебряный родник. К этому роднику приезжали из далеких деревень. Кто молиться, кто набрать воды для исцеления глаз, ушей, горла. Вода из Серебряного Родника использовалась нашими деревенскими жителями для соления. Когда прозрачная бутылка заполнялась этой водой, можно было видеть как ртуть тяжесть воды и в то же время неимоверной красоты сверкающего растворенного серебра. Мой отец, как рассказывала мама, замучился посылать эту воду для исследования в Уфу. Видимо, не до воды было высоким ученым. Моя мама оправдывала их, что вода не была закупорена достаточно, и в переезде теряла свойства. Мой отец говорил, что другой источник, сероводородный ценнее для здоровья. Эти два источника были рядом. Сероводородный вонял на всю территорию от одной деревни до другой. Мой папа лечил сероводородной водой своих больных от артрита, от кожных заболевании, и мама говорила, что даже от бесплодности. Все мы знали, что мы живем над подземным озером целебнейших вод. По крайней мере я знала от младенчества. И пробовала все воды бесчисленных родников. Редкие из них были вкусными. Одни были солеными, другие сверхсолеными. Некоторые воняли не только сероводородом. Я не представляю отца, как бы он выглядел старым. В моей памяти сохранилось вид его изумительной красоты рук, длинные пальцы. Они не были грязными. Как ему удавалось в деревне сохранить эту чистоту? Любимой песней отца была известная татарская народная песня “Умырзая”, что в переводе означает “Подснежник” Предчувствуя свою смерть, он часто просил маму петь эту песню. Изучение чужого языка всегда трудно, если ты не рожден среди тех, кто знает этот язык. Парадигмы разные. Когда я приехала из деревни в город в 11 лет, (я поехала в Казахстан учиться в музыкальной школе), это была катастрофа. Хотя я была еще маленькой, но язык входил в меня медленно. Я общалась с родственниками на татарском (в свое время они поехали на шахты Караганды), русскоязычными детьми я не была принята. Я до сих помню ощущение отчуждения, неприятия, унижения, которое я испытывала от насмешки детей, знающих язык великого брата. Благо, не я была одна, издевались над немцами, корейцами, казахами — так двигалась национальная политика СССР. Казахстан был великим котлом кипения народов. Мама меня научила двум словам, улица — курица, так как эти слова рифмовались. По-моему, значения этих слов она не знала. И моя мама умела считать по немецки до десяти, я думаю она это схватила от младших своих братьев, которые были участниками Второй Мировой войны. Для меня эти непонятные слова звучали каким то магическим кодом в непонятный мир. Не зная языка, мне оставалось ударить по музыке и по математике, физике, химии. Я была очень сильна в этих предметах. Каким-то образом творческое состояние мозга всегда ищет выход самовыражения, если не находит он реализуется в плохих привычках как алкоголизм, азартные игры, воровство, наркотизм. Поэтому я считаю, что детям надо дать что-то, где они должны реализовать творческие способности, свою энергетику, свои эмоции, свой восторг. Изучение английского языка было психологически легче, чем изучение русского языка. В Америке нет больших, малых народов. Есть белые, есть черные, - все эмигранты, кто по своей воле, кто не по своей, и индейцы. Я удивляюсь тому уровню английского языка наших соотечественников, встречая их как переводчик. Хотя они прожили в Америке 10-20-30 лет, их английский до сих пор на уровне “улицы” и “курицы”. Национальная музыка никогда не исчезнет, она как вкус реальной пищи — всегда будет в ареале поиска человечества во все времена. По приезду я слушала музыку Елены Анисимовой, она тоже исполнялась на фестивале Конкордия. Елена, будучи русской, зацепила в удмуртcкой музыке что-то, что, наверное, сами удмурты не заметили. Благодаря этому ее произведения всегда будут иметь интерес у любой этнической публики, несмотря ее этническую принадлежность. Традиционная музыка имеет свою жизнь, и не нуждается ни в каком продвижении. Изучаться она должна очень профессионально. Это как редкий цветок, ее место в Красной книге. Колыбельные со мной — как моя музыка, как мое дыхание. Как мое движение каждое утро. Я никогда не ставлю себе задачу начать и закончить. Все, всегда при мне и со мной. Учету уже не поддаются, они ждут. Я всегда к ним иду отдохнуть и удивиться. У меня их очень много, так много, это как бы кто передал их мне — все мои матери. Они мне передали самое сокровенное. Это что-то очень драгоценное, так когда я приезжаю к сестре в Пермьскую область, в город Октябрьск — она вытаскивает мамину свородку, а младшая Залифа, которая живет в Уфе — мамину халаты, которые заплатаны в 50 местах, у меня ее платья со времен войны. Куда ни одна модель не влезет. Это доставляет огромное удовольствие владеть такими воспоминаниями в предметном виде. Так и колыбельные — это самое драгоценное у любой нации, которое никакому тлению не поддается. Так как это более чем от мамы вещи, колыбельные – это Память духовная. Мы запрограммированы колыбельной на любовь. Музыку народов мира я слушаю. Всегда этническую. Профессиональную редко. Когда мне надо профессионально напиться — я слушаю Баха. Принципам никогда не изменяла, они с годами становились более окаменевшие. На этих принципах, которые были заложены и закреплены с детства — держится жизнь человеческая. Самое главнное — не делай больно ничему и никому. Я даже чувствую боль, когда свежий воздух загазован, чувствую боль воды, когда она хлорирована. Некомфортно спать на голове. Человек фальшиво создает себе имиджи дискомфорта. Это у нас в голове, можно напиться из свежего родника, и сьесть траву, и быть в комфорте и здоровым. Можно съесть что-то очень дорогое. В которое вложено столько человеческой энергии, и умереть от рака. Все зависит от принципов. Я опираюсь на себя в первую очередь, на свою здоровую генетику. На свои принципы, на своих сыновей, на звук, и на свой народ. Мой народ всегда будет любить меня. Это дает мне силы. Чувствовать себя комфортным в любой ситуации. Я не устаю от работы. Я устаю от других вещей. Буду я музыкой убита Это так здорово — знать, где будешь похоронен. Я выбрала место и показала его своим. И ушел страх перед неизбежным. Мой дед был убит молнией. Я буду убита музыкой.Я стала ощущать народ неким инструментом, где каждая струна - отдельная человеческая душа.. Училась слушать пение этих струн, этих душ.У души нет национальности. Добро и зло, жизнь, любовь, смерть — понятия универсальные. В народных песнях, сказках, пословицах — четкая шкала общечеловеческих ценностей: это хорошо, это плохо.Человек может быть счастлив без меры. Надо только осознать, что ты — совершенство. Мой отец и мать — сельские фельдшеры и медсестра — восхищались, как умно устроен человек. Руки не спрашивают - а делают; ноги — сами идут; внутри тебя работает мощная лаборатория. И в тебе живет надежда — как подарок, не прося даже крошки хлеба. Счастье в самом человеке.Душа моя наслаждается только дома. Будто все мое существо надевает валенки, платок, и кони мчат меня по свежему снегу.Из-за океана я лучше поняла даже наши русско-татарские обиды. Даже то, как мы между собой ругаемся: с упоением, с проклятиями, припоминая века, - так ругаются свои. В Америке не «лаются», - ругаются «прилично», как чужие. Эта страна дела: все заняты зарабатыванием денег, чтобы выжить, а уж если у тебя есть собственность — то содержать, сохранить достигнутый уровень невозможно без постоянного дохода. Вот и пашут, оказавшись в материальном капкане. Я никогда не ударю пчелу, хотя она меня жалит, я перетерплю боль. Мать всегда восхищалась пчелами: вот спишь, говорила она, а они встали в три утра, умылись и полетели трудиться до заката. Послушай: кажется, что они вместе гудят, но гул состоит из отдельных звуков. Она заставляла меня слушать голос природы, различать отдельные голоса как инструменты симфонического оркестра. Тогда я еще не знала, что такой же массой, звуковым облаком, годы спустя будет приходить ко мне моя музыка. И в этом облаке...Все слышат по-разному. Композитор — он слышит и цвет и движение, состояние души и природы, живое и неживое в звуке. Слышит и пытается рассказать. Русский, услышав капель, скажет: кап-кап; татарин — там-там; американец — дроп. … Язык, объединящий нацию и разъединяющий народы. К вратам, к душе, к нотному тексту надобен ключ. Какую цену я заплатила за охоту к перемене мест — я вошла в иноязычный мир «без языка», без возможности понять и быть понятой. Казалось, все чужое: все движется, гремит, но ничто не звучит. Друзья возили меня в Канаду, я ездила, а душа замерла без движения. Океан -и тот шумел, но не пел. Я думала, что я как композитор умерла, что музыка отвернулась от меня, что здешнее небо и земля не хотят для меня звучать.В одно утро, все еще спали, я проснулась от звука и зова. Вышла на высокий берег, и увидела, что все озеро покрыто розовым тумано-облаком. И все зазвучало. Я поняла, что Он меня не оставил без моей музыки. А я еще могу косить сено, колоть дрова, доить корову, содержать дом, огород, пчельник, бежать сорок километров, а идти так, наверное, сто! Я кочевница душой. А где я дальше буду жить? Может в пустыне, слушать трель песков, а могу сидеть на камнях Самарканда и молиться. Тукай писал: «Пришел в гостиницу, доел хлеб, оставленный мне тараканами, и лег спать». У него никогда не было своей комнаты, своего постельнего белья. Многие хотели бы поекровительствовать ему, чтобы через него влиять на общество. Но он предпочел независимость: странник, дервиш.То, что мой идеал — свобода и в то же время - погруженность в мир, в подробности окружения — заслуга моей матери. Когда мы шли по лесу, говорила: “Подними ветку, вдруг олень споткнется!”, или «Муравей идет — гляди, не наступи. Может ты думаешь, что ты лучше муравья?» Для Создателя мы все его дети, даже одинокая песчинка, как братья-сестры друг другу принадлежим, и мир поровну нам принадлежит». Когда я вижу прекрасное, - я знаю, что это я; уродливое — бомж какой-нибудь валяется — это тоже я. Иногда я думаю: а может, она и не мать мне? Может, это ангел был спущен, чтоб меня воспитать. Мне иногда даже кажется, что моя мать — это я, с годами становлюсь ею. Думаю как она. Скажем, увижу, как кто-то бахвалится богатством, и думаю: а зачем человеку двухэтажный туалет? Зачем шуба из пятидесяти норок – из пятидесяти меня? Даже зверь, волк убивает только для пропитания и не больше. Вот-вот природа станет решать, то есть я, определять наше, то есть мое, присутствие на земле. У плачущего-несчастливого и поющего -счастливого в горле складывается одна и та же «ситуация» - так не лучше ли спеть? Я счастлива, потому что готова быть счастливой, и меня воспитали, как быть счастливой. Бывало, вечером дед говорит: «Ночью забросим аркан на луну и будем кататься на ней». В сумерках я деда тороплю: «Картатай (с татарского старший папа), где аркан?» . А он: «Погоди, вот дела доделаю; погоди, вот чаю допью». Я не дождавшись, засыпала, а утром он: «Ну, что тебе больше всего понравилось в путешествии-сон. Это луна качала тебе, и шептала сказки». Он учил меня вспоминать сновидения, и вызывать сновидения. Он учил меня припоминать, что я чувствовала, когда впервые почувствовала. Злые, агрессивные люди — это чьи-то нелюбимые дети. Когда я вижу счастливого ребенка, я думаю: Боже, тебя тоже любят! Моего деда, которого убила молния, на том месте и похоронили – у татар так положено. Вот я и представляю, что меня всю вберет музыка, и я растворюсь в звуке. Поэтому лечь хочу рядом с дедом, мы с ним будем слушать наш родник. Он разливается в речку и бежит по камушкам, красивее которых я ни на одном берегу океана не видела. Вода скользит по ним как смычок! И это все -звучит! Страна терракотового Солнца Второго октября 1995 года. Первый концерт в Швеции Воля разболталась, тело не подчиняется. Одних мыслей нить не прерывается. Подо мной плотная вода, надо мной густые облака. Вокруг меня все спрессовано, я разболтана. Море живет по своим законам, напоминая нам на нашу ничтожность. Как много воды, как много людей! Достаточно бы было одной меня, одного дерева и одной капельки с его листочка, которая бы звенела от солнечного луча. А.Б. хитрая интриганка, но самозабвенно талантлива.. Все прощаю ей из-за неистового служения звуку. Если бы я не была притянута к Земле арканами семьи, я бы была такая же восторженная дура. Она из-за безмерной хитрости переигрывает. Это заметно, это фальшиво, этому не верю, и они не верят. Хожу по палубе как ваза, боюсь смотреть на море, как его можно любить, его можно только бояться. Третьего Октября 1995 года Вчера мы прибыли в Швецию. Таможня у них поделена на три отсека. Один для шведов, другой для жителей ЕЭС а третьий для нас, для граждан бывшего СССР. Каждый пропускался серез собаку. Обычно все собаки реагируют на меня, но шведская собака была индифферентна ко мне. Фольке Рабе встретил нашу группу. Он нисколько не изменился. От Нюнесхамна до Стокгольма повез автобус. Расстояние 60 км. Ощущение от дороги как от стерильной больничной палаты. Сверкают там и сям крошечные дачные домики. Цвет первоначального ощущения от Швеции темно бордово-коричневый. Резко очерченная квадратная архитектура. Около пансиона, куда нас намеревались расселить, встретили Матс и Тюркер. Все пошли в магазин, мы с Тюркером в арабский кафе. Зульфира отравилась, Миляуша сопливит, А. нервничает, поэтому орет, Валя само совершенство терпения и благородства. Обратила внимание на то как стыдливы их воробьи, не то что наши, чирикашки, все с рук норовят тащить. И голуби приучены, по газонам не ходят, все по тротуарам. Все ждут Люнгрена. Пятого октября мое интервью для радиостанции “Свобода”. Вечер. Мы в церкви “Оскар”. Акустика – фантастика. Фольке познакомил меня с Олегом Готскосик. Тоже шведский композитор. Паралельно с бизнесом занимается музыкой. Эмигрировал из Ташкента в Швецию, говорит, что учился в Америке, в аспирантуре. Знает Марат Акчурина, который, как он говорит, близок к Шаймиеву. Зачем мне это знать, кто кому близок. Никогда не понимала людей, которые фотографировались со знаменитостями, потом гордились этим. Или использовали в своих буклетах или книгах эти фотографии, чтобы поднять свой престиж. Потеря времени и себя. Любой человек значим. Я очень люблю свои фотографии, которые были сделаны во время моих фольклорных экспедиции. После концерта Алевтина, Зульфира, Тюркер и я возвращались на машине через город, и посмотрели Стокгольм, посмотрели то, что полагается гостям. 13го столетия узкие улицы, королевскую площадь, и т.д. Я поздоровалась с постовым. Шведы одеваются очень просто. Почти все в очках. Фольке сказал, что много работают. Мне кажется ответ неправильный. Очень странная погода, и она не приспособлена для умственного труда. Фольке повез меня на кладбище. Еле нашли место, где похоронены мусульмане 4.10.95. Концерт в церкви “Оскар”. Исполняется “Дети Адама”. Пришли татары Одна из них спрашивала, нет ли кого-нибудь из Аксубаево. Мне ближе мнение дилетанта, чем специалиста. 5.10.95. Концерт на радио. Как он возник, так и и не узнала. В программе этого не было. Приехал Акиф Али из Финляндии по своим делам. Пришел на концерт. 6.10.95. Концерт в в Вестеросе. В программе я, Рахманинов и Софья Губайдуллина. Триумф, все поздравляют меня, так как Рахманинов Сергей и Губайдуллина Софья отсутствовали. 7.10.95. Была у Сусанны. Днем концерт Алевтины. Рубин сказал, что это ее ее лебединая песнь. Жестокий урод. 8.10.95. Алевтина дает семинары. Концерт в церкви Микаэля. Слушали Перселла. 9.10.95. Фольке меня отвез в гостиницу Союза композиторов. Наши уезжают. Я остаюсь мучаться. Впечатления от Швеции: На всех официальных встречах нас принимали на уровне стран. Ставили вместе с Норвегией, Швецией. Перед каждым концертом Фольке давал экскурс в историю татар. Любовь к себе, уважение к другим, к своей стране, высокий профессионализм ощущается везде. Уборщица и бизнесмен, музыкант и таксист чувствует, что уважаемы в этой стране. Бросается в глаза, что для шведов любимый цвет терракота. Пастельные тона во всем остальном. Ничто не кричит, кроме соусов к пиццам и самой пиццы. Очень любят вкусно поесть. Но в меру. Не толстые. Толстая Америка Такое впечатление, что американцы не стыдятся своей безобразности. Своей толстоты. Тут, будучи газелью, находишь в себе недостатки. То талии нет, то жопы. То еще чего. Самый большой мой недостаток, это когда я не свечусь. Совершенно не понимаю. Отчего это зависит. Каждое утро тело как капризная погода. То дождь. То солнце. Откуда эти опухлости под глазами, ведь не ела вчера после шести вечера, не пила. Почему глаза тусклые. Нет причин не быть светящейся. Но нет. Все потухло, и лицо как индикатор дает информацию. А завтра без причин ты видишь себя в зеркале. О боже. Как ты красива. Лицо такое спокойное, глаза сияют. Форма лица напоминает древние скалы. И это красиво. К чему бы придраться, уши – уши прелесть, никогда таких красивых ушных крыльев не видела. Но завтра они будут казаться обвислыми, нелепыми, занявшие недостойно по бокам лицо. Будешь стоять и думать, что было бы лучше без них.. Почему они на голове, а не на плечах в такой же позиции. Может быть, голове нужен быстрый путь, немедленно обработать слуховую информацию. Глаза там же. Нос там же, рот там же. Хотя рот мог бы быть на желудке. Нет, рот ведь не только есть, но и говорит. А мог бы только говорить. Весь резон устройства таким путем, это должно быть устроено на немедленную реакцию на опасность. Значит, мир должен содержать опасность. В безопасности человечество толстеет. Хотя азиаты не толстые. Представляю. Еще он растолстеют. Самое первая картина несуразностей в Америке. Я села в автобус. Женщина. Сидевшая напротив меня, была по моему мнению, очень толстая. Это сейчас я понимаю. Она была нормальных параметров для Американских женщин. Этак килограммов 100 на рост, 150 сантиметров. Она была косая. Ее глаза сходились к носу, и разбегались в сторону ушей. Время от времени. Она разговаривала с водителем автобуса, о своем любовнике. А я думала, как, при ее толщине, разве можно иметь мужчину. Я еще не думала, почему бы нет. Мужчины тут, не лани. Они такие же как их женщины. Если у женщины карман широкий. Самые красивые жигало будут в очереди. Наконец, эта женщина начала краситься. Для этого ей надо было смотреть в зеркало. У ней глаза стремительно летели в сторону носа, когда кисточка желала прикоснуться к ресницам, хотя ресниц там и не было, или он спрятались под толстыми веками. Не находя ресниц, кисточка утыкалась прямо в глаза. Еще автобус ехал. Но каким-то образом она все- таки привела в порядок. Я была в восхищении от ее мастерства. Я не могу в спокойном состоянии попасть на ресницы. Песню отдадут через пять лет Индеец из Дакоты достал меня со своим автоматом Калашникова. На любой вопрос о колыбельных его племени он первое слово произносил, дай автомат Калашникова. Сначала я не поняла, что такое укороченное АК. Потом усилиями окружающих мне было объяснено что это автомат Калашникова. Я сказала, нельзя, что это не сработает. Он сказал, сработает в Дакоте. Я сказала, почему так узко мыслишь, то же случилось, когда они принесли вам цветные бусинки. Почему не атомную бомбу. Россия ее раздает. Он сказал, нельзя атомную, Земля расстроится. Я сказала, ты должен владеть тем же оружием, что и они. Сейчас идет информационная психологическая война. Он сказал, достань мне автомат Калашникова. Я сказала, спой колыбельную. Он сказал, нет у нас колыбельных в том понятии в каком ты ищешь. А что у вас? Мы барабаним. Это уже вторая колыбельная на барабане. Первую я слушала на СД, из какой-то африканского племени. Это было на СД, это зафиксировано. И кто-то заметит, что колыбельная на барабане. Сейчас я нашла вторую любовь веками барабаненную. Дакотанец владеет огромной землей, и он ее рентует. И еще сказал, что владеет многочисленными лошадьми. Они строят ветряные мельницы. Чтобы не использовать сеть электрических проводов, что рассекают небо на куски. Земля и Небо теперь смотрят через железные тюремные решетки друг на друга. От этой тоски кто-то из них разорвется. Небо примет Землю, или Земля обнимет Его, разорвав эту паутину. И восстанут Два Солнца, одно из Запада, одно из Востока. В нашем понятии. Для солнц нет направления. Достань автомат Калашникова. Я представила себя, тащащей автомат через пограницы. Я сказала, ни русским, ни американцам это не понравится. И сказала, не сработает. Он сказал, сработает, в Дакоте. Я сказала, что так узко мыслишь, он сказала, Дакота – это Вселенная. Мы перебрасывались ничего не знащащами шутками. И становился он ближе и ближе. Он посмотрел так глубоко мне в глаза, как могут посмотреть люди из моего племени. В этом взгляде было столько пронзительной красоты в чистом виде, что не было возможности уставиться в его глаза надолго. При всем нашем юродствовании мы танцевали небесный танец. Ушло неприятное ощущение от незнания английского языка. Наши слова стали заплетаться, как ненужные цепи. Все еще не желая оторваться от нас они мелко потрескивали, как высохшие плети сковавших веток с того года. Он прошептал последние слова “Дай автомат Калашникова.” Слова устало протекли из моих губ: думай душой. Он прилетел из Дакоты с черепом бизона. Друг красил его в древний орнамент своего племени. У друга были красивые ногти. Я уставилась на его руки, он сказал: Что? Ты из семьи вождя -Откуда ты знаешь -Твои пальцы Он посмотрел на свои пальцы -Сними очки. Он снял очки -почему ты прячешь такую глубину? -Некому показывать. Почему ты ждешь, что придет тот кому показывать. -Он не придет -Разве глубина дана, чтобы ее показывать? -Они пришли по воде. -К нам пришли через лес. -Они всегда найдут, как прийти. -Кликни языком. Он щелкнул. -Ты щелкаешь, как кит разговариваешь. Наш тотем –кит-убийца. -Я думаю, что они занесены в Красную Книгу. -Я тебе спою на барабане. Душа на ветру В трамвай вошла женщина и сразу же обратили на себя взоры. Невольно залюбовалась ею и я… Не то чтобы она была очень молода и красива, но в ней было что-то такое, чего не встретишь у юных красавиц. Это такая стать и такая красота, перед которыми блекнет совершенство внешних черт. Источник этой завораживающей женственности гораздо глубже, она проявляется на лицах постепенно, с годами, да и то далеко не у всех… Конечно, я сразу узнала е. Это была Масгуда Шамсутдинова, которую до того много раз видела на концертах, в Союзе композиторов, но эта перемен в ней поразила и привлекла внимание раньше, чем я узнала Масгуду. А вскоре я услышала, как она поет. Это опять же вышло случайно: в комнате работал телевизор и я просто пошла на этот голос… Масгуда исполняла свое сочинение — “Баит Сююмбике”, в котором плач перемежался молитвой, но сквозь эту звукопись женской безутешности явственно проступал образ гордой красоты. Масгуда пела, сидя за роялем, но, не касаясь клавиш, помнится, даже закрыв глаза. В тот момент ей аккомпанировала только душа… Наверное, излишне говорить, то после этого я уже сознательно стала искать встречи с композитором. Сначала ждала возвращения Масгуды из фольклорной экспедиции. Потом она срочно выехала в Швецию на первое исполнение своего сочинения для хора “О, дети Адама” (одновременно Масгуда консультировала шведских журналистов, которые готовили очередной радиоцикл о татарском фольклоре). А тут и осень подоспела — начались занятия в медресе, где она преподает “прекрасное” (ее предмет так и называется), а кроме того, нынче она стала аспиранткой Института Истории отдела общественной мысли. Наконец, Масгуда пригласила меня на премьеру своего балета “Серебряная ложка в облаках”, которую она ждала почти десять лет. Вообще-то, по-большому счету, это не балет, а хореографическая миниатюра, но по своей духовной концентрации эта музыка сродни космосу, в ней — те же шорохи, та же пульсирующая бездонность и та же магия. Неспроста долго никто не отваживался поставить это произведение на сцене. Мало того, что музыка сама по себе необычна, но с ней действительно связаны трудно объяснимые вещи, подчас роковые стечения обстоятельств, в чем смогли убедиться и участники набережночелнинского хореографического ансамбля “Булгары”, ставшие первыми исполнителями “Серебряной ложки”… Словом, когда мы наконец встретились для этого интервью, честно говоря, я уже затруднялась ответить даже самой себе, кто передо мой — композитор, ученый -фольклорист или просто колдунья?… Cкажи мне, кто твой джин, и я скажу, кто ты —Масгуда, готовясь к этой встрече, я прочитала, кажется все, что написано о вас… Это не составило труда, ибо написано пока немного, во всяком случае, в родных пределах… И как правило, вашу творческую самобытность объясняют тем, что вы родились в деревне и, что называется, с молоком матери впитали красоту народных песен и мелодий. О, согласитесь, то же самое можно сказать почти о каждом из наших композиторов, и при всем том ваша музыка даже отдаленно не напоминает ту, которая написана на основе того же фольклора другими авторами. Что вообще вы подразумеваете под этим понятием — “фольклор”? Многим это представляется приблизительно так: сидят бабушки, поют что-нибудь старинное, протяжное, а рядом с ними кто-то все это записывает на магнитофон… —Мне труднее было бы ответить, что для меня не является фольклором. Фольклор — это все: мой характер, мои привычки… Скажем, я очень люблю чай с яблоками: накрошу и пью. И вот когда это увидел гид наш гид в Швеции, тоже фольклорист, он просто ахнул: оказывается, его бабушка делала точно так же. Сегодня, наверное, ни один швед не пьет чай с яблоками, но при этом не исключено, что когда-то очень давно моя прапрапрабабушка и прапрапра… нашего гида вместе пили чай с яблоками. Я это пример привела, что народы отличаются друг от друга не языком, не религией (язык можно выучить, конфессию сменить), а именно фольклором, который для меня сродни понятия менталитета. И чай с яблоками — такая же неотъемлемая часть его, как песни, обряды наших предков, сам строй их мысли, мироощущение. Вместе с тем фольклор не есть что-то застывшее, это своего рода струны человеческой души, которые откликаются далеко не на каждое прикосновение, а только такое, которое не нарушает в человеке его внутренней гармонии. К примеру, мы не всегда можем объяснить себе, почему один человек симпатичен, а другой, даже без видимых причин, неприятен. Вернее, мы объясняем это какими-то психологическими факторами, биоэнергетическими особенностями человека. Наши предки, естественно, даже слов таких не знали, но часто испытывали то же самое и объясняли это явление по-своему. Скажем, в татарском языке есть слово “джин”, по смыслу оно имеет мало общего с джиннами из арабских сказок. В татарской деревне могли приблизительно сказать так: “Не подходи ко мне, твой джин плохо действует на моего джина”, или наоборот: “моему джину хорошо рядом с твоим…” На сегодняшний наш взгляд, это чистейшей воды фольклор. Хотя, в сущности, что изменилось, кроме того, что этому самому джину найдено другое название, более научное? Или скажем, у нас принято ругать самодеятельных композиторов: дескать, их музыка примитивна, портит вкус… Но как можно запретить человеку сочинять музыку, тем более, если ее слушает народ?! По-моему, каждый в этой жизни достоин желания выразить в звуках доступную ему красоту. Если уж на то пошло, то вся народная музыка, выражаясь опять же нашим языком, это самодеятельное творчество. Вот и нынешние композиторы-любители во многом берут на себя как бы черновую работу. Время отсеет лишнее… И потом уже профессиональные композиторы будут черпать из этой “народной” музыки темы для своих симфоний. В конце концов, даже музыку Моцарта все человечество любить не может… Конечно, я упрощаю какие-то вещи, но только ради наглядности, в подтверждение той мысли, что фольклор в нашей жизни играет куда более важную роль, чем это принято думать. —Ну, а если бы ваше восприятие фольклора было бы не столь объемлющим, а более традиционным, вы и тогда стали бы композитором? —Композитором, наверное, я и тогда бы стала, но в музыке я была бы “технарь”. И скорее всего, быстро сломалась бы… Музыка должна пойти из тебя, хлынуть, как вода из переполненной бочки. И прежде эту бочку надо наполнить, по каплям. Я не принадлежу к числу тех композиторов, которые черпают, скребут по дну, едва там что-то накопится. Я лучше подожду… Скажем, вот сейчас я чувствую, что музыка пошла, меня уже буквально мотает от нее. Но пока держусь, хотя знаю: надолго меня не хватит… Встань и иди —Масгуда, я, конечно, понимаю что это очень деликатный вопрос, вернее сказать, непрофессиональный, и все-таки задам его. Что же есть ваша музыка — стилизация. Вариации на фольклорные темы? Где в ней кончается фольклор и начинать звучать ваш собственный голос? —Меня уже замучили этим вопросом… Я уже сказала, что фольклор для меня — это все, даже игра солнечного света на зеленом листочке рождает во мне массу ассоциации, вплоть до того, каким цветом в детстве была намазана ранка на моей коленке. Так и в музыке, я считаю, что нельзя что-то взять из фольклора и “творчески” перенести на нотный лист. Это, конечно, почти невозможно объяснить, но когда мне задают подобный вопрос, я говорю: представьте, что вам на какие-то доли секунды позволили увидеть своими глазами нечто настолько прекрасное, что вы уже никогда не сможете этого забыть. Это нечто станет для вас воплощением самой красоты. И естественно, что вам захочется еще раз увидеть ее, и вы пойдете и будете искать то место на земле, чтобы еще раз испытать тот же восторг… Моя музыка, если хотите, и есть моя дорога к этому сказочной красоты лесному озеру, которое мне однажды показали. За одно мгновение я успеваю услышать все: саму музыку, ее тональность… А все остальное время пытаюсь лишь приблизиться к ней. Ее невозможно скопировать, но нельзя и сфальшивить — это мне же обходится дороже. Одна фальшивая нота через пару страниц вырастает в громадную проблему и приходится все начинать сначала, с этой самой ноты. —Масгуда, но почему все-таки музыка? Ведь фольклор — это и живопись, и поэзия. По-моему, вы могли бы стать замечательной драматической актрисой. Это музыка выбрала меня, а не я ее.. Ведь сам человек мало что решает, чаще он подчиняется стечению обстоятельств. Моя мама очень красиво пела… Отец даже ревновал ее в такие минуты, боялся, что кто-то еще, услышав маму, влюбится в нее. Он чувствовал, какая это сила… Сам он не пел, в нашей деревенской округе отец слыл прекрасным врачом, хотя высшего образования у него не было. Он лечил людей не столько таблетками, сколько словом, как бы играючи. Одна бабушка мне рассказывала, как пришла к нему, измученная своими болезнями, а он дал ей какую-то белую таблетку и говорит “Встань на заре, возьми еды и ступай к Серебряному источнику (есть такой недалеко от нашей деревни). Помолись там, покушай, запей из источника и иди обратно домой. После этого только примешь таблетку”. Она верила и этой таблетке, и всему, что он говорил, потому и выздоровела. Наверное, и вода в источнике обладала какими-то целебными свойствами, но главное — человек оставался наедине с красотой. Оглядываясь вокруг себя с восторгом, он просто начинал страстно хотеть жить. Отец знал, что говорил… После его смерти меня увезли в Казахстан к родственникам. Поскольку в свои десять лет я вытянулась во весь свой нынешний рост, меня решили отдать в спортивную школу-интернат. Но то ли сели мы не на тот автобус, то ли вышли не на той остановке — короче, вместо спортивной школы мы оказались на пороге музыкальной… Как я была серой бабочкой —Мое детство прошло в Башкирии, у меня и в паспорте записано, что я башкирка… Но голос крови не обманешь, поэтому, сколько себя помню, мне всегда хотелось в Казань. К счастью, здесь была консерватория. И я словно бы опять подчинилась какому-то голосу… Внешне все складывалось как нельзя лучше: училась с удовольствием, у замечательного педагога Анатолия Борисовича Луппова, передо мной открывались неплохие перспективы… Ощущение, что я на краю какой-то пропасти, прилипло откуда-то изнутри. Я вдруг почувствовала, что вся та красота, которая была вложена в меня и питала до сих пор музыку — она ушла. Я стала как серая бабочка — поникшая, скучная сама себе. Я даже двигаться иначе стала. Раньше я не то бы чтобы летала, но ходила как бы едва касаясь земли. А ту — руки как плети, иду по твердому, и глаза упираются в ту же землю. Однажды поймав на себе чей-то взгляд, я прочитала в нем, какая же ты некрасивая… Вы же понимаете, что это значит для девятьнадцителетней девушки… И этим я себя окончательно закомплексовала.. Это продолжалось долго, очень долго. Хотя окружающие меня люди, думаю, ни о чем не догадывались. Я работала, общалась, улыбалась… И так продолжалось до тех пор, пока не поняла, город — это вампир и отсюда надо просто бежать… И я стала ездить по деревням, деревенькам… Вернее сказать, вернулась к ним, к “своим” бабушкам, их песням. Но я не просто собирала музыкальный фольклор, я видела, какие прекрасные глаза у этих женщин, сколько в них природной грации, такта.. Нет, я не копировала их, но через эту множественность, как из осколков, и во мне что-то стало срастаться. И сейчас, скажу вам откровенно, я такая счастливая!.. —Даже я заметила эту удивительную перемену в вас. Масгуда, а что, по-вашему счастье? —Счастье — это когда понимаешь, что жизнь прекрасна. Прекрасна, какой бы она ни была, со всем, что есть в ней хорошего, и даже плохого. Ведь не столкнувшись со злом, не узнаешь истинную цену добра. Я счастлива, потому что люблю этот мир, людей, каждое проявление жизни. Мне говорят: ты такая, потому что здорова, у тебя ничего не болит… Это правда, но даже если завтра, допустим, мне скажут, что дни мои сочтены — что с того? Ведь я и так знаю, что умру. Между прочим, я много думаю о смерти, волнуюсь перед встречей с ней. Я действительно считаю, что это самый важный момент в жизни каждого человека. И по не так лучше, если бы после смерти я полностью уничтожилась — и телом, и душой. Я просто не могу представить, что может быть что-то прекраснее этого мира — со всеми нашими страданиями, нехваткой денег, нашими морщинами… Я не хочу обманывать себя. —Из этого можно заключить, что вы не самый религиозный человек. Но вместе с тем, вы преподаете в медресе, пишете духовную музыку… —Наверное, как и многие, я пришла к убеждению, что Бог во мне. И благодаря именно тому, что в свое время мой интерес к религии был отнюдь не праздным. И вот, когда я в это вовлеклась, начала читать суры, встала на намаз, одна очень религиозная женщина, которая давно знала меня, знала что любому занятию я отдаюсь полностью, без остатка — она-то сказала мне: “Остановись!” помню, и вправду было такое ощущение, что из меня душу вынули и повесили ее как есть, голую, на ветру… Иными словами, к тому времени душа моя стала настолько ранимой, что, едва начав читать суру, я обливалась слезами. А та женщина опять мне говорит: “Так нельзя. Я понимаю твое блаженство, но и ты пойми — ты не одна в этом мире, и когда люди заметят, что ты не такая, как они, это может плохо кончиться. В конце концов тебя просто упекут в сумасшедший дом”. И я не сразу, трудно выходила, но все-таки вышла из этого состояния. —Сейчас вы всерьез занялись наукой, собираете материал для диссертации… не боитесь ли вы, что это “засушит” вас как художника? Зачем это вам — при вашей интуиции, непосредственности? Я боюсь снова уйти в беспредел… ?? —Да. Я хочу стать нормальным человеком. У меня уже такой возраст, когда надо бы разобраться в своем багаже, разложить все по полочкам. В данном случае я не только о фольклоре говорю, но и о своем внутреннем самоощущении. Я не чувствую своих лет… —Да кто вам сказал, что это плохо? —Зеркало… Когда я смотрюсь в него, я же вижу свои морщины, вижу и понимаю, что всему свое время. И та безоглядная радость, тот восторг, которым я живу до сих пор, сорокалетней женщине уже просто не к лицу. Надо набираться мудрости, приводить все в соответствие. Пора понять, наконец, что все намного проще и всему, даже самому иррациональному, есть свое объяснение. Поймите, от того, как я чувствую, воспринимаю фольклор, пока хорошо только мне одной. Во всяком случае, если кому-то и нравится моя музыка, то это происходит как-то спонтанно, помимо моей воли. А я чувствую себя уже достаточно сильной, и в творческом, и в личностных планах, чтобы сознательно участвовать в этом процессе, а не полагаться только на интуицию. А для этого нужны знания, много знаний… —Масгуда, а как ваша семья — муж, сыновья смотрят на то, что у вас остается не так много времени, чтобы побыть просто мамой, просто женой?… —О, вот с этим у меня никаких проблем. Мой культ в семье сотворили мои же мужчины. Они меня просто балуют. Не тем, конечно, что не чураются любой домашней работы, а своим отношением. Их понимание, уважение для меня самая большая опора в жизни. Наверное, я действительно избалована — родителями, своей семьей. Избалована даже теми, кто меня не любит, и не скрывает этого. Не замечай они меня вовсе — вот это было бы обидно. А неприятие — это тоже признание, тоже показатель значительности человека. И порой даже убедительней, чем славословие. Пою и вижу одно: Млечный путь —Когда-то я тоже переживала, если мне говорили, что я что-то не так с точки зрения техники, теории. Да и я сама ощущала этот внутренний барьер между тем, что можно и чего нельзя. А теперь я могу тянуть свой звук и пять минут, и дольше, хотя меня учили, что это неправильно. Но мне так нужно! В это момент я, может быть, вообще не о музыке думаю, а о том, что вот он, Млечный путь, передо мной, тянется от одной звезды к другой. Вот я его и тяну… —Вы удивительно поете!… —Своим девочкам в медресе я говорю так: пение — это долгий плач, а плач — это долгое пение. И это не образность, а совершенно доказанная вещь. Я сама экспериментировала и убедилась: когда человек поет, когда плачет, у него в горле возникает одна и та же ситуация. Поэтому пение, уж поверьте мне, прекрасное средство против стресса. Это все равно, что выплакаться. —В своей музыке в часто используете вокализы и вообще много пишете для голоса и хора. При чем самая большая удача для слушателей, как я поняла, если вы и сами же поете. Вы это делаете для души или в силу необходимости, потому что вас в чем-то не устраивает пение профессионалов? —Нет, у нас есть замечательные певцы, и когда я пишу для них ноты, я знаю, что они споют так, как мне надо. Но есть вещи, вернее, какие-то кусочки, в музыкальном произведении, которые я даже записать не могу, а только показать. Иногда один такой звук способен вывести слушателей из равновесия. Профессионалу, чтобы произвести его, иногда просто надо забыть, что он профессионал, то есть не думать об экспозиции, кульминации, дыхании, наконец. Конечно, не каждый может себе это позволить. А мой голос — это мой голос, я пою и ни о чем другом больше думаю. Говорят, у меня мистический голос… Не знаю, по-моему, слишком низкий для женщины, и только в этом его исключительность. Как бы то ни было, я не ставлю пение себе в заслугу, с таким голосом я родилась. Терракотовое солнце —Ваша музыка глубоко национальна по духу, и это так же очевидно, как и то, что специально вы к этому е стремитесь, просто чувство национальной принадлежности сильно в вас самой. Да и вы как-то обмолвились, что ваша музыка Восток не удивила бы… И все-таки, что вам дает ощущение своей нации, если это не религия, не какие-то бытовые устои? —Первое, что человек слышит, покинув утробу своей матери, и последнее — то, как обставляется его уход из этого мира — все то, что было между этим формирует в каждом из нас менталитет нации. Песни, присказки, традиции, цвета… К примеру, каждая нация красит свои дома в тот цвет, каким воспринимает солнце. Это лишь на первый взгляд солнце для всех желтое. А вот для шведов, скажем, оно терракотовое. Сначала, они удивились, когда я сказала им об этом, а потом задумались. Или у нас, татар, есть поговорка: “Не кричи зелено-голубым цветом”, то есть не озлобляйся, не порти другим настроение. Ведь цвет — это именно настроение, и он очень много говорит о мироощущении нации. В силу этого и моя музыка, наверное, отнюдь не космополитична. Она выражает мою суть, а я - дитя татарского народа. Я воспринимаю мир в таких же цветах, я вдыхаю тот же аромат, я знаю над чем мой народ смеется и плачет. То и мой смех, мой плач. К слову, я не обольщаюсь тем. Что в некоторых европейских странах сейчас возник интерес лично к моей персоне. Я понимаю, что интерес не только и не столько ко мне, сколько к моей нации, ее культуре. Но поскольку именно моя музыка в какой-то мере этот интерес спровоцировала, значит, что-то от моего менталитета передалось и ей. Действительно, специально я к этому не стремилась, но и не стыжусь, когда меня называют национальным композитором. Да и как не гордится этим? Ведь, в конечном счете, я тоже звено, соединяющее цепочку времени. Если вдуматься, то все прошлое моего народа — это прямая дорога ко мне. Сколько же всего должно было случиться, чтобы я, наконец, появилась на свет. И каждый раз, когда я пытаюсь представить эту бесконечную череду судеб, то вновь и вновь говорю себе: какая же ты счастливая… Ольга Стрельникова Республика Татарстан, 1996, 6 января. …И в сердце музыка просилась … Ее детство прошло в далекой татарской деревне на границе с Башкирией, где из земли били чистые родники, а сердца людей полнились песнями, назидания старших неожиданно и в то же время естественно выливались в форму притчи, а дремучий лес был полон таинственных предчувствии и навевал вещие сны. Ее фантазии были причудливы. Они витали в иных временных измерениях, ибо были рождены фольклором. Какой была музыка древних булгар? Отступали века, отзвучали струны, однако чувства, разбуженные ими, осталась в древней поэзии. Они живут в письменах на арабском языке. В своем творчестве Масгуда открывает новые пути. Воспитанная на синкретической народной традиции, она чувствует естественность музыкального озвучивания поэтического жанра нэсэр, сочиняет свой шаркы о жизни, смерти, о любви так, как когда-то, быть может сочинял для грозного хана прекрасный юноша-певец… Музыка Шамсутдиновой философична и одновременно ярко эмоциональна. Она пробуждает от обыденности и суетности к тому гармоничному мировосприятию, что заложено в народном сознании…. Е.Яхонтова Вечерняя Казань 1988. “Вслед за синей птицей” Вечерняя Казань, 1986 год, 14 ноября. Саида Галеева “Вслед за синей птицей” Она отворила балкон, и комнату до краев заполнила голубизна дня, перемешанная с цветом золота и шелестом желтых листьев. Тайна творчества… Эта тема нашего разговора возникла как-то сразу, и чувствуется, что для композитора Масгуды Шамсутдиновой, чей путь в искусстве еще только начинается, она не случайна. —Момент творческого подъема — это опьяняющее состояние горения, увлеченности какой-то идеей, музыкальной темой или стихотворением — говорит Масгуда, как бы продолжая давно начатую мысль. — Словно огненный смерч уносит тебя ввысь, рождая удивительное ощущение полноты сил и жажду самоутверждения. Это будто сон наяву. Ясными до ослепительности, как при свете молнии, становится идея и очертания будущего сочинения. Но, увы, между этим мгновенным озарением и последующим воспроизведением всегда лежит какой-то отрезок времени. И пока сядешь за стол и найдешь все необходимое для записи, оказывается, в памяти удержались далеко не все детали, к тому же успело смениться настроение, остыть, что ли, и попытки повторить “видение” выходят вялыми и неубедительными. Так, проснувшись после прекрасного сна, ловишь только слабые тени ускользающих образов. Поэтому творчество — это вечная погоня за невозможным, за Синей птицей, это преодоление сопротивляющегося материала, которое я сравнила бы с бегом с препятствиями. Когда же во время работы мне изменяет выдержка, уношусь мыслями в детство и вижу свою деревню и около самого дома — лес: вознеслись в небо могучие деревья. Тогда ощущение счастья и простоты из того “далека” приходит ко мне опять и дарит ‘второе дыхание”. Детство Масгуды прошло в Башкортостане, в селе Кшлау-Елга. Мать читала Тукая — четырехтомник поэта она знала наизусть; отец читал свои стихи, почему-то всегда белые (или его речь звучала как стихи?); дед был богат на выдумку рассказывая, например, как каждую ночь летает по небу, уцепившись арканом за луну. —Я помню многие сны детства, во всяком случае, все цветные сны. Однажды приснился Шурале, было по-детски страшно, но интересно… И сейчас мне нравится сказочный вымысел… Люблю дождь, ветер, холод, и когда шум в проводах, когда вся природа — порыв и движение. Люблю огонь, но он привлекает не своим теплом, а переменчивой жизнью форм и цвета. Не люблю, телевизора, магнитофона, слушать музыку вне концертного зала. Люблю животных, но опять же не по телевизору — наверное, потому, что мне нравится быть участницей спектакля, которая называется “жизнь”. Обычно люди творческого труда пристально всматриваются в жизнь в поисках сюжета, типажа, звуковых идей. (Например, “поющая ” дверь нашего театра оперы и балета напоминает оркестровый инструмент с сурдиной, особенно, если находишься под впечатлением пряных оркестровых тембров такого балета, как “Сотворение мира”). Но Масгуда не ищет впечатлений “извне”. —Предпочитаю одиночество или общество двух-трех друзей, противоположных по натуре, — признается она. — Пока я больше полагаюсь на “на внутренние резервы”: многие темы, сюжеты и представления как бы заложены в меня с детства, их питает творчество Тукая и Хади Такташа. Может, поэтому я так легко и с удовольствием работаю для детей, причем предпочитаю музыку к спектаклям и песни на татарском языке — это язык моего детства и моих любимых поэтов. Сейчас у Масгуды Шамсутдиновой — выпускницы Казанской государственной консерватории 1979 года по классу композиции профессора А.Б. Луппова — уже солидный багаж. Ею написана музыка к двум спектаклям кукольного театра (“Зайчик с спичками” по пьесе Б. Ларина и “Карлик-школьник” по сценарию Т.Миннулина), оперетта “Коза и Баран” по сказке Г.Тукая, фортепианные вариации “Деревенское детство мое”. Иной авторский план — философский, национально-патриотический — обозначают симфоническая поэма “Родной язык”, Скрипичный концерт и Струнный квартет, многие страницы которого посвящены трагическим вехам истории татарского народа. С лирической стороны раскрывается Масгуда Шамсутдинова в музыке для голоса: ею написаны вокальные циклы “Любовь Тукая”, “Только весны повторяются” (стихи Р. Файзуллина), “Вереск” (стихи М. Цветаевой), песни на слова Х.Такташа, Г.Рахима, Р.Валеева, Ф.Сафина. Она автор — четырехчастного сюитного цикла обработок татарских народных песен. —Песни я нашла в сборнике Махмуда Нигмедзянова, в котором представлено удивительное богатство музыкальных стилей татар, — говорит Масгуда. — Вообще я увлечена фольклором — грузинским, кубинским и прежде всего, татарским. Среди ее привязанностей — Шостакович, Прокофьев, импрессионисты и Стравинский, экспрессионизм Шенберга, Берга, Веберна. Увлечение музыкальным интеллектуализмом ХХ века не мешает ее собственной музыке (особенно детской) быть откровенно “земной”: она пронизана танцевальными ритмами и всегда имеет какую-то реальную жанровую основу. Часто Масгуда прибегает к джазировaнию национальных интонации, добиваясь их современного звучания. Сейчас молодой композитор готовится к очередному пленуму Союза композиторов ТАССР (в этом году он будет выездной и пройдет в Набережных Челнах), где собирается показать новый квартет для духовых инструментов. А самая большая ее мечта — написать оперу-ораторию по произведениям Хади Такташа. Ну что ж, поиск Синей птицы продолжается. (Фото Е.Кукушкина) Когда Земля резонирует с космосом 30 сентября, 1995 года, Известия Татарстана, Татьяна Мамаева В канун отмечаемого завтра Международного дня музыки в Швецию по приглашению Королевской Академии Музыки выехала Масгуда Шамсутдинова. В Стокгольме пройдут показы ее музыкальной легенды “О, дети Адама”. —Масгуда, можно сказать, что в последнее время вы очень исполняемый за границей композитор. А дома, похоже, все сложнее? —Как сказать. Например, для ансамбля “Булгары” из Набережных Челнов (там есть очень интересный хореограф Юрий Смышляев, мы понимаем друг друга) я написала хореографическую фреску “Серебряная ложка в облаках”. Причем, челнинцы хитро сделали, когда я приехала к ним, они заперли меня в квартире и не выпускали. Пока я сочиняла. Это здорово, когда с тобой связывают такие надежды, но потом год не принимали мою музыку! —Почему? —Балет не мог в нее “въехать”. Зато когда они ее приняли, то работа пошла быстро. Так что “Серебряная ложка” создавалась через трудности. —Я понимаю, что рассказать музыку трудно, и все-таки попробуйте. —Я взяла языческий, доисламский период, когда человек был близок к природе. Когда он просил ее о чем-то, она отзывалась на его зов. Балет получился небольшой, всего 20 минут. Если копнуть еще глубже, то я пыталась коснуться трех тем — человек и его душа, человек и другое измерение, человек и Вселенная. Ведь все мы — капельки Вселенной. —Вы верующий человек? —Верю, но молиться не хожу. В мире все фатально. —Этак можно отказаться от любых усилий во имя добра, но вы же не отказываетесь. —Я не делаю добро… я просто не отвечаю на зло. Даже когда мне кто-то причиняет боль я стараюсь помнить все, что не делается. Все к лучшему. Сейчас мне больно, но в итоге через эту боль я обрету что-то в своей жизни. Новое и хорошее. —И как прошла премьера? —Говорят, великолепно. Это было в Турции, я туда не ездила. Костюмы сделал один из моих любимых художников Тан Еникеев. Он использовал в оформлении рунические знаки. В “Серебряной ложке” очень сложная цветовая партитура. В татарском языке есть такое выражение “Что ты кричишь зелено-голубым голосом?” Ну как бы дурным голосом. Цвет несет психологическую нагрузку. В “Серебряной ложке” звучит ветер, но не тот, что бьется в окна, а тот, когда из хаоса возникает мир. В это миг Земля резонирует с космосом. И всему этому должна соответствовать цветовая партитура. —И где именно в Турции прошла премьера? —В Измире, на международном фольклорном фестивале. —И теперь Стокгольм, “Дети Адама”. Как вы определяете жанр этого сочинения? —Я бы назвала его так: музыкальная легенда для хора, флейты и большого барабана. Литературная основа — Коран и Ветхий Завет. —Они полемизируют между собой? —Я искала точки соприкосновения, их много. —И какова прграмма вашего пребывания в Швеции? —Я еду вместе с хором Немецкого общества под управлением Алевтины Булдаковой. Они и исполнят мое сочинение. Будут записи на радио, встречи с музыкантами. Потом хор вернется в Казань, а я на некоторое время останусь в Швеции. Знаете, я недавно о чем подумала. Ведь викинги были у нас в Булгарах, приезжали изучать обработку бронзы, это происходило в IХ-Х веках. Обрабатывать бронзу они научились и свое общество успешно строят. А мы немного дичаем… Есть у нас татарские композиторы, использующие фольклор опосредованно. Ради всех святых… У всех своя эстетическая концепция, своя задача. Я не использую, я нахожусь в этой среде. Не курице учить, куда, почему и как воробушку лететь и какие песни петь, и так ли она машет крыльями, и таким ли цветом окрашена. 109 сура — 6 аять, Сезнећ њз динегез, минем њз динем (У вас своя религия, у меня — своя). Мне больно, когда выхватывают кусок мелодии у народа, и варварски растлевают в угоду 3х дневной выучке. Хотя, кто какое право имеет залезать в чужую подкорку, искать мотивы творчества. Но есть неписаные этические композиторские законы. У моего народа кроме прекрасной души нет ничего, нет материального богатства. Не топчите ее немытыми ногами. ————————————————————————————— Портрет музыканта. Язык не может передать все, что я чувствую. Видимо, существует что-то, которое будет раскрыто, и люди передадут в друг друга свою самую сокровенность. А пока существует Музыка, которая помогает людям общаться на более высокой ступени, чем средствами языко-тело общения. Посредником между музыкой и человеком является музыкант. Музыканты — люди крайностей, ранимые, самовлюбленные, эгоистичные, больные, честолюбивые, нуждающиеся в поддержке, покровительстве, жестокие к себе и окружающим, совершенно беспомощные в миру, не могущие за себя постоять. Без музыки музыканты как рыбы без воды, как человек без воздуха. Музыкант — это страдание, но и бесконечное счастье. У музыканта не должно быть никакого препятствия для самовыражения, он должен думать как он счастливит мир, без него мир бы пропал. Они нуждаются в поклонении. Они заслуживают это, так как дарят миру свою обнаженную суть, отдавая самого себя без остатка. Он говорил мне… Масгуда Шамсутдинова Он говорил мне, что композиторы и художники счастливее режиссеров. Их творчество фиксировано. Как можно запечатлеть удачу режиссера? Записать на радио-видео-кинопленку? Да никогда, это будет всегда зависимо от операторов, которые могут быть недостаточны талантливы, чтобы выразить малую толику того, что хотел режиссер. Один и тот же спектакль играется по-разному, все это настолько зависимо от мелочей жизни, даже от того, что тебе в проходах театральных кулис кто-то что-то сказал. И все это выносится на сцену. Задача режиссера сотворить, выписать, закрасить, вылепить свое деяние так, чтобы оно не зависело от внешней атмосферы. То есть сделать Правду, которую ничто не может согнуть, раскачать. Это достижимо только режиссерам, подобно Марселю Салимжанову, которые внутри себя несут эту Правду. Мучился ли Марсель Салимжанов, создавая свои творения. Я уверена — мучился, страдал, так как много путей к Правде. Есть прямые, но от этой прямоты сама Правда перестает быть Сутью. Есть завихлястые, когда режиссеры хотят показать, а вот, я знаю то, что вы не знаете, А есть путь Салимжанова, когда Художник ищет тропинку к свету, который в начале пути еле мерцает. Во время подготовки спектаклей он менялся так, что было неудобно смотреть даже в его глаза, я чувствовала себя так не уютно, как бы я входила в личностную сокровенность. Мне казалось, что он сам как мерцание-претворение был зависим от того света конечного Результата, к которому он шел. И что никто и ничто не должно было ему мешать. Но… Композиторам достаточно листы нотной бумаги, карандаша, чтобы состоялось творение, художникам —холст, краски, и кисти… Мои произведения могут и не исполнить при моей жизни, но я умру с мыслью, что когда-нибудь исполнят. Меня эта мечта греет, и я пишу свою музыку, надеясь.. Режиссеры творят и живут своим искусством только при своей жизни. И они зависимы от драматургии, от бюджета, от настроения актеров, от производственной театральной фабрики, и т.д. Без кооперации сотен людей невозможны их творения. Поэтому режиссер еще не только создатель спектакля, но и он ответственен за все, что около спектакля. У Марселя Салимжанова авторитет был настолько высок, что достаточно было услышать, Он сказал… И все выполнялось беспрекословно. Это удается только личностям, которые несут энергетику Правды и мечту о ней. Марсель Салимжанов был детищем своего татарского народа. Он обожал все прекрасное, что составляло красоту его народа. Он глубоко страдал от безобразного, что есть в отдельных проявлениях у каждой нации. Он выпячивал в своих спектаклях каждое из этих качеств, давая возможность увидеть Татарину себя снаружи. Он гордился, что был национальным творцом. Быть художником без национальности гораздо легче в наше время. Если твое творение не удалось, это можно “смахнуть” на то, что твой народ еще не дорос до восприятия общечеловеческих ценностей. При этом скривив душу от нежелания знать, что элементы твоего народа это и есть источник общечеловеческого достояния. Марсель любил своих татар-актеров, которых он воспитывал десятилетиями, давая им возможность кристаллизовать национальную мимику, пластику, тембр… Он добивался в своих спектаклях того, чтобы его актеры ходили, говорили, поворачивали голову по татарский, любили и ненавидели по татарский. Именно это качество выделяло его от многих космополитов-режиссеров, и составляло его общечеловеческую ценность как творца. Он говорил мне, что не любит резких движении, то, что может шокировать консервативную публику. Публика всегда консервативна, говорил он мне, привить росток нового надо очень осторожно. Публику можно напугать. И потерять. Необходимо обдуманно подходить к перестройке или застройке восприятия публики. Не все то новое что за пределами обычного будет подходить ко вкусу нашей публики. Изюминку его театра составляло то, что его публика была его публикой, она не перебирала от скуки альтернативу — куда бы пойти. Она шла только на его спектакли, и только на его актеров. Было ли это хорошо? Раньше я думала — это плохо, публика должна быть избирательно всеядна. Сейчас я думаю, что его публика была счастлива, и он был счастлив с ней. Он держал поколения зрителей под своим контролем, воспитывал, прививая свое художническое видение. Он имел как бы свое тайное общество, которое жило в радостном ожидании его призыва на сотворчество таинства души, что являлось сутью его спектаклей. Как он выбирал пьесы для своего будущего спектакля? Выбирал ли те, которые изначально несли простор для фантазии, или на злобу дня, или.. Ни то, ни се… Мне было удивительно приятно услышать от него, от признанного Творца, что тот путь по которому он шел, близок и мне. Ему приходилось прочитывать тонны бумаги, он был обязан это делать, так как был Главным, и потому что, он был любопытным и жадным в поисках талантливых произведении. Он говорил, что в целом произведение драматурга могло быть и не так цельным, как хотелось бы, но вдруг его “зацепляло” что-то в этом произведении. То, что было внутри его художественной натуры. И “зависало” в нем что-то очень важное и необходимое, зерно, идея. Это было “то”, что он знал, это его будущий спектакль. И он состоится. Потом приходила рутинная работа с драматургом, который может и не замечал этого зерна в своем произведении, так как его у него может быть и не было. А было это в самом Марселе, а драматург вдруг случайно подтолкнул его к тому самому важному в нем, что ждало выхода. В том то было и удивительное качество Марселя как режиссера, Он сказал… И драматург мучительно перерабатывал свою пьесу под видение режиссера, сопротивляясь, и в то же следуя пути Проводника. Я его умоляла поставить спектакль “Трагедию Земных Сыновей” по Хади Такташу. Я даже уступала музыку другим композиторам, пусть другие пишут. . Он сказал, что это произведение пока никто не сможет поставить, еще не родился тот режиссер. Я хотела его спросить, что же вы не воспитали такого режиссера, чтобы этот спектакль был поставлен? Сейчас я понимаю, как бы был неуместен этот вопрос. Разве можно воспитать режиссера — его можно увидеть, заметить и не мешать… Он сказал, что мечтал Хади Такташа поставить, но в пору его молодости ему бы система не дала ставить, а когда он уже стал зрелым, он понимал что никто и никогда не выделит достаточного бюджета чтобы этот спектакль состоялся. Я пишу “Трагедию Земных Сыновей” надеясь, что хоть после моей смерти исполнят его. Мне нужны только нотная бумага и карандаш… А Марселю нужны были негаснущие вулканы, суперсвет, идеальная звуковая аппаратура, симфонический оркестр, профессиональный татарский хор… А человеческие качества, как любовь и ненависть, зависть и предательство, преданность и самопожертвование были доступны его ваянию… Хотя чувствую себя пятым колесом телеги, я обожаю сопровождать гастроли нашего Татарского Драматического театра имени Галиаскара Камала в Башкортстан. Не могу отказать себе в удовольствии следить за реакцией не казанской публики, которую изучила наизусть, знаю, где будут смеяться и где должны вздохнуть, затаить дыхание, удивляться… Люблю сравнивать восприятие татарских зрителей другой территории. Я получаю параллельное наслаждение, когда публика ведет себя неадекватно казанскому зрителю. Смеется не там, плачет не там. Нравится то, что не нравится казанцам. Это театр в театре. Марсель Салимжанов любил уфимских зрителей. Он говорил мне, что получал подтверждения своей правоты, когда дома публика могла и не заметить его нюансы, сбрызнутые в полотно спектакля, но эта краска срабатывала на гастролях, у другой публики. Значит он был прав в своем творении. “Искал тебя, любимая” Туфана Миннулина мне была передана Марселем Салимжановым во время его последних гастролей в Башкортстан. Это было так неожиданно, что я даже задохнулась от его предложения, от того, что я буду с ним работать. Он привык работать с Фуатом Абубакировым. А я любила работать с Фаридом Бикчантаевым, опыта работы у меня с Салимжановым не было, и я боялась, что не удовлетворю его вкус. Это был сложный спектакль. Всего два исполнителя… О любви… Они должны были и танцевать и петь, и весь спектакль был закутан музыкой. Я работала долгое время над музыкой спектакля, все время держа в памяти музыкальный вкус Салимжанова. . Осенью я узнала, что он тяжело болен, и что этот спектакль я буду делать с Рифкатом Исрафиловым. Мне пришлось сочинять другую музыку уже под художественный вкус другого режиссера. А Марсель приступил к своему реквиему “Баскетболист”, где был занят полный театральный состав… Так он прощался с любимыми актерами, театром, своей публикой, прощался и успел прокричать свою боль и отчаяние о несбывшейся мечте своего народа… 2003 год, ноябрь, Сиэтл, США Масгуда Шамсутдинова Статья Елены Яхонтовой для проспекта Творческий путь Масгуды Шамсутдиновой только начинается. С полной уверенностью можно сегодня сказать, что ее стихия — камерность, здесь она воплощает свои замысы, фантазии в их национальном своеобразии. Творческое преобразование фольклора композитором — процесс необыкновенно интересный, тем более если сам композитор — носитель традиции. Масгуда Шамсутдинова знает свой родной фольклор, сама прекрасно исполняет народые песни. Феномен ее сотворчества с исполнителями заключается в том, что что воспитанные в стенах академических музыкальных заведений вокалисты, скрипачи, флейтисты, выучивая нотный текст ее произведений, очевидно, повинуясь профессиональной интуиции, идут слушать саму Масгуду, чтобы не просто воспроизвести ее музыку, но совершить таинство ее оживления мелодии в ее интонационном смысле, приглушенном письменной нотацией. Эта потребность подключения из устной передачи, свойственной именно фольклору — в профессиональном творчестве неожиданна и парадоксальна. Она не навязывается композитором и возникает у исполнителя как бы случайн, от приобщения к магии ее пения. Фольклорные корни, питающие ее с детства, прорастают в ее произведениях в оригинальной форме. В первую очередь, здесь хочется сказать о тембровых и жанровых находках, открытиях нового порядка. Чувствуя национальный тембр, композитор находит его в привычных инструментах симфонического оркестра. Может быть, поэтому в ее пока еще скромном авторском портфеле больше произведений для солирующих инструментов, причем эта монодия таит неожиданные тембровые предвидения, уходящие, кажется, в глубину веков. Ее “Шаркы”, для виолончели соло, “Насэр” для скрипки — примеры поиска такой национальной формы, которая вытекала бы из соответствующих темброво-интонационных открытий. Феномен Масгуды заключается в активно сосуществующем фольклорном сознании, пробуждающемся порою неожиданно и в жизни и в творчестве. Она родилась и выросла в деревне Кшлау-Елга, ее предки проводили жизнь в постоянной борьбе с лесом, и сильные мужчины, словно побратавшись с природой, уходя из этой жизни, оставляли потомкам расчищенное поле, навсегда получавшее имя человека, освободившего его от леса для доброго посева. Когда летом долго не было дождя, взрослые посылали детей деревни к реке “приглашать дождь”. Воспоминания детства вылились в интересную композицию “Приглашение Дождя”. В партитуре практически отсутствуют ноты — это ритмические рецитации и заклички. Аккомпанирующими инструментами для юных участников становятся пустые ведра, колокольчики, сухие звонкие палочки, дандарай. Исполнение предполагает сценический вариан, однако композитор постоянно думала о совмещении зрительского интереса к происходящему на сцене с интересом внутри “фольклорного круга”, который должен захватить участников, исполняющих игру-действо в первую очередь для себя. Другой обряд “Приглашение Весны”, который Масгуда тоже помнит с детства, стал основой эскизов для ее нового балета. Интерес к сценическим жанрам у композитора не случаен, после окончания консерватории по классу профессора А. Б. Луппова, Масгуда Шамсутдинов небезуспешно работала заведующей музыкальной частью Казанского театра кукол, писала музыку для спектаклей. Масгуда Шамсутдинова с большим интересом работает в самых различных жанрах: симфоническом, вокально-инструментальном. Примечательно то, что обращение к фольклору, особенно в последние годы, словно возвращение к самой себе. Среди интересных произведений последних лет и вокальный цикл “Нуры-Судур”, и дастан “Магди”, исполненный в Казани во время празднования 1100-летия принятия ислама Волжской Булгарией. Музыка Масгуды Шамсутдиновой философична и одновременно ярко эмоциональна. Она пробуждает от обыденности к тому гармоничному мировосприятию, что зложено в народном сознании. Несмотря на свою молодост, Масгуда Шамсутдинова уже известна в республике, любима своими слушателями, которые ждут от нее новых ярких, самобытных сочинений. “Вслед за синей птицей” Вечерняя Казань, 1986 год, 14 ноября. Саида Галеева …И в сердце музыка просилась Вечерняя Казань 1988. Е.Яхонтова. (отрывок) Когда Земля резонирует с космосом — Известия Татарстана, 30 сентября, 1995 год Татьяна Мамаева Душа на ветру Ольга Стрельникова, фото Р.Якубова, 1996 год, Республика Татарстан, 6 января, 1996 года ХХI век будет веком матриархата 8-11 марта, 2001 год, газета “Восточный экспресс” Интервью Резеды Даутовой с Масгудой Шамсутдиновой AИФ 2001 год, с 24 по 30 сентября “Ее музыка пахнет полынью” Беседовала В. Алсуфьева ————————————————————————————————— “Вслед за синей птицей” Вечерняя Казань, 1986 год, 14 ноября. Саида Галеева “Вслед за синей птицей” Она отворила балкон, и комнату до краев заполнила голубизна дня, перемешанная с цветом золота и шелестом желтых листьев. Тайна творчества… Эта тема нашего разговора возникла как-то сразу, и чувствуется, что для композитора Масгуды Шамсутдиновой, чей путь в искусстве еще только начинается, она не случайна. —Момент творческого подъема — это опьяняющее состояние горения, увлеченности какой-то идеей, музыкальной темой или стихотворением — говорит Масгуда, как бы продолжая давно начатую мысль. — Словно огненный смерч уносит тебя ввысь, рождая удивительное ощущение полноты сил и жажду самоутверждения. Это будто сон наяву. Ясными до ослепительности, как при свете молнии, становится идея и очертания будущего сочинения. Но, увы, между этим мгновенным озарением и последующим воспроизведением всегда лежит какой-то отрезок времени. И пока сядешь за стол и найдешь все необходимое для записи, оказывается, в памяти удержались далеко не все детали, к тому же успело смениться настроение, остыть, что ли, и попытки повторить “видение” выходят вялыми и неубедительными. Так, проснувшись после прекрасного сна, ловишь только слабые тени ускользающих образов. Поэтому творчество — это вечная погоня за невозможным, за Синей птицей, это преодоление сопротивляющего материала, которое я сравнила бы с бегом с препятствиями. Когда же во время работы мне изменяет выдержка, уношусь мыслями в детство и вижу свою деревню и около самого дома — лес: вознеслись в небо могучие деревья. Тогда ощущение счастья и простоты из того “далека” приходит ко мне опять и дарит ‘второе дыхание”. Детство Масгуды прошло в Башкортостане, в селе Кшлау-Елга. Мать читала Тукая — четырехтомник поэта она знала наизусть; отец читал свои стихи, почему-то всегда белые (или его речь звучала как стихи?); дед был богат на выдумку рассказывая, например, как каждую ночь летает по небу, уцепившись арканом за луну. —Я помню многие сны детства, во всяком случае, все цветные сны. Однажды приснился Шурале, было по-детски страшно, но интересно… И сейчас мне нравится сказочный вымысел… Люблю дождь, ветер, холод, и когда шум в проводах, когда вся природа — порыв и движение. Люблю огонь, но он привлекает не своим теплом, а переменчивой жизнью форм и цвета. Не люблю, телевизора, магнитофона, слушать музыку вне концертного зала. Люблю животных, но опять же не по телевизору — наверное, потому, что мне нравится быть участницей спектакля, которая называется “жизнь”. Обычно люди творческого труда пристально всматриваются в жизнь в поисках сюжета, типажа, звуковых идей. (Например, “поющая ” дверь нашего театра оперы и балета напоминает оркестровый инструмент с сурдиной, особенно, если находишься под впечатлением пряных оркестровых тембров такого балета, как “Сотворение мира”). Но Масгуда не ищет впечатлений “извне”. —Предпочитаю одиночество или общество двух-трех друзей, противоположных по натуре, — признается она. — Пока я больше полагаюсь на “на внутренние резервы”: многие темы, сюжеты и представления как бы заложены в меня с детства, их питает творчество Тукая и Хади Такташа. Может, поэтому я так легко и с удовольствием работаю для детей, причем предпочитаю музыку к спектаклям и песни на татарском языке — это язык моего детства и моих любимых поэтов. Сейчас у Масгуды Шамсутдиновой — выпускницы Казанской государственной консерватории 1979 года по классу композиции профессора А.Б. Луппова — уже солидный багаж. Ею написана музыка к двум спектаклям кукольного театра (“Зайчик с спичками” по пьесе Б. Ларина и “Карлик-школьник” по сценарию Т.Миннулина), оперетта “Коза и Баран” по сказке Г.Тукая, фортепианные вариации “Деревенское детство мое”. Иной авторский план — философский, национально-патриотический — обозначают симфоническая поэма “Родной язык”, Скрипичный концерт и Струнный квартет, многие страницы которого посвящены трагическим вехам истории татарского народа. С лирической стороны раскрывается Масгуда Шамсутдинова в музыке для голоса: ею написаны вокальные циклы “Любовь Тукая”, “Только весны повторяются” (стихи Р. Файзуллина), “Вереск” (стихи М. Цветаевой), песни на слова Х.Такташа, Г.Рахима, Р.Валеева, Ф.Сафина. Она автор — четырехчастного сюитного цикла обработок татарских народных песен. —Песни я нашла в сборнике Махмуда Нигмедзянова, в котором представлено удивительное богатство музыкальных стилей татар, — говорит Масгуда. — Вообще я увлечена фольклором — грузинским, кубинским и прежде всего, татарским. Среди ее привязанностей — Шостакович, Прокофьев, импрессионисты и Стравинский, экспрессионизм Шенберга, Берга, Веберна. Увлечение музыкальным интеллектуализмом ХХ века не мешает ее собственной музыке (особенно детской) быть откровенно “земной”: она пронизана танцевальными ритмами и всегда имеет какую-то реальную жанровую основу. Часто Масгуда прибегает к джазировaнию национальных интонации, добиваясь их современного звучания. Сейчас молодой композитор готовится к очередному пленуму Союза композиторов ТАССР (в этом году он будет выездной и пройдет в Набережных Челнах), где собирается показать новый квартет для духовых инструментов. А самая большая ее мечта — написать оперу-ораторию по произведениям Хади Такташа. Ну что ж, поиск Синей птицы продолжается. (Фото Е.Кукушкина) …И в сердце музыка просилась Вечерняя Казань 1988. Е.Яхонтова. … Ее детство прошло в далекой татарской деревне на границе с Башкирией, где из земли били чистые родники, а сердца людей полнились песнями, назидания старших неожиданно и в то же время естественно выливались в форму притчи, а дремучий лес был полон таинственных предчувствии и навевал вещие сны. Ее фантазии были причудливы. Они витали в иных временных измерениях, ибо были рождены фольклором. Какой была музыка древних булгар? Отступали века, отзвучали струны, однако чувства, разбуженные ими, осталась в древней поэзии. Они живут в письменах на арабском языке. В своем творчестве Масгуда открывает новые пути. Воспитанная на синкретической народной традиции, она чувствует естественность музыкального озвучивания поэтического жанра нэсэр, сочиняет свой шаркы о жизни, смерти, о любви так, как когда-то, быть может сочинял для грозного хана прекрасный юноша-певец… Музыка Шамсутдиновой философична и одновременно ярко эмоциональна. Она пробуждает от обыденности и суетности к тому гармоничному мировосприятию, что заложено в народном сознании…. (отрывок из статьи, посвященой камерному концерту с Р.Еникеевой. Несер и Шаркы, Гатов И, и Л.Маслова исполняли ) Когда Земля резонирует с космосом 30 сентября, 1995 года, Известия Татарстана, Татьяна Мамаева В канун отмечаемого завтра Международного дня музыки в Швецию по приглашению Королевской Академии Музыки выехала Масгуда Шамсутдинова. В Стокгольме пройдут показы ее музыкальной легенды “О, дети Адама”. —Масгуда, можно сказать, что в последнее время вы очень исполняемый за границей композитор. А дома, похоже, все сложнее? —Как сказать. Например, для ансамбля “Булгары” из Набережных Челнов (там есть очень интересный хореограф Юрий Смышляев, мы понимаем друг друга) я написала хореографическую фреску “Серебряная ложка в облаках”. Причем, челнинцы хитро сделали, когда я приехала к ним, они заперли меня в квартире и не выпускали. Пока я сочиняла. Это здорово, когда с тобой связывают такие надежды, но потом год не принимали мою музыку! —Почему? —Балет не мог в нее “въехать”. Зато когда они ее приняли, то работа пошла быстро. Так что “Серебряная ложка” создавалась через трудности. —Я понимаю, что рассказать музыку трудно, и все-таки попробуйте. —Я взяла языческий, доисламский период, когда человек был близок к природе. Когда он просил ее о чем-то, она отзывалась на его зов. Балет получился небольшой, всего 20 минут. Если копнуть еще глубже, то я пыталась коснуться трех тем — человек и его душа, человек и другое измерение, человек и Вселенная. Ведь все мы — капельки Вселенной. —Вы верующий человек? —Верю, но молиться не хожу. В мире все фатально. —Этак можно отказаться от любых усилий во имя добра, но вы же не отказываетесь. —Я не делаю добро… я просто не отвечаю на зло. Даже когда мне кто-то причиняет боль я стараюсь помнить все, что не делается. Все к лучшему. Сейчас мне больно, но в итоге через эту боль я обрету что-то в своей жизни. Новое и хорошее. —И как прошла премьера? —Говорят, великолепно. Это было в Турции, я туда не ездила. Костюмы сделал один из моих любимых художников Тан Еникеев. Он использовал в оформлении рунические знаки. В “Серебряной ложке” очень сложная цветовая партитура. В татарском языке есть такое выражение “Что ты кричишь зелено-голубым голосом?” Ну как бы дурным голосом. Цвет несет психологическую нагрузку. В “Серебряной ложке” звучит ветер, но не тот, что бьется в окна, а тот, когда из хаоса возникает мир. В это миг Земля резонирует с космосом. И всему этому должна соответствовать цветовая партитура. —И где именно в Турции прошла премьера? —В Измире, на международном фольклорном фестивале. —И теперь Стокгольм, “Дети Адама”. Как вы определяете жанр этого сочинения? —Я бы назвала его так: музыкальная легенда для хора, флейты и большого барабана. Литературная основа — Коран и Ветхий Завет. —Они полемизируют между собой? —Я искала точки соприкосновения, их много. —И какова прграмма вашего пребывания в Швеции? —Я еду вместе с хором Немецкого общества под управлением Алевтины Булдаковой. Они и исполнят мое сочинение. Будут записи на радио, встречи с музыкантами. Потом хор вернется в Казань, а я на некоторое время останусь в Швеции. Знаете, я недавно о чем подумала. Ведь викинги были у нас в Булгарах, приезжали изучать обработку бронзы, это происходило в IХ-Х веках. Обрабатывать бронзу они научились и свое общество успешно строят. А мы немного дичаем… —————————————————————————————————————— Душа на ветру. Ольга Стрельникова, фото Р.Якубова, 1996 год, Республика Татарстан, 6 января, 1996 года В трамвай вошла женщина и сразу же обратили на себя взоры. Невольно залюбовалась ею и я… Не то чтобы она была очень молода и красива, но в ней было что-то такое, чего не встретишь у юных красавиц. Это такая стать и такая красота, перед которыми блекнет совершенство внешних черт. Источник этой завораживающей женственности гораздо глубже, она проявляется на лицах постепенно, с годами, да и то далеко не у всех… Конечно, я сразу узнала е. Это была Масгуда Шамсутдинова, которую до того много раз видела на концертах, в Союзе композиторов, но эта перемен в ней поразила и привлекла внимание раньше, чем я узнала Масгуду. А вскоре я услышала, как она поет. Это опять же вышло случайно: в комнате работал телевизор и я просто пошла на этот голос… Масгуда исполняла свое сочинение — “Баит Сююмбике”, в котором плач перемежался молитвой, но сквозь эту звукопись женской безутешности явственно проступал образ гордой красоты. Масгуда пела, сидя за роялем, но не касаясь клавиш, помнится, даже закрыв глаза. В тот момент ей аккомпанировала только душа… Наверное, излишне говорить, то после этого я уже сознательно стала искать встречи с композитором. Сначала ждала возвращения Масгуды из фольклорной экспедиции. Потом она срочно выехала в Швецию на первое исполнение своего сочинения для хора “О, дети Адама” (одновременно Масгуда консультировала шведских журналистов, которые готовили очередной радиоцикл о татарском фольклоре). А тут и осень подоспела — начались занятия в медресе, где она преподает “прекрасное” (ее предмет так и называется), а кроме того, нынче она стала аспиранткой ИЯЛИ (ошибка — Института Истории отдела общественной мысли—М.Ш.)… Наконец, Масгуда пригласила меня на премьеру своего балета “Серебряная ложка в облаках”, которую она ждала почти десять лет. Вообще-то, по-большому счету, это не балет, а хореографическая миниатюра, но по своей духовной концентрации эта музыка сродни космосу, в ней — те же шорохи, та же пульсирующая бездонность и та же магия. Неспроста долго никто не отваживался поставить это произведение на сцене. Мало того, что музыка сама по себе необычна, но с ней действительно связаны трудно объяснимые вещи, подчас роковые стечения обстоятельств, в чем смогли убедиться и участники набережночелнинского хореографического ансамбля “Булгары”, ставшие первыми исполнителями “Серебряной ложки”… Словом, когда мы наконец встретились для этого интервью, честно говоря, я уже затруднялась ответить даже самой себе, кто передо мой — композитор, ученый -фольклорист или просто колдунья?… Cкажи мне, кто твой джин, и я скажу, кто ты —Масгуда, готовясь к этой встрече, я прочитала, кажется все, что написано о вас… Это не составило труда, ибо написано пока немного, во всяком случае, в родных пределах… И как правило, вашу творческую самобытность объясняют тем, что вы родились в деревне и, что называется, с молоком матери впитали красоту народных песен и мелодий. О, согласитесь, то же самое можно сказать почти о каждом из наших композиторов, и при всем том ваша музыка даже отдаленно не напоминает ту, которая написана на основе того же фольклора другими авторами. Что вообще вы подразумеваете под этим понятием — “фольклор”? Многим это представляется приблизительно так: сидят бабушки, поют что-нибудь старинное, протяжное, а рядом с ними кто-то все это записывает на магнитофон… —Мне труднее было бы ответить, что для меня не является фольклором. Фольклор — это все: мой характер, мои привычки… Скажем, я очень люблю чай с яблоками: накрошу и пью. И вот когда это увидел гид наш гид в Швеции, тоже фольклорист, он просто ахнул: оказывается, его бабушка делала точно так же. Сегодня, наверное, ни один швед не пьет чай с яблоками, но при этом не исключено, что когда-то очень давно моя прапрапрабабушка и прапрапра… нашего гида вместе пили чай с яблоками. Я это пример привела, что народы отличаются друг от друга не языком, не религией (язык можно выучить, конфессию сменить), а именно фольклором, который для меня сродни понятия менталитета. И чай с яблоками — такая же неотъемлемая часть его, как песни, обряды наших предков, сам строй их мысли, мироощущение. Вместе с тем фольклор не есть что-то застывшее, это своего рода струны человеческой души, которые откликаются далеко не на каждое прикосновение, а только такое, которое не нарушает в человеке его внутренней гармонии. К примеру, мы не всегда можем объяснить себе, почему один человек симпатичен, а другой, даже без видимых причин, неприятен. Вернее, мы объясняем это какими-то психологическими факторами, биоэнергетическими особенностями человека. Наши предки, естественно, даже слов таких не знали, но часто испытывали то же самое и объясняли это явление по-своему. Скажем, в татарском языке есть слово “джин”, по смыслу оно имеет мало общего с джиннами из арабских сказок. В татарской деревне могли приблизительно сказать так: “Не подходи ко мне, твой джин плохо действует на моего джина”, или наоборот: “моему джину хорошо рядом с твоим…” На сегодняшний наш взгляд, это чистейшей воды фольклор. Хотя, в сущности, что изменилось, кроме того, что этому самому джину найдено другое название, более научное? Или скажем, у нас принято ругать самодеятельных композиторов: дескать, их музыка примитивна, портит вкус… Но как можно запретить человеку сочинять человеку сочинять музыку, тем более, если ее слушает народ?! По-моему, каждый в этой жизни достоин желания выразить в звуках доступную ему красоту. Если уж на то пошло, то вся народная музыка, выражаясь опять же нашим языком, это самодеятельное творчество. Вот и нынешние композиторы-любители во многом берут на себя как бы черновую работу. Время отсеет лишнее… И потом уже профессиональные композиторы будут черпать из этой “народной” музыки темы для своих симфоний. В конце концов, даже музыку Моцарта все человечество любить не может… Конечно, я упрощаю какие-то вещи, но только ради наглядности, в подтверждение той мысли, что фольклор в нашей жизни играет куда более важную роль, чем это принято думать. —Ну, а если бы ваше восприятие фольклора было бы не столь объемлющим, а более традиционным, вы и тогда стали бы композитором? —Композитором, наверное, я и тогда бы стала, но в музыке я была бы “технарь”. И скорее всего, быстро сломалась бы… Музыка должна пойти из тебя, хлынуть, как вода из переполненной бочки. И прежде эту бочку надо наполнить, по каплям. Я не принадлежу к числу тех композиторов, которые черпают, скребут по дну, едва там что-то накопится. Я лучше подожду… Скажем, вот сейчас я чувствую, что музыка пошла, меня уже буквально мотает от нее. Но пока держусь, хотя знаю: надолго меня не хватит… Встань и иди —Масгуда, я, конечно, понимаю что это очень деликатный вопрос, вернее сказать, непрфессиональный, и все-таки задам его. Что же есть ваша музыка — стилизация. Вариации на фольклорные темы? Где в ней кончается фольклор и начинать звучать ваш собственный голос? —Меня уже замучили этим вопросом… Я уже сказала, что фольклор для меня — это все, даже игра солнечного света на зеленом листочке рождает во мне массу ассоциации, вплоть до того, каким цветом в детстве была намазана ранка на моей коленке. Так и в музыке, я считаю, что нельзя что-то взять из фольклора и “творчески” перенести на нотный лист. Это, конечно, почти невозможно объяснить, но когда мне задают подобный вопрос, я говорю: представьте, что вам на какие-то доли секунды позволили увидеть своими глазами нечто настолько прекрасное, что вы уже никогда не сможете этого забыть. Это нечто станет для вас воплощением самой красоты. И естественно, что вам захочется еще раз увидеть ее, и вы пойдете и будете искать то место на земле, чтобы еще раз испытать тот же восторг… Моя музыка, если хотите, и есть моя дорога к этому сказочной красоты лесному озеру, которое мне однажды показали. За одно мгновение я успеваю услышать все: саму музыку, ее тональность… А все остальное время пытаюсь лишь приблизиться к ней. Ее невозможно скопировать, но нельзя и сфальшивить — это мне же обходится дороже. Одна фальшивая нота через пару страниц вырастает в громадную проблему и приходится все начинать сначала, с этой самой ноты. —Масгуда, но почему все-таки музыка? Ведь фольклор — это и живопись, и поэзия. По-моему, вы могли бы стать замечательной драматической актрисой. Это музыка выбрала меня, а не я ее.. Ведь сам человек мало что решает, чаще он подчиняется стечению обстоятельств. Моя мама очень красиво пела… Отец даже ревновал ее в такие минуты, боялся, что кто-то еще, услышав маму, влюбится в нее. Он чувствовал, какая это сила… Сам он не пел, в нашей деревенской округе отец слыл прекрасным врачом, хотя высшего образования у него не было. Он лечил людей не столько таблетками, сколько словом, как бы играючи. Одна бабушка мне рассказывала, как пришла к нему, измученная своими болезнями, а он дал ей какую-то белую таблетку и говорит “Встань на заре, возьми еды и ступай к Серебряному источнику (есть такой недалеко от нашей деревни). Помолись там, покушай, запей из источника и иди обратно домой. После этого только примешь таблетку”. Она верила и этой таблетке, и всему, что он говорил, потому и выздоровела. Наверное, и вода в источнике обладала какими-то целебными свойствами, но главное — человек оставался наедине с красотой. Оглядываясь вокруг себя с восторгом, он просто начинал страстно хотеть жить. Отец знал, что говорил… После его смерти меня увезли в Казахстан к родственникам. Поскольку в свои десять лет я вытянулась во весь свой нынешний рост, меня решили отдать в спортивную школу-интернат. Но то ли сели мы не на тот автобус, то ли вышли не на той остановке — короче, вместо спортивной школы мы оказались на пороге музыкальной… Как я была серой бабочкой —Мое детство прошло в Башкирии, у меня и в паспорте записано, что я башкирка… Но голос крови не обманешь, поэтому, сколько себя помню, мне всегда хотелось в Казань. К счастью, здесь была консерватория. И я словно бы опять подчинилась какому-то голосу… Внешне все складывалось как нельзя лучше: училась с удовольствием, у замечательного педагога Анатолия Борисовича Луппова, передо мной открывались неплохие перспективы… Ощущение, что я на краю какой-то пропасти, прилипло откуда-то изнутри. Я вдруг почувствовала, что вся та красота, которая была вложена в меня и питала до сих пор музыку — она ушла. Я стала как серая бабочка — поникшая, скучная сама себе. Я даже двигаться иначе стала. Раньше я не то бы чтобы летала, но ходила как бы едва касаясь земли. А ту — руки как плети, иду по твердому, и глаза упираются в ту же землю. Однажды поймав на себе чей-то взгляд, я прочитала в нем, какая же ты некрасивая… Вы же понимаете, что это значит для девятьнадцителетней девушки… И этим я себя окончательно закомплексовала.. Это продолжалось долго, очень долго. Хотя окружающие меня люди, думаю, ни о чем не догадывались. Я работала, общалась, улыбалась… И так продолжалось до тех пор, пока не поняла, город — это вампир и отсюда надо просто бежать… И я стала ездить по деревням, деревенькам… Вернее сказать, вернулась к ним, к “своим” бабушкам, их песням. Но я не просто собирала музыкальный фольклор, я видела, какие прекрасные глаза у этих женщин, сколько в них природной грации, такта.. Нет, я не копировала их, но через эту множественность, как из осколков, и во мне что-то стало срастаться. И сейчас, скажу вам откровенно, я такая счастливая!.. —Даже я заметила эту удивительную перемену в вас. Масгуда, а что, по-вашему счастье? —Счастье — это когда понимаешь, что жизнь прекрасна. Прекрасна, какой бы она ни была, со всем, что есть в ней хорошего, и даже плохого. Ведь не столкнувшись со злом, не узнаешь истинную цену добра. Я счастлива, потому что люблю этот мир, людей, каждое проявление жизни. Мне говорят: ты такая, потому что здорова, у тебя ничего не болит… Это правда, но даже если завтра, допустим, мне скажут, что дни мои сочтены — что с того? Ведь я и так знаю, что умру. Между прочим, я много думаю о смерти, волнуюсь перед встречей с ней. Я действительно считаю, что это самый важный момент в жизни каждого человека. И по не так лучше, если бы после смерти я полностью уничтожилась — и телом, и душой. Я просто не могу представить, что может быть что-то прекраснее этого мира — со всеми нашими страданиями, нехваткой денег, нашими морщинами… Я не хочу обманывать себя. —Из этого можно заключить, что вы не самый религиозный человек. Но вместе с тем, вы преподаете в медресе, пишете духовную музыку… —Наверное, как и многие, я пришла к убеждению, что Бог во мне. И благодаря именно тому, что в свое время мой интерес к религии был отнюдь не праздным. И вот, когда я в это вовлеклась, на есть начала читать суры, встала на намаз, одна очень религиозная женщина, которая давно знала меня, знала что любому занятию я отдаюсь полностью, без остатка — она-то сказала мне: “Остановись!” помню, и вправду было такое ощущение, что из меня душу вынули и повесили ее как есть, голую, на ветру… Иными словами, к тому времени душа моя стала настолько ранимой, что, едва начав читать суру, я обливалась слезами. А та женщина опять мне говорит: “Так нельзя. Я понимаю твое блаженство, но и ты пойми — ты не одна в этом мире, и когда люди заметят, что ты не такая, как они, это можт плохо кончиться. В конце концов тебя просто упекут в сумасшедший дом”. И я не сразу, трудно выходила, но все-таки вышла из этого состояния. —Сейчас вы всерьез занялись наукой, собираете материал для диссертации… не боитесь ли вы, что это “засушит” вас как художника? Зачем это вам — при вашей интуиции, непосредственности? Я боюсь снова уйти в беспредел… ?? —Да. Я хочу стать нормальным человеком. У меня уже такой возраст, когда надо бы разобраться в своем багаже, разложить все по полочкам. В данном случае я не только о фольклоре говорю, но и о своем внутреннем самоощущении. Я не чувствую своих лет… —Да кто вам сказал, что это плохо? —Зеркало… Когда я смотрюсь в него, я же вижу свои морщины, вижу и понимаю, что всему свое время. И та безоглядная радость, тот восторг, которым я живу до сих пор, сорокалетней женщине уже просто не к лицу. Надо набираться мудрости, приводить все в соответствие. Пора понять, наконец, что все намного проще и всему, даже самому иррациональному, есть свое объяснение. Поймите, от того, как я чувствую, воспринимаю фольклор, пока хорошо только мне одной. Во всяком случае, если кому-то и нравится моя музыка, то это происходит как-то спонтанно, помимо моей воли. А я чувствую себя уже достаточно сильной, и в творческом, и в личностных планах, чтобы сознательно участвовать в этом процессе, а не полагаться только на интуицию. А для этого нужны знания, много знаний… —Масгуда, а как ваша семья — муж, сыновья смотрят на то, что у вас остается не так много врмени, чтобы побыть просто мамой, просто женой?… —О, вот с этим у меня никаких — никаких проблем. Мой культ в семье сотворили мои же мужчины. Они меня просто балуют. Не тем, конечно, что не чураются любой домашней работы, а своим отношением. Их понимание, уважение для меня самая большая опора в жизни. Наверное, я действительно избалована — родителями, своей семьей. Избалована даже теми, кто меня не любит, и не скрывает этого. Не замечай они меня вовсе — вот это было бы обидно. А неприятие — это тоже тноение, тоже показатель знчительности человека. И порой даже более убедительней, чем славословие. Пою и вижу одно: Млечный путь —Когда-то я тоже переживала, если мне говорили, что я что-то не так с точки зрения техники, теории. Да и я сама ощущала этот внутренний барьер между тем, что можно и чего нельзя. А теперь я могу тянуть свой звук и пять минут, и дольше, хотя меня учили, что это неправильно. Но мне так нужно! В это момент я, может быть, вообще не о музыке думаю, а о том, что вот он, Млечный путь, передо мной, тянется от одной звезды к другой. Вот я его и тяну… —Вы удивительно поете!… —Своим девочкам в медресе я говорю так: пение — это долгий плач, а плач — это долгое пение. И это не образность, а совершенно доказанная вещь. Я сама экспериментировала и убедилась: когда человек поет когда плачет, у него в горле возникает одна и та же ситуация. Поэтому пение, уж поверьте мне, прекрасное средство против стресса. Это все равно, что выплакаться. —В своей музыке в часто используете вокализы и вообще много пишете для голоса и хора. При чем самая большая удача для слушателей, как я поняла, если вы и сами же поете. Вы это делаете для души или в силу необходимости, потому что вас в чем-то не устраивает пение профессионалов? —Нет, у нас есть замечательные певцы, и когда я пишу для них ноты, я знаю, что они споют так, как мне надо. О есть вещи, вернее, какие-то кусочки, в музыкальном произведении, которые я даже записать не могу, а только показать. Иногда один такой звук способен вывести слушателей из равновесия. Профессионалу, чтобы произвести его, иногда просто надо забыть, что он профессионал, то есть не думать об экспозиции, кульминации, дыхании, наконец. Конечно, не каждый может себе это позволить. А мой голос — это мой голос, я пою и ни о чем другом больше думаю. Говорят, у меня мистический голос… Не знаю, по-моему, слишком низкий для женщины, и только в этом его исключительность. Как бы то ни было, я не ставлю пение себе в заслугу, с таким голосом я родилась. Терракотовое солнце —Ваша музыка глубоко национальна по духу, и это так же очевидно, как и то, что специально вы к этому е стремитесь, просто чувство национальной принадлежности сильно в вас самой. Да и вы как-то обмолвились, что ваша музыка Восток не удивила бы… И все-таки, что вам дает ощущение своей нации, если это не религия, не какие-то бытовые устои? —Первое, что человек слышит, покинув утробу своей матери, и последнее — то, как обставляется его уход из этого мира — все то, что было между этим формирует в каждом из нас менталитет нации. Песни, присказки, традиции, цвета… К примеру, каждая нация красит свои дома в тот цвет, каким воспринимает солнце. Это лишь на первый взгляд солнце для всех желтое. А вот для шведов, скажем, оно терракотовое. Сначала, они удивились, когда я сказала им об этом, а потом задумались. Или у нас, татар, есть поговорка: “Не кричи зелено-голубым цветом”, то есть не озлобляйся, не порти другим настроение. Ведь цвет — это именно настроение, и он очень много говорит о мироощущении нации. В силу этого и моя музыка, наверное, отнюдь не космополитична. Она выражает мою суть, а я — дитя татарского народа. Я воспринимаю мир в таких же цветах, я вдыхаю тот же аромат, я знаю, над чем мой народ смеется и плачет. То и мой смех, мой плач. К слову, я не обольщаюсь тем. Что в некоторых европейских странах сейчас возник интерес лично к моей персоне. Я понимаю, что интерес не только и не столько ко мне, сколько к моей нации, ее культуре. Но поскольку именно моя музыка в какой-то мере этот интерес спровоцировала, значит, что-то от моего менталитета передалось и ей. Действительно, специально я к этому не стремилась, но и не стыжусь, когда меня называют национальным композитором. Да и как не гордится этим? Ведь, в конечном счете, я тоже звено, соединяющее цепочку времени. Если вдуматься, то все прошлое моего народа — это прямая дорога ко мне. Сколько же всего должно было случиться, чтобы я наконец появилась на свет. И каждый раз, когда я пытаюсь представить эту бесконечную череду судеб, то вновь и вновь говорю себе: какая же ты счастливая… Ольга Стрельникова, фото Р.Якубова “Без ветра Татарстана жить не могу” 3.11.98ю Казанские ведомости В детстве она часто задавала себе вопрос, куда улетают скворцы из ее родной деревни. Каково же было ее удивление, когда, приехав в Швецию, она узнала, что зимуют они здесь — в стране, которая пригласила композитора из татарстана Масгуду Шамсутдинову к себе в гости. На целый год. —Масгуда ханум, шведской публике были известны ваши произведения? —Еще с 1990 года. Тогда по шведскому радио прозвучал “Дастан о Великих Булгарах”. Да и “вживую” исполнялись мои произведения — кантата “Дети Адама” звучала в церквях Стокгольма и Вестроуза. Местные татары рассказывали мне, что под сводами христианского храма раз 50 произносилось имя Аллаха, но никого это не задевало. Более того — аплодировали, хотя на подобных концертах это не принято. Да и когда я была в Швеции, ко мне подходили, просили кассеты с моими записями. Я лишь разводила руками - мое искусство в Татарстане широко не пропагандируется. —Кто пригласил вас в Швецию? —Институт, который занимается привлечением в страну деятелей науки, искусства. Он полностью профинансировал: учебу, проживание в чужой стране… —Где вы жили? —Для меня приготовили коттедж в 40 минутах езды от города. Для меня одной… У них это — в порядке вещей. А вы представляете реакцию человека, приехавшего из криминогенной страны, где вечером-то и на улицу выйти страшно. Потому я сняла квартиру у поварихи турецкого посольства Зулфии-ханум. И не прогадала: ела, как турецкий посол, и в придачу выучила турецкий язык. Хотя мне еще и английский надо было выучить: в конце учебы я прочитала 3-х часовую лекцию на этом языке — рассказывала о татарской народной музыке, ее специфике… Даже пела. —В чем заключалась цель вашей поездки? —Я стажировалась в Стокгольмской консерватории, в фольклорном департаменте (отделении). Знакомилась с новейшими приемами обработки народной музыки, изучала современную технику композиторской деятельности. Под руководством ведущих специалистов проводила исследования народной музыки татар и шведов. Выяснилось, что и та, и другая похожи в принципах украшения мелодии в длинных песнях. Например, татары украшают песню, растягивая гласные, понижая-повышая тон. Эта игра голосом есть и в шведском фольклоре. —Говорят. И ирландская музыка очень близка татарской… —Разные народы, несмотря на географическую удаленность, способ их существования, могут соприкасаться именно в музыкальной сфере. Народная музыка — самое ценное, что есть у этноса, его лицо. Если хотите, зашифрованная диаграмма, несущая представление о народе. —Масгуда ханум, вы известный композитор, автор авангардной музыки… И вдруг такое пристальное внимание к фольклору? —Без народной музыки не было бы моих произведений. Я не испытываю трудностей, когда пишу музыку, потому что пользуюсь народной сокровищницей. Двадцать лет я собираю материал, у меня скопилась богатейшая коллекция. Презжаешь в деревню и моментально видишь дом, где тебе споют красивую песню. Да и сам дом как бы звучит. И поверьте, я ни разу не ошибалась. Самое интересное, что у шведов очень большой интерес к народной музыке, а ведь такая развитая, казалось бы, страна. Нам бы этому поучиться. —А вам не хотелось там остаться? —Там, конечно, так устроен быт, что его просто не замечаешь — все для человека. Но… Я иногда просыпаюсь ночью, и меня охватывает ужас — мне кажется, что я в Швеции… Первый месяц мне было там интересно, а потом навалилась тоска. Чтобы избавиться от нее, я очень много работала. Написала там, кстати симфонию “По дорогам викингов”. В ней попыталась понять через пространство времени то ощущение звука, каким владел татарский народ, когда встречался со скандинавами. —Выделялась как-то татарка среди шведов? Безусловно. При всей моей резкости движении здесь, в Татарстане, шведам я казалась очень пластичной женщиной. Уважающей мужчину. Хотя нам кажется, что восточная покорность осталась где-то в веках. Еще шведов привлекали мои глаза. Мы-то стараемся их зрительно увеличить, хотя бы при помощи косметики. А они наш необычный для них разрез, как говорил Рустем Кутуй “летящие глаза”, считают красивым. —Планируете еще раз побывать там? —Как получится. С моим шведским руководителем мы наметили разработать межгосударственные проекты. Исследовать принципы развития народной музыки, наметить для будущих теоретиков точки, ощутимые нашей интуицией. Но это — пока в планах. Между прочим, в письмах меня спрашивают, как мне живется во время кризиса в России. Отвечаю: депрессии нет, деньги я не потеряла, активно работаю, без ветра Татарстана жить не могу. Беседовала Гульнур Гайнуллина. ————————————————————————————————————— ХХI век будет веком матриархата 8-11 марта, 2001 год, газета “Восточный экспресс” Интервью Резеды Даутовой с Масгудой Шамсутдиновой ХХI век будет веком матриархата Женщины должны пересмотреть свои взгляды на мужчин Масгуда Шамсутдинова всегда старалась идти своей непроторенной дорожкой, что, согласитесь, для татарской женщины-композитора, довольно дерзко. Она не только пишет оригинальную музыку, в которой специалисты усматривают мотивы глубоко народные, но и серьезно занимается наукой. Могла бы преспокойно себе преподавать в консерватории, но за 20 лет с этнографическими экспедицями объездила весь регион. Вот-вот должна состояться защита ее кандидатской. Наша беседа, начавшись с общих подведении итогов ХХ века и прогнозов на ХХI-й, привела в итоге к обсуждению женского вопроса. Впрочем, как и полагается в праздник 8 марта. —Это был золотой век! Хотя бы потому, что Назиб Жиганов создал в Татарстане музыкальную империю – консерваторию, оперный театр, симфонический оркестр и Союз композиторов. Где это видано, чтобы все это смог один человек?! А конец ХХ века, я считаю, войдет в историю благодаря личности Шаймиева. Я не преувеличиваю: как мы пойдем дальше, зависит именно от президента республики. Ясно одно — обратно пути нет. После пережитого трепыхания и суеты так дорого ощущение покоя и уверенности в завтрашнем дне. ХХ век подарил татарской культуре Габдуллу Тукая, Хасана Туфана, Фарида Яруллина, Салиха Сайдашева. Посмотрите татары даже в атомную энергетику вырвались — братья Нигматуллины, Рашид Сюняев, Роальд Сагдеев. Титаны. И хотя этот век осложнился советской идеологией, наша нация доказала, что если даже есть небольшая возможность, она все равно расцветает. Что касается ХХI века, то думаю, первые 20 лет будет брожение, а потом все уладится. Состарится поколение, которое пережило переходный период и придет молодость, выросшая в иных условиях. Я поражаюсь татарской молодежи, насколько она красива и сильна. —Эпоха Казанского ханства, погибшего в ХVI веке, тоже считается золотой. И многими оплакивается по сей день. —Назовите мне империю, которая бы существовала тысячелетия. Империи рождаются, взрослеют, стареют и погибают. Это закономерный процесс. Мы видим ассирийцев-сапожников, а ведь это была величайшая цивилизация. Я считаю, нам повезло, несмотря на исторические катаклизмы, мы сохранили присущий татарской нации дух. Не погибли, а уснули. И как та спящая красавица, проснулись спустя века. Не зря же Тукай все время взывал к своему народу: когда же проснетесь. Обычно Казанское ханство связывают с роскошью. Но я совершенно уверена: утопать в роскоши нельзя, как и утопать в безмятежности. Страны, которые расположены в местах с географической точки зрения неблагоприятных, страны Скандинавии, например, которые расположены на камнях, имеют очень высокий уровень жизни. У нас же здесь — рай, богатейшая природа. Я родилась на севере Башкирии. Лесное богатство настолько обленило людей, что они привыкли к безмятежной жизни. С чего же нам не быть ленивыми, если природа сама подступает к крыльцу и говорит “возьми”, если ягоды можно из окна рвать, а криком лося убить. —Необычная точка зрения. Ведь считается, трудолюбие — чуть ли не национальная черта татар. —Да, наш народ трудолюбивый. Но частенько направляет не в то русло. Сейчас на мой взгляд, пришло время зарабатывать не руками, а головой. ХХI век будет веком трудолюбия интеллекта. —Вы уже двадцать лет занимаетесь этнографией, объездили десятки деревень. Не кажется ли вам, что на сегодняшний день истинно народная культура татарский язык более сохранны именно в сельских районах, чем в городе? —Нет, не так. Они более сохранны не в Татарстане, а за его пределами. Мы, как ни прискорбно это констатировать, многое растеряли, и наш фольклор на сегодняшний момент примитивнее, чем, скажем, у татар Оренбурга или Челябинска. В другой языковой среде национальная культура как бы кристаллизируется и сохраняется в чистейшем виде. А мы слишком подвержены попсе, которая уничтожает этот первозданный пласт. Происходит как бы эрозия фольклора. —Можно этому хоть как-то противостоять? —Боюсь, что нет. Пройдет время, мы потеряем фольклор. И только тогда татары поймут, что, оказывается, они потеряли… свою душу и со свечами днем будут искать и восстанавливать по крохам народные тембры, варианты мелизмов, звукоподачи. Нарушена экология культуры. Старики уходят, а молодые пребывают в эйфории от цветного телевидения и бразильских фильмов. Телевидение, как наркомания, дает временное ощущение счастья, оставляя после себя глубокую депрессию. —Вы сказали, что за пределами Татарстана культура сохраняется лучше. У меня лично в последнее время создалось впечатление, что это касается не только фольклора… —Казань, которую очень люблю, представляется мне огромным котлом, в который люди устремляются со всех окраин республики. Это воронка, которая с бешеной скоростью засасывает все без разбору. С одной стороны, сориентироваться в этой ситуации очень сложно, с другой — борьба многому учит. Если человек талантлив от Бога, он … не “утонет”. Вы знаете, что мне сказали шведские татары о наших поэтах? Что они в в течение двух лет обмывают одно стихотворение, и за это время алкоголиками становятся поэт, и его друзья. —И все-таки для меня загадка — почему, например, финские татары, знают татарский язык лучше, чем мы? —Я как раз собираюсь писать об этом статью. Предки финских татар выехали из Нижегородчины в середине ХХ столетия. Территория Финляндии тогда относилась к России. Они были не крестьянами, которые боялись выйти за ворота своей деревни, а коробейниками, лоточниками, ходили по всему миру с мешком за плечами. У них был очень сильный внутренний контроль. И они, будучи уже в Финляндии, смогли выстроить свою этническую инфраструктуру — образование, культовые заведения и т.д. Всегда старались держаться вместе по принципу татарской общины. И все это для того, чтобы в чуждой языковой среде сохранить свой генофонд. Здесь же, в Татарстане, нас много, и мы не бережем свой генофонд. Мы равнодушны и к тому, как гибнет от алкоголизма сосед, как в подворотнях толкутся дети. Я была очень удивлена, когда в одном шведском пригороде увидела за семью оградами и предостерегающими надписями “не трогать!” обыкновенный колокольчик. Представляете, как они берегут один цветок! А мы эти “колокольчики” топчем ногами, потому что их много. —Вы уже в третий раз собирает ехать в Швецию. Это в то время, как наши ученые больше тяготеют к Турции и арабским странам. Чем объяснить такую любовь к Скандинавии? —По гороскопу я Коза, а она все норовит из стада увильнуть. Вот и решила: почему бы мне другую сторону свой интерес не направить. Мне приятно, что я могла увлечь и некоторых молодых ученых: один занимается морским путем из Волги в Скандинавии, другой — военной культурой викингов. Меня же интересует сходство космогонических представлении татар и северных народов. —Но со стадом-то, Масгуда Исламовна, куда легче. —Со стадом скучно. Лучше падать, продираться сквозь деревья, получать пинки и подзатыльники. Но быть козой, а не овцой. Я тоже долго думала: почему для меня Ирландия и Швеция почти родные? Потом поняла: это зов предков. Там сохранились погребения курганного типа VII-IX веков. Так хоронили своих соотечественников древние тюрки и гунны. Наши предки, занимаясь торговлей, доходили до здешних мест. А в Ирландии я наткнулась на могилу Фатимы (или Фатьма, как ее называют там), которой там очень поклоняются. Для нас Фатьма, сказали мне ирландцы, как мать Мария. Меня поражает этот верхний круг, я ловлю этнические и религиозные пересечения почти по запаху, наслаждаюсь их вкусом. Верю, татарский народ не исчезнет, ведь генофонд его рассыпан по всему миру. —Вашу удачную карьеру можно взять за образец — эдакая американская мечта, сказка о Золушке на татарский манер. Трудно было вам, простой деревенской девушке, пробиться? —Однажды от одной слепой женщины я услышала: какое счастье, что Аллах родил нас татарами. Это сказал человек, рано потерявший родину, переживший репрессии, никогда не видевший голубого неба и зеленой травы. И вдруг такое абстрагированное высшее сознание… И благодаря родительскому воспитанию я пережила все трудности, которых, поверьте, было немало. Мы жили на самой окраине, после нас — только тайга. Широта природы, когда деревья достигают до Луны, когда уральские горы то мягко спадают к тебе, то скачут вверх — это безумная красота воспитывает очень гордых людей. Я научилась еще в детстве не зацикливаться на неудачах и воспринимать мир более абстрагированно. Чем большинство женщин. —Но женщина-композитор — явление не столь распространенное. Тем более женщина татарская. Вам никогда никаких препон не ставили? —Ну препоны до сих пор пытаются ставить. Опять же помогает мой дух. Есть притча, которая мне очень нравится. Стоит дерево. Один человек, глядя на него, говорит: какие дрова хорошие получатся. Другой: я, мол, сдеру с него кору и мочалку сделаю. Третий: я веник хороший сооружу. Все думали о дереве, а дерево не слышало. Оно думало о себе самом. Вот и я детей своих учу: на Земле четыре миллиарда людей и непременно найдется человек, который скажет, что ты в чем-то не прав. Каждый в свою очередь должен верить самому себе и в себя. Вроде бы я ничего материального не делаю, но я уверена, от моих усилий и труда во вселенной прибавляется положительная энергия. Главное — в этой жизни никто никому не должен служить. —Это видимо, в защиту татарских женщин, да? —И да, и нет. Еще Марко Поло писал, что татарки независимы, они занимаются торговлей, водят лошадей, управляют хозяйством. Когда я слышу, как некоторые женщины рассуждают: вот, мол, муж не приносит домой денег, этого и того не делает, — думаю, — почему мои сыновья должны это делать? Когда требовалась физическая сила, мужчины действительно все тащили на своих плечах — и пахали, и мамонта приносили, и воевали. Сейчас территории отвоевывают хитростью политики. На мамонтов тоже не надо ходить. Пришло время не физической силы, а интеллекта. Основная задача для наших мужчин — сохранение здорового генофонда. Мне кажется, ХХI век будет веком матриархата, и женщины должны пересмотреть свои взгляды на мужчин. AИФ 2001 год, с 24 по 30 сентября “Ее музыка пахнет полынью” Беседовала В. Алсуфьева На написание “Ибн Фдлана” ушло 2 года. Музыка – величайшая математика души, конструирование по зову духа. Так считает Масгуда Шамсутдинова – автор прозвучавшей недавно в Болҗшом конөертном зале РТ симфонии “Ибн Фадлан”. Ее музыка пахнет полынью Я слышу музыку внутренним слухом. Вот говорят – моментальное видение, а у меня – моментальное слышание. Это когда все останавливается, замирает, уничтожается и остаются только звуки. И ощущение счастья, от того что все это может быть передано. Мне кажется, пророки всегда были счастливы, так как они всегда были в состоянии пророчества. В искусстве жесостояние пророчества дается и исчезает. “Ибн Фадлан” тоже какое-то пророчество? Меня поразил этот человек, и мне захотелось его представить. Я хотела, чтобы в моей музыке он был как живой. Его внутренний мир, его видение происходящего. Он человек – арабского мира – много путешествовал, в том чилле и по Булгарии. Он столкнулся с совершенно чужим миром, в котором многое его шокировало, но не стремился осудить увиденное, просто объективно передавал факты, обычаи, характеры и при этом всегда давал какую-то тонкую личную оценку. С такой же личной окраской он увидел нашу родину. - Как же? Мне каңется, тогда государство было сильнее, чем сейчас. Народ чувствовал себя как молодой человек, у которого все впереди. У татар есть считалка, которая переводится примерно так: Земля, Земля, дай мне силу семидневного жеребенка. Я всегда удивлялась, какая же сила у семидневного жеребенка, а потом поняла, что он сильнее крепкого коня, потому что у него есть будущее. Так же и с народом. Вы называете свою симфонию героической. Почему? Мне надоело что у нас все плачут, дескать нас обижали и угнетали. Оправиться от этого можно за год, если в народе жив внутренний стержень гордости. Для меня важна личность. Победить человека, который себя считает правым, невозможно. Об уникальности человека, о его мечтах я и хотела написать. Известна “Героическая” симфония Бетховена… Конечно, после того, что сделали в симфонии Бетховен, Шостакович, малер, можно сказать, что делать там больше нечего. Но есть еще какаие-то индивидуальные возможности. Мне, например, кажется, что моя музыка пахнет полынью, потому что это мое ощущение татарской нации. Я очень благодарна Фуату Мансурову – дирижеру мирового уровня за нисходительность к моему первому (ошибка Алсуфьевой) симфоническому опыту. Он мог бы дирижировать Стравинского, Бетховена, а о н берет сейчас мою вещь. Потому что любит свой народ. Я считаю, что только благодаря его усилиям наша национальная музыка держится на плаву. Он и симфонический оркестр вытащили из моей музыки все, что было можно. То, что они хоятят мне помощь, до глубины души меня потрясает. К сожалению, я ничего не могу для них сделать, только благодарить. -Кстати, о благодарности. Композиторы ведь не много зарабатывают? Я получу за свою симфонию – а это двухлетняя работа – около 25 тысяч рублей. Столько же получает за исполние одной песни какой-нибудь популярный певец. Государство почему-то не поддерживает серьезную музыку. Это не только моя проблема, с ней сталкиваются многие композиторы, которые либо уезжают, либо пишут на потребу сиюминутности. Наверное, это правда, что нужно начала умереть, чтоы тебя оценили. Это закон. Наверное, люди искусства должны резать себе уши вешаться, стреляться. Потому что искусство – это всегда ответ на боль, свою ли, чужую ли. Они заполняют собой пустоту, вакуум в обществе. И их разрывает. От счастья и боли. Статьи Стрельниковой и Яхонтовой Масгуда Исламовна Шамсутдинова Заслуженный деятель искусств Татарстана, кандидат философских наук На пороге музыкальной школы она оказалась совершенно случайно. Вообще-то, ей была нужна спортивная, как и советовали родственники, увидев, какой она стала рослой да ладной… Но, слегка растерявшись в большом городе, она то ли села не на тот автобус, то ли сошла не на той остановке… Конечно, сегодня мало кто верит в такие случайности, как, впрочем, и сама Масгуда Шамсутдинова, которую большинство знает сегодня как самобытного композитора, большого знатока и страстного пропагандиста татарской народной музыки. Настолько страстного, что о татарском фольклоре теперь наслышаны даже в Швеции. В этой стране у Масгуды много друзей – по совместным фольклорным экспедициям, а также благодаря циклу передач о татарской музыке, который был записан с ее помощью и участием на шведском радио. Респектабельные и обычно сдержанные шведы просто влюбились в ее голос – какой-то мистический, волнующий и убаюкивающий одновременно. Кто слышал в ее исполнении, скажем, «Сююмбике бэите», тот поймет. Помните, как сквозь звукопись женской безутешности - то ли это плач, то ли молитва – постепенно и почти явственно проступает лик, образ юной красавицы, нет, царицы, одухотворенный и творчества, не «засушат» ли в ней художника? Таких сомнений не знала, пожалуй, только сама Масгуда. Для нее этот поворот в судьбе был совершенно естественным, и не поворот даже, а просто следующий шаг на пути к однажды намеченной цели – постичь природу художественного творчества, или, если хотите, божественного начала в человеке, что зачастую одно и то же. Масгуда и раньше интуитивно ощущала эту взаимосвязь, но только недавно почувствовала себя уже достаточно сильной, чтобы сознательно потянуть за эти незримые нити и увидеть все в неразрывном единстве – фольклор и религиозные верования предков, менталитет и судьбу нации, видение лесного озера из воспоминаний детства и тот долгий чистый звук, который до поры до времени слышит только она, Масгуда Шамсутдинова. Безусловно, во всем этом есть какой-то высший смысл, и чтобы проникнуть в него, одной интуиции мало трагический… Жаль только, что поет Масгуда редко, хотя довольно часто использует вокализы и партии голоса в своих сочинениях. Кстати, сама она не считает свой голос каким-то особенным, говорит, просто слишком низкий для женщины. И добавляет: - По-настоящему красивый голос был у моей мамы, и пела она замечательно. Отец даже ревновал ее в такие минуты, ибо понимал, какая это великая сила… Ее отец слыл в деревенской округе кем-то вроде целителя: лечил людей не таблетками, а словом. Измученному болезнями человеку он говорил приблизительно так: «Встань на заре, возьми еды и ступай к Серебряному источнику (был такой недалеко от их деревни). Помолись там, покушай, попей из источника и иди обратно домой». Может быть, и вода в роднике обладала какими-то целебными свойствами, но главное – человек оставался наедине с природой, ее красотой и, оглядываясь вокруг себя с восторгом, просто начинал страстно хотеть жить! Масгуда уже училась в Казанской консерватории, когда однажды ей вдруг почудились эти же слова: «Встань и иди…» Отец к тому времени давно умер, и то был ее внутренний голос, не подчиниться которому она не могла. Хотя внешне все в ее жизни складывалось как нельзя лучше: она училась у замечательного педагога Анатолия Васильевича Луппова, к ней уже пришел первый творческий успех и открывались новые заманчивые перспективы… Ощущение, что она живет и делает что-то не так, тоже пришло откуда-то изнутри. То и дело она ловила себя на том, что ее взгляд упирается в землю, то бишь асфальт. Она перестала видеть, чувствовать вокруг себя красоту. И так продолжалось до тех пор, пока она не поняла: надо вернуться туда, где ее корни, и припасть к живительному источнику, пока город, его бесконечная сутолока окончательно не иссушили душу. Так она стала ездить по татарским селам и деревням, и не просто собирать музыкальный фольклор, а буквально впитывать его – вместе с пейзажем, плывущими по небу облаками, простыми и прекрасными лицами бабушек… И через эту полноту, множественность впечатлений, как из осколков, наконец и в ней что-то стало срастаться. Она опять обрела душевный покой, уверенность в себе и даже внешне переменилась - похорошела, расцвела. Внутри нее вновь зазвучала музыка. Не упустила Масгуда и своего женского счастья – вышла замуж и родила двоих сыновей. Кроме нее, в семье больше нет музыкантов, но отношение к музыке у всех уважительно-трепетное, как и к самой Масгуде. По счастью, и муж, и теперь уже повзрослевшие дети всегда понимали, что она рождена не для житейских бурь, и никогда не раскачивали лодку из-за не разогретого обеда или позднего ужина. А когда Масгуде предложили поехать на стажировку в Швецию (о чем поначалу она боялась даже заикнуться дома), отпустили и жили без нее целый год. Разве что чаще, чем обычно, слушали кассеты с ее музыкой. Каждый художник проходит творческий путь, но не каждый способен осилить духовный. И это сразу видно: кто уповает на «школу» и хорошую технику, а кто творит по наитию, зачастую отступая от канонов, но всегда доверяя внутреннему слуху и зрению. Вот и Масгуде Шамсутдиновой ближе второе. Музыка должна подступить к ее горлу и хлынуть, «как вода из переполненной бочки». Она не принадлежит к числу тех композиторов, которые черпают, скребут по дну «бочки», едва там скопится несколько капель. Уж лучше она займется какой-то другой работой – по дому или в медресе, где преподает татарским девочкам «прекрасное» (ее предмет так и называется). А придет время, ее рука сама потянется к нотному листу… - Когда-то я сильно переживала, если мне говорили, что я делаю что-то не так с точки зрения техники или теории, - признается Масгуда.- А теперь я могу тянуть звук и пять минут, и дольше, хотя прекрасно знаю, что это «неправильно». Но мне так нужно! В этот момент я, может быть, вообще не о музыке думаю, а о том, что вот он, Млечный путь, передо мной, тянется от одной звезды к другой. Вот я его и тяну… Ее музыка и вправду сродни космосу, в ней те же шорохи, та же пульсирующая бездонность и такая же магия. Иногда этим звукам в буквальном смысле тесно в стенах концертного зала, и они выплескивается на площади и стадионы. В красочное действо под открытым небом вылилось и первое исполнение «Магди» - сочинение, написанное специально для Альберта Асадуллина, которого мы и увидели в образе Магди. Успех был грандиозный, но, к сожалению, повторить его не довелось. Хотя, безусловно, именно тот успех вдохновил потом композитора на создание «Курбан бэйрэме» и «Рамазана», также представляющих собой сплав оригинальной музыки и древнего обрядового действа. Когда Масгуда поступила в аспирантуру ИЯЛИ (Институт языка, литературы и истории Академии наук Татарстана) и начала увлеченно работать над будущей диссертацией, многие искренне недоумевали: зачем ей это? Она и так любого ученого-фольклориста за пояс заткнет, так надо ли пытаться объять необъятное, разбрасываться? В татарской музыке Масгуда Шамсутдинова – это уже имя, и не отвлекут ли занятия наукой ее от главного – музыкального. Нужны знания, много знаний… И все-таки есть в ее характере что-то, похожее на спортивный азарт. Чем труднее дистанция, тем увереннее она берет ее. Так случилось, что дата защиты диссертации и день премьеры ее симфонии «Ибн Фадлан» едва не совпали. Но Масгуда не стала переносить ни ту, ни другую. В душе она даже обрадовалась, что все волнения сольются в одно и у нее просто не будет времени задаваться вопросом: какое из этих двух событий для нее важнее. На него ответила сама жизнь Oльга Стрельникова. Масгуда Шамсутдинова Статья Елены Яхонтовой для проспекта Творческий путь Масгуды Шамсутдиновой только начинается. С полной уверенностью можно сегодня сказать, что ее стихия — камерность, здесь она воплощает свои замысы, фантазии в их национальном своеобразии. Творческое преобразование фольклора композитором — процесс необыкновенно интересный, тем более если сам композитор — носитель традиции. Масгуда Шамсутдинова знает свой родной фольклор, сама прекрасно исполняет народые песни. Феномен ее сотворчества с исполнителями заключается в том, что что воспитанные в стенах академических музыкальных заведений вокалисты, скрипачи, флейтисты, выучивая нотный текст ее произведений, очевидно, повинуясь профессиональной интуиции, идут слушать саму Масгуду, чтобы не просто воспроизвести ее музыку, но совершить таинство ее оживления мелодии в ее интонационном смысле, приглушенном письменной нотацией. Эта потребность подключения из устной передачи, свойственной именно фольклору — в профессиональном творчестве неожиданна и парадоксальна. Она не навязывается композитором и возникает у исполнителя как бы случайн, от приобщения к магии ее пения. Фольклорные корни, питающие ее с детства, прорастают в ее произведениях в оригинальной форме. В первую очередь, здесь хочется сказать о тембровых и жанровых находках, открытиях нового порядка. Чувствуя национальный тембр, композитор находит его в привычных инструментах симфонического оркестра. Может быть, поэтому в ее пока еще скромном авторском портфеле больше произведений для солирующих инструментов, причем эта монодия таит неожиданные тембровые предвидения, уходящие, кажется, в глубину веков. Ее “Шаркы”, для виолончели соло, “Насэр” для скрипки — примеры поиска такой национальной формы, которая вытекала бы из соответствующих темброво-интонационных открытий. Феномен Масгуды заключается в активно сосуществующем фольклорном сознании, пробуждающемся порою неожиданно и в жизни и в творчестве. Она родилась и выросла в деревне Кшлау-Елга, ее предки проводили жизнь в постоянной борьбе с лесом, и сильные мужчины, словно побратавшись с природой, уходя из этой жизни, оставляли потомкам расчищенное поле, навсегда получавшее имя человека, освободившего его от леса для доброго посева. Когда летом долго не было дождя, взрослые посылали детей деревни к реке “приглашать дождь”. Воспоминания детства вылились в интересную композицию “Приглашение Дождя”. В партитуре практически отсутствуют ноты — это ритмические рецитации и заклички. Аккомпанирующими инструментами для юных участников становятся пустые ведра, колокольчики, сухие звонкие палочки, дандарай. Исполнение предполагает сценический вариан, однако композитор постоянно думала о совмещении зрительского интереса к происходящему на сцене с интересом внутри “фольклорного круга”, который должен захватить участников, исполняющих игру-действо в первую очередь для себя. Другой обряд “Приглашение Весны”, который Масгуда тоже помнит с детства, стал основой эскизов для ее нового балета. Интерес к сценическим жанрам у композитора не случаен, после окончания консерватории по классу профессора А. Б. Луппова, Масгуда Шамсутдинов небезуспешно работала заведующей музыкальной частью Казанского театра кукол, писала музыку для спектаклей. Масгуда Шамсутдинова с большим интересом работает в самых различных жанрах: симфоническом, вокально-инструментальном. Примечательно то, что обращение к фольклору, особенно в последние годы, словно возвращение к самой себе. Среди интересных произведений последних лет и вокальный цикл “Нуры-Судур”, и дастан “Магди”, исполненный в Казани во время празднования 1100-летия принятия ислама Волжской Булгарией. Музыка Масгуды Шамсутдиновой философична и одновременно ярко эмоциональна. Она пробуждает от обыденности к тому гармоничному мировосприятию, что зложено в народном сознании. Несмотря на свою молодост, Масгуда Шамсутдинова уже известна в республике, любима своими слушателями, которые ждут от нее новых ярких, самобытных сочинений. Stockholm the 11th September 1996 LETTER OF INVITATION Dear mrs Masguda Shamsutdinova, I am happy to invite You as a student and researcher to the Royal College of Music in Stockholm and greet You cordially welcome. I am sorry about the delay of this invitation. Unfortunately it was due to practical problems. I am also glad to inform You that You have been a scholarship by the Swedish Institute for a visit of nine months. Howerver, some formalities. e.g. visa, remain to be solved before we can inform You about the exact time of You arrival. Details about curriculum will be sent to You rather soon. Atthis point we can inform You that teachers/supervisors will be Dr Gunnar Valkare, Assistant professor Susanne Rosenberg and myself, prof. Sven Ahlback. Since there has been a delay, we are prepared to arrange the permits needed as soon as possible in order to make it possible for You to come without further delay. Yours sincerely, Sven Ahlback Dean dept. of Swedish Folkmusic at Royal College of Music Box 27711 S-115 91 Stockholm Int 46-8161800 ————————————————————— 1999 23 ноябрь. Илхам Шакиров. Мђсгудђ, ќаным! Син татар ќаны булып тугансыћ џђм шулай булып ка, безгђ татарларга милли музыкаћ белђн ќан љстђ. Из дневника: Как я родилась: Я заплакала от ужаса. Мир был ослепительно ярок, в глаза ударил сухой свет, я чувствовала как трещит мое тело от сухости и холода. Забылась боль, остался бесконечный холод. Плавный мир уступил место бесконечным формам, резкости и невыносимо всераздирающему шуму. Мама была воспоминанием о прошлом рае. От нее тянулся запах слоями. Если ее запах удалялся, я испытывала бездонный страх, я проваливалась в бездну без ее запаха. Ощущает тоску по матери моя левая сторона и сейчас, мамы давно нет в живых, видимо, мама лежала больше на правом боку, значит я на левом. Самое обидное, что я не помню вкус грудного молока, я только абстрактно могу представить — какое наслаждение я испытывала, глотая свою первоначальную еду. Я, наверное, была обжорлива. Я и сейчас люблю объедаться, только разум мешает мне это сделать. Самое страшное место в нашем доме был угол, где стоял умывальник. Там было темно и он всегда звучал. Капля падала с умывальника, потом скатывалась с оглушительным грохотом об железо, потом стекая падала с пульканьем в ведро. Это были разные звуки, после того как кто-то мыл руки или лицо. Беспорядочность звуков оглушала меня, не было порядка. Капли сходили с ума, долго и шумно вода лилась в ведро. Когда ведро было пустое капля с остервенелым звуком пыталась пробить дно ведра. И было удивительно интересно слышать разность звуков, которые проживали драму, заполняя дно, когда успокаивались от тщетности пробивания дна ведра. Был мир покрыт тканным дымом, формы определяющихся предметов завораживали и беспокоили. Такое же ощущение перед закатом, в сумерках, когда тень проходит в ночь. Сам процесс отделения предметов не зафиксировался. Как же я прошла этот диапозон, почему не проследила? Отцу было 32 года, а маме — 38, когда я родилась. Отцу было 33 года, когда я пошла ножками. Ничто так не заставляет меня страдать, как невозможность вспомнить, как я пошла. Кто это увидел? С этого момента я начала видеть себя снаружи. Накатывает зрелище — острые края тумбочки и моя голова, стремящаяся стукнуться именно об этот угол. Почему я не стукалась об плоскую часть? … Я вспомнила себя, когда Я увидела себя внизу около лягушатника перед кладбищем, я была лягушкой, мечтающей летать, и я была одной из птиц, держащей палку для будущего полета лягушки. Я была небом и зеленью, и пахла холодной росой. Видимо эту знаменитую сказку рассказала мама, а может не рассказала, а думала, что расскажет, когда освободится от дел. ————————————————————————————— Моя активная творческая жизнь совпала с духовным возрождением нации. Время соблаговило ко мне — звуки моей души не пришли в противоречие с ним. Я естественно вошла в сверкающее море души своего народа. К большому моему счастью я выросла в родном звуковом пространстве, слыша ласковое материнское шептание убаюкиванья, чувствуя огромную любовь через звуки, обращенные ко мне. Фольклор для кого-то бывает откровением, для меня это было средой существования с самого рождения. Отдаленная от центра моя лесная деревня осталась нетронутой атеистическим лапами системы. Моя естественная жизнь омрачалась только падениями в крапиву или битвой за территорию с гусиным стадом, или пчелиной стаей. Взрослая жизнь человека — это повторение детства в гиперболическом виде. Несчастные в детстве останутся несчастными до конца своей жизни, а красота и счастье моего детства переросло в гармоническое восприятие мира. Творчество для меня – это божественная суть. Оперирование звуками для оформления мысли происходит не по сиюминутному желанию композитора. Звуки и мысль оформляются даже не с рождения, а наверное, с самого начала жизни мира. В этом бренном мире поколения человечества соединяет звук. Тело превращается в прах, душа переходит в неизвестную нам субстанцию, которая ждет Последнего Суда, и только звук соединяет человечество в единую звучащую нить. ————————————————————————————————————— Есть у нас татарские композиторы, использующие фольклор опосредованно. Ради всех святых… У всех своя эстетическая концепция, своя задача. Я не использую, я нахожусь в этой среде. Не курице учить, куда, почему и как воробушку лететь и какие песни петь, и так ли она машет крыльями, и таким ли цветом окрашена. 109 сура — 6 аять, Сезнећ њз динегез, минем њз динем (У вас своя религия, у меня — своя). Мне больно, когда выхватывают кусок мелодии у народа, и варварски растлевают в угоду 3х дневной выучке. Хотя, кто какое право имеет залезать в чужую подкорку, искать мотивы творчества. Но есть неписаные этические композиторские законы. У моего народа кроме прекрасной души нет ничего, нет материального богатства. Не топчите ее немытыми ногами. ————————————————————————————— Портрет музыканта. Язык не может передать все, что я чувствую. Видимо, существует что-то, которое будет раскрыто, и люди передадут в друг друга свою самую сокровенность. А пока существует Музыка, которая помогает людям общаться на более высокой ступени, чем средствами языко-тело общения. Посредником между музыкой и человеком является музыкант. Музыканты — люди крайностей, ранимые, самовлюбленные, эгоистичные, больные, честолюбивые, нуждающиеся в поддержке, покровительстве, жестокие к себе и окружающим, совершенно беспомощные в миру, не могущие за себя постоять. Без музыки музыканты как рыбы без воды, как человек без воздуха. Музыкант — это страдание, но и бесконечное счастье. У музыканта не должно быть никакого препятствия для самовыражения, он должен думать как он счастливит мир, без него мир бы пропал. Они нуждаются в поклонении. Они заслуживают это, так как дарят миру свою обнаженную суть, отдавая самого себя без остатка. Он говорил мне… Масгуда Шамсутдинова Он говорил мне, что композиторы и художники счастливее режиссеров. Их творчество фиксировано. Как можно запечатлеть удачу режиссера? Записать на радио-видео-кинопленку? Да никогда, это будет всегда зависимо от операторов, которые могут быть недостаточны талантливы, чтобы выразить малую толику того, что хотел режиссер. Один и тот же спектакль играется по-разному, все это настолько зависимо от мелочей жизни, даже от того, что тебе в проходах театральных кулис кто-то что-то сказал. И все это выносится на сцену. Задача режиссера сотворить, выписать, закрасить, вылепить свое деяние так, чтобы оно не зависело от внешней атмосферы. То есть сделать Правду, которую ничто не может согнуть, раскачать. Это достижимо только режиссерам, подобно Марселю Салимжанову, которые внутри себя несут эту Правду. Мучился ли Марсель Салимжанов, создавая свои творения. Я уверена — мучился, страдал, так как много путей к Правде. Есть прямые, но от этой прямоты сама Правда перестает быть Сутью. Есть завихлястые, когда режиссеры хотят показать, а вот, я знаю то, что вы не знаете, А есть путь Салимжанова, когда Художник ищет тропинку к свету, который в начале пути еле мерцает. Во время подготовки спектаклей он менялся так, что было неудобно смотреть даже в его глаза, я чувствовала себя так не уютно, как бы я входила в личностную сокровенность. Мне казалось, что он сам как мерцание-претворение был зависим от того света конечного Результата, к которому он шел. И что никто и ничто не должно было ему мешать. Но… Композиторам достаточно листы нотной бумаги, карандаша, чтобы состоялось творение, художникам —холст, краски, и кисти… Мои произведения могут и не исполнить при моей жизни, но я умру с мыслью, что когда-нибудь исполнят. Меня эта мечта греет, и я пишу свою музыку, надеясь.. Режиссеры творят и живут своим искусством только при своей жизни. И они зависимы от драматургии, от бюджета, от настроения актеров, от производственной театральной фабрики, и т.д. Без кооперации сотен людей невозможны их творения. Поэтому режиссер еще не только создатель спектакля, но и он ответственен за все, что около спектакля. У Марселя Салимжанова авторитет был настолько высок, что достаточно было услышать, Он сказал… И все выполнялось беспрекословно. Это удается только личностям, которые несут энергетику Правды и мечту о ней. Марсель Салимжанов был детищем своего татарского народа. Он обожал все прекрасное, что составляло красоту его народа. Он глубоко страдал от безобразного, что есть в отдельных проявлениях у каждой нации. Он выпячивал в своих спектаклях каждое из этих качеств, давая возможность увидеть Татарину себя снаружи. Он гордился, что был национальным творцом. Быть художником без национальности гораздо легче в наше время. Если твое творение не удалось, это можно “смахнуть” на то, что твой народ еще не дорос до восприятия общечеловеческих ценностей. При этом скривив душу от нежелания знать, что элементы твоего народа это и есть источник общечеловеческого достояния. Марсель любил своих татар-актеров, которых он воспитывал десятилетиями, давая им возможность кристаллизовать национальную мимику, пластику, тембр… Он добивался в своих спектаклях того, чтобы его актеры ходили, говорили, поворачивали голову по татарский, любили и ненавидели по татарский. Именно это качество выделяло его от многих космополитов-режиссеров, и составляло его общечеловеческую ценность как творца. Он говорил мне, что не любит резких движении, то, что может шокировать консервативную публику. Публика всегда консервативна, говорил он мне, привить росток нового надо очень осторожно. Публику можно напугать. И потерять. Необходимо обдуманно подходить к перестройке или застройке восприятия публики. Не все то новое что за пределами обычного будет подходить ко вкусу нашей публики. Изюминку его театра составляло то, что его публика была его публикой, она не перебирала от скуки альтернативу — куда бы пойти. Она шла только на его спектакли, и только на его актеров. Было ли это хорошо? Раньше я думала — это плохо, публика должна быть избирательно всеядна. Сейчас я думаю, что его публика была счастлива, и он был счастлив с ней. Он держал поколения зрителей под своим контролем, воспитывал, прививая свое художническое видение. Он имел как бы свое тайное общество, которое жило в радостном ожидании его призыва на сотворчество таинства души, что являлось сутью его спектаклей. Как он выбирал пьесы для своего будущего спектакля? Выбирал ли те, которые изначально несли простор для фантазии, или на злобу дня, или.. Ни то, ни се… Мне было удивительно приятно услышать от него, от признанного Творца, что тот путь по которому он шел, близок и мне. Ему приходилось прочитывать тонны бумаги, он был обязан это делать, так как был Главным, и потому что, он был любопытным и жадным в поисках талантливых произведении. Он говорил, что в целом произведение драматурга могло быть и не так цельным, как хотелось бы, но вдруг его “зацепляло” что-то в этом произведении. То, что было внутри его художественной натуры. И “зависало” в нем что-то очень важное и необходимое, зерно, идея. Это было “то”, что он знал, это его будущий спектакль. И он состоится. Потом приходила рутинная работа с драматургом, который может и не замечал этого зерна в своем произведении, так как его у него может быть и не было. А было это в самом Марселе, а драматург вдруг случайно подтолкнул его к тому самому важному в нем, что ждало выхода. В том то было и удивительное качество Марселя как режиссера, Он сказал… И драматург мучительно перерабатывал свою пьесу под видение режиссера, сопротивляясь, и в то же следуя пути Проводника. Я его умоляла поставить спектакль “Трагедию Земных Сыновей” по Хади Такташу. Я даже уступала музыку другим композиторам, пусть другие пишут. . Он сказал, что это произведение пока никто не сможет поставить, еще не родился тот режиссер. Я хотела его спросить, что же вы не воспитали такого режиссера, чтобы этот спектакль был поставлен? Сейчас я понимаю, как бы был неуместен этот вопрос. Разве можно воспитать режиссера — его можно увидеть, заметить и не мешать… Он сказал, что мечтал Хади Такташа поставить, но в пору его молодости ему бы система не дала ставить, а когда он уже стал зрелым, он понимал что никто и никогда не выделит достаточного бюджета чтобы этот спектакль состоялся. Я пишу “Трагедию Земных Сыновей” надеясь, что хоть после моей смерти исполнят его. Мне нужны только нотная бумага и карандаш… А Марселю нужны были негаснущие вулканы, суперсвет, идеальная звуковая аппаратура, симфонический оркестр, профессиональный татарский хор… А человеческие качества, как любовь и ненависть, зависть и предательство, преданность и самопожертвование были доступны его ваянию… Хотя чувствую себя пятым колесом телеги, я обожаю сопровождать гастроли нашего Татарского Драматического театра имени Галиаскара Камала в Башкортстан. Не могу отказать себе в удовольствии следить за реакцией не казанской публики, которую изучила наизусть, знаю, где будут смеяться и где должны вздохнуть, затаить дыхание, удивляться… Люблю сравнивать восприятие татарских зрителей другой территории. Я получаю параллельное наслаждение, когда публика ведет себя неадекватно казанскому зрителю. Смеется не там, плачет не там. Нравится то, что не нравится казанцам. Это театр в театре. Марсель Салимжанов любил уфимских зрителей. Он говорил мне, что получал подтверждения своей правоты, когда дома публика могла и не заметить его нюансы, сбрызнутые в полотно спектакля, но эта краска срабатывала на гастролях, у другой публики. Значит он был прав в своем творении. “Искал тебя, любимая” Туфана Миннулина мне была передана Марселем Салимжановым во время его последних гастролей в Башкортстан. Это было так неожиданно, что я даже задохнулась от его предложения, от того, что я буду с ним работать. Он привык работать с Фуатом Абубакировым. А я любила работать с Фаридом Бикчантаевым, опыта работы у меня с Салимжановым не было, и я боялась, что не удовлетворю его вкус. Это был сложный спектакль. Всего два исполнителя… О любви… Они должны были и танцевать и петь, и весь спектакль был закутан музыкой. Я работала долгое время над музыкой спектакля, все время держа в памяти музыкальный вкус Салимжанова. . Осенью я узнала, что он тяжело болен, и что этот спектакль я буду делать с Рифкатом Исрафиловым. Мне пришлось сочинять другую музыку уже под художественный вкус другого режиссера. А Марсель приступил к своему реквиему “Баскетболист”, где был занят полный театральный состав… Так он прощался с любимыми актерами, театром, своей публикой, прощался и успел прокричать свою боль и отчаяние о несбывшейся мечте своего народа… 2003 год, ноябрь, Сиэтл, США “Вслед за синей птицей” Вечерняя Казань, 1986 год, 14 ноября. Саида Галеева …И в сердце музыка просилась Вечерняя Казань 1988. Е.Яхонтова. (отрывок) Когда Земля резонирует с космосом — Известия Татарстана, 30 сентября, 1995 год Татьяна Мамаева Душа на ветру Ольга Стрельникова, фото Р.Якубова, 1996 год, Республика Татарстан, 6 января, 1996 года ХХI век будет веком матриархата 8-11 марта, 2001 год, газета “Восточный экспресс” Интервью Резеды Даутовой с Масгудой Шамсутдиновой AИФ 2001 год, с 24 по 30 сентября “Ее музыка пахнет полынью” Беседовала В. Алсуфьева ————————————————————————————————— “Вслед за синей птицей” Вечерняя Казань, 1986 год, 14 ноября. Саида Галеева “Вслед за синей птицей” Она отворила балкон, и комнату до краев заполнила голубизна дня, перемешанная с цветом золота и шелестом желтых листьев. Тайна творчества… Эта тема нашего разговора возникла как-то сразу, и чувствуется, что для композитора Масгуды Шамсутдиновой, чей путь в искусстве еще только начинается, она не случайна. —Момент творческого подъема — это опьяняющее состояние горения, увлеченности какой-то идеей, музыкальной темой или стихотворением — говорит Масгуда, как бы продолжая давно начатую мысль. — Словно огненный смерч уносит тебя ввысь, рождая удивительное ощущение полноты сил и жажду самоутверждения. Это будто сон наяву. Ясными до ослепительности, как при свете молнии, становится идея и очертания будущего сочинения. Но, увы, между этим мгновенным озарением и последующим воспроизведением всегда лежит какой-то отрезок времени. И пока сядешь за стол и найдешь все необходимое для записи, оказывается, в памяти удержались далеко не все детали, к тому же успело смениться настроение, остыть, что ли, и попытки повторить “видение” выходят вялыми и неубедительными. Так, проснувшись после прекрасного сна, ловишь только слабые тени ускользающих образов. Поэтому творчество — это вечная погоня за невозможным, за Синей птицей, это преодоление сопротивляющего материала, которое я сравнила бы с бегом с препятствиями. Когда же во время работы мне изменяет выдержка, уношусь мыслями в детство и вижу свою деревню и около самого дома — лес: вознеслись в небо могучие деревья. Тогда ощущение счастья и простоты из того “далека” приходит ко мне опять и дарит ‘второе дыхание”. Детство Масгуды прошло в Башкортостане, в селе Кшлау-Елга. Мать читала Тукая — четырехтомник поэта она знала наизусть; отец читал свои стихи, почему-то всегда белые (или его речь звучала как стихи?); дед был богат на выдумку рассказывая, например, как каждую ночь летает по небу, уцепившись арканом за луну. —Я помню многие сны детства, во всяком случае, все цветные сны. Однажды приснился Шурале, было по-детски страшно, но интересно… И сейчас мне нравится сказочный вымысел… Люблю дождь, ветер, холод, и когда шум в проводах, когда вся природа — порыв и движение. Люблю огонь, но он привлекает не своим теплом, а переменчивой жизнью форм и цвета. Не люблю, телевизора, магнитофона, слушать музыку вне концертного зала. Люблю животных, но опять же не по телевизору — наверное, потому, что мне нравится быть участницей спектакля, которая называется “жизнь”. Обычно люди творческого труда пристально всматриваются в жизнь в поисках сюжета, типажа, звуковых идей. (Например, “поющая ” дверь нашего театра оперы и балета напоминает оркестровый инструмент с сурдиной, особенно, если находишься под впечатлением пряных оркестровых тембров такого балета, как “Сотворение мира”). Но Масгуда не ищет впечатлений “извне”. —Предпочитаю одиночество или общество двух-трех друзей, противоположных по натуре, — признается она. — Пока я больше полагаюсь на “на внутренние резервы”: многие темы, сюжеты и представления как бы заложены в меня с детства, их питает творчество Тукая и Хади Такташа. Может, поэтому я так легко и с удовольствием работаю для детей, причем предпочитаю музыку к спектаклям и песни на татарском языке — это язык моего детства и моих любимых поэтов. Сейчас у Масгуды Шамсутдиновой — выпускницы Казанской государственной консерватории 1979 года по классу композиции профессора А.Б. Луппова — уже солидный багаж. Ею написана музыка к двум спектаклям кукольного театра (“Зайчик с спичками” по пьесе Б. Ларина и “Карлик-школьник” по сценарию Т.Миннулина), оперетта “Коза и Баран” по сказке Г.Тукая, фортепианные вариации “Деревенское детство мое”. Иной авторский план — философский, национально-патриотический — обозначают симфоническая поэма “Родной язык”, Скрипичный концерт и Струнный квартет, многие страницы которого посвящены трагическим вехам истории татарского народа. С лирической стороны раскрывается Масгуда Шамсутдинова в музыке для голоса: ею написаны вокальные циклы “Любовь Тукая”, “Только весны повторяются” (стихи Р. Файзуллина), “Вереск” (стихи М. Цветаевой), песни на слова Х.Такташа, Г.Рахима, Р.Валеева, Ф.Сафина. Она автор — четырехчастного сюитного цикла обработок татарских народных песен. —Песни я нашла в сборнике Махмуда Нигмедзянова, в котором представлено удивительное богатство музыкальных стилей татар, — говорит Масгуда. — Вообще я увлечена фольклором — грузинским, кубинским и прежде всего, татарским. Среди ее привязанностей — Шостакович, Прокофьев, импрессионисты и Стравинский, экспрессионизм Шенберга, Берга, Веберна. Увлечение музыкальным интеллектуализмом ХХ века не мешает ее собственной музыке (особенно детской) быть откровенно “земной”: она пронизана танцевальными ритмами и всегда имеет какую-то реальную жанровую основу. Часто Масгуда прибегает к джазировaнию национальных интонации, добиваясь их современного звучания. Сейчас молодой композитор готовится к очередному пленуму Союза композиторов ТАССР (в этом году он будет выездной и пройдет в Набережных Челнах), где собирается показать новый квартет для духовых инструментов. А самая большая ее мечта — написать оперу-ораторию по произведениям Хади Такташа. Ну что ж, поиск Синей птицы продолжается. (Фото Е.Кукушкина) …И в сердце музыка просилась Вечерняя Казань 1988. Е.Яхонтова. … Ее детство прошло в далекой татарской деревне на границе с Башкирией, где из земли били чистые родники, а сердца людей полнились песнями, назидания старших неожиданно и в то же время естественно выливались в форму притчи, а дремучий лес был полон таинственных предчувствии и навевал вещие сны. Ее фантазии были причудливы. Они витали в иных временных измерениях, ибо были рождены фольклором. Какой была музыка древних булгар? Отступали века, отзвучали струны, однако чувства, разбуженные ими, осталась в древней поэзии. Они живут в письменах на арабском языке. В своем творчестве Масгуда открывает новые пути. Воспитанная на синкретической народной традиции, она чувствует естественность музыкального озвучивания поэтического жанра нэсэр, сочиняет свой шаркы о жизни, смерти, о любви так, как когда-то, быть может сочинял для грозного хана прекрасный юноша-певец… Музыка Шамсутдиновой философична и одновременно ярко эмоциональна. Она пробуждает от обыденности и суетности к тому гармоничному мировосприятию, что заложено в народном сознании…. (отрывок из статьи, посвященой камерному концерту с Р.Еникеевой. Несер и Шаркы, Гатов И, и Л.Маслова исполняли ) Когда Земля резонирует с космосом 30 сентября, 1995 года, Известия Татарстана, Татьяна Мамаева В канун отмечаемого завтра Международного дня музыки в Швецию по приглашению Королевской Академии Музыки выехала Масгуда Шамсутдинова. В Стокгольме пройдут показы ее музыкальной легенды “О, дети Адама”. —Масгуда, можно сказать, что в последнее время вы очень исполняемый за границей композитор. А дома, похоже, все сложнее? —Как сказать. Например, для ансамбля “Булгары” из Набережных Челнов (там есть очень интересный хореограф Юрий Смышляев, мы понимаем друг друга) я написала хореографическую фреску “Серебряная ложка в облаках”. Причем, челнинцы хитро сделали, когда я приехала к ним, они заперли меня в квартире и не выпускали. Пока я сочиняла. Это здорово, когда с тобой связывают такие надежды, но потом год не принимали мою музыку! —Почему? —Балет не мог в нее “въехать”. Зато когда они ее приняли, то работа пошла быстро. Так что “Серебряная ложка” создавалась через трудности. —Я понимаю, что рассказать музыку трудно, и все-таки попробуйте. —Я взяла языческий, доисламский период, когда человек был близок к природе. Когда он просил ее о чем-то, она отзывалась на его зов. Балет получился небольшой, всего 20 минут. Если копнуть еще глубже, то я пыталась коснуться трех тем — человек и его душа, человек и другое измерение, человек и Вселенная. Ведь все мы — капельки Вселенной. —Вы верующий человек? —Верю, но молиться не хожу. В мире все фатально. —Этак можно отказаться от любых усилий во имя добра, но вы же не отказываетесь. —Я не делаю добро… я просто не отвечаю на зло. Даже когда мне кто-то причиняет боль я стараюсь помнить все, что не делается. Все к лучшему. Сейчас мне больно, но в итоге через эту боль я обрету что-то в своей жизни. Новое и хорошее. —И как прошла премьера? —Говорят, великолепно. Это было в Турции, я туда не ездила. Костюмы сделал один из моих любимых художников Тан Еникеев. Он использовал в оформлении рунические знаки. В “Серебряной ложке” очень сложная цветовая партитура. В татарском языке есть такое выражение “Что ты кричишь зелено-голубым голосом?” Ну как бы дурным голосом. Цвет несет психологическую нагрузку. В “Серебряной ложке” звучит ветер, но не тот, что бьется в окна, а тот, когда из хаоса возникает мир. В это миг Земля резонирует с космосом. И всему этому должна соответствовать цветовая партитура. —И где именно в Турции прошла премьера? —В Измире, на международном фольклорном фестивале. —И теперь Стокгольм, “Дети Адама”. Как вы определяете жанр этого сочинения? —Я бы назвала его так: музыкальная легенда для хора, флейты и большого барабана. Литературная основа — Коран и Ветхий Завет. —Они полемизируют между собой? —Я искала точки соприкосновения, их много. —И какова прграмма вашего пребывания в Швеции? —Я еду вместе с хором Немецкого общества под управлением Алевтины Булдаковой. Они и исполнят мое сочинение. Будут записи на радио, встречи с музыкантами. Потом хор вернется в Казань, а я на некоторое время останусь в Швеции. Знаете, я недавно о чем подумала. Ведь викинги были у нас в Булгарах, приезжали изучать обработку бронзы, это происходило в IХ-Х веках. Обрабатывать бронзу они научились и свое общество успешно строят. А мы немного дичаем… —————————————————————————————————————— Душа на ветру. Ольга Стрельникова, фото Р.Якубова, 1996 год, Республика Татарстан, 6 января, 1996 года В трамвай вошла женщина и сразу же обратили на себя взоры. Невольно залюбовалась ею и я… Не то чтобы она была очень молода и красива, но в ней было что-то такое, чего не встретишь у юных красавиц. Это такая стать и такая красота, перед которыми блекнет совершенство внешних черт. Источник этой завораживающей женственности гораздо глубже, она проявляется на лицах постепенно, с годами, да и то далеко не у всех… Конечно, я сразу узнала е. Это была Масгуда Шамсутдинова, которую до того много раз видела на концертах, в Союзе композиторов, но эта перемен в ней поразила и привлекла внимание раньше, чем я узнала Масгуду. А вскоре я услышала, как она поет. Это опять же вышло случайно: в комнате работал телевизор и я просто пошла на этот голос… Масгуда исполняла свое сочинение — “Баит Сююмбике”, в котором плач перемежался молитвой, но сквозь эту звукопись женской безутешности явственно проступал образ гордой красоты. Масгуда пела, сидя за роялем, но не касаясь клавиш, помнится, даже закрыв глаза. В тот момент ей аккомпанировала только душа… Наверное, излишне говорить, то после этого я уже сознательно стала искать встречи с композитором. Сначала ждала возвращения Масгуды из фольклорной экспедиции. Потом она срочно выехала в Швецию на первое исполнение своего сочинения для хора “О, дети Адама” (одновременно Масгуда консультировала шведских журналистов, которые готовили очередной радиоцикл о татарском фольклоре). А тут и осень подоспела — начались занятия в медресе, где она преподает “прекрасное” (ее предмет так и называется), а кроме того, нынче она стала аспиранткой ИЯЛИ (ошибка — Института Истории отдела общественной мысли—М.Ш.)… Наконец, Масгуда пригласила меня на премьеру своего балета “Серебряная ложка в облаках”, которую она ждала почти десять лет. Вообще-то, по-большому счету, это не балет, а хореографическая миниатюра, но по своей духовной концентрации эта музыка сродни космосу, в ней — те же шорохи, та же пульсирующая бездонность и та же магия. Неспроста долго никто не отваживался поставить это произведение на сцене. Мало того, что музыка сама по себе необычна, но с ней действительно связаны трудно объяснимые вещи, подчас роковые стечения обстоятельств, в чем смогли убедиться и участники набережночелнинского хореографического ансамбля “Булгары”, ставшие первыми исполнителями “Серебряной ложки”… Словом, когда мы наконец встретились для этого интервью, честно говоря, я уже затруднялась ответить даже самой себе, кто передо мой — композитор, ученый -фольклорист или просто колдунья?… Cкажи мне, кто твой джин, и я скажу, кто ты —Масгуда, готовясь к этой встрече, я прочитала, кажется все, что написано о вас… Это не составило труда, ибо написано пока немного, во всяком случае, в родных пределах… И как правило, вашу творческую самобытность объясняют тем, что вы родились в деревне и, что называется, с молоком матери впитали красоту народных песен и мелодий. О, согласитесь, то же самое можно сказать почти о каждом из наших композиторов, и при всем том ваша музыка даже отдаленно не напоминает ту, которая написана на основе того же фольклора другими авторами. Что вообще вы подразумеваете под этим понятием — “фольклор”? Многим это представляется приблизительно так: сидят бабушки, поют что-нибудь старинное, протяжное, а рядом с ними кто-то все это записывает на магнитофон… —Мне труднее было бы ответить, что для меня не является фольклором. Фольклор — это все: мой характер, мои привычки… Скажем, я очень люблю чай с яблоками: накрошу и пью. И вот когда это увидел гид наш гид в Швеции, тоже фольклорист, он просто ахнул: оказывается, его бабушка делала точно так же. Сегодня, наверное, ни один швед не пьет чай с яблоками, но при этом не исключено, что когда-то очень давно моя прапрапрабабушка и прапрапра… нашего гида вместе пили чай с яблоками. Я это пример привела, что народы отличаются друг от друга не языком, не религией (язык можно выучить, конфессию сменить), а именно фольклором, который для меня сродни понятия менталитета. И чай с яблоками — такая же неотъемлемая часть его, как песни, обряды наших предков, сам строй их мысли, мироощущение. Вместе с тем фольклор не есть что-то застывшее, это своего рода струны человеческой души, которые откликаются далеко не на каждое прикосновение, а только такое, которое не нарушает в человеке его внутренней гармонии. К примеру, мы не всегда можем объяснить себе, почему один человек симпатичен, а другой, даже без видимых причин, неприятен. Вернее, мы объясняем это какими-то психологическими факторами, биоэнергетическими особенностями человека. Наши предки, естественно, даже слов таких не знали, но часто испытывали то же самое и объясняли это явление по-своему. Скажем, в татарском языке есть слово “джин”, по смыслу оно имеет мало общего с джиннами из арабских сказок. В татарской деревне могли приблизительно сказать так: “Не подходи ко мне, твой джин плохо действует на моего джина”, или наоборот: “моему джину хорошо рядом с твоим…” На сегодняшний наш взгляд, это чистейшей воды фольклор. Хотя, в сущности, что изменилось, кроме того, что этому самому джину найдено другое название, более научное? Или скажем, у нас принято ругать самодеятельных композиторов: дескать, их музыка примитивна, портит вкус… Но как можно запретить человеку сочинять человеку сочинять музыку, тем более, если ее слушает народ?! По-моему, каждый в этой жизни достоин желания выразить в звуках доступную ему красоту. Если уж на то пошло, то вся народная музыка, выражаясь опять же нашим языком, это самодеятельное творчество. Вот и нынешние композиторы-любители во многом берут на себя как бы черновую работу. Время отсеет лишнее… И потом уже профессиональные композиторы будут черпать из этой “народной” музыки темы для своих симфоний. В конце концов, даже музыку Моцарта все человечество любить не может… Конечно, я упрощаю какие-то вещи, но только ради наглядности, в подтверждение той мысли, что фольклор в нашей жизни играет куда более важную роль, чем это принято думать. —Ну, а если бы ваше восприятие фольклора было бы не столь объемлющим, а более традиционным, вы и тогда стали бы композитором? —Композитором, наверное, я и тогда бы стала, но в музыке я была бы “технарь”. И скорее всего, быстро сломалась бы… Музыка должна пойти из тебя, хлынуть, как вода из переполненной бочки. И прежде эту бочку надо наполнить, по каплям. Я не принадлежу к числу тех композиторов, которые черпают, скребут по дну, едва там что-то накопится. Я лучше подожду… Скажем, вот сейчас я чувствую, что музыка пошла, меня уже буквально мотает от нее. Но пока держусь, хотя знаю: надолго меня не хватит… Встань и иди —Масгуда, я, конечно, понимаю что это очень деликатный вопрос, вернее сказать, непрфессиональный, и все-таки задам его. Что же есть ваша музыка — стилизация. Вариации на фольклорные темы? Где в ней кончается фольклор и начинать звучать ваш собственный голос? —Меня уже замучили этим вопросом… Я уже сказала, что фольклор для меня — это все, даже игра солнечного света на зеленом листочке рождает во мне массу ассоциации, вплоть до того, каким цветом в детстве была намазана ранка на моей коленке. Так и в музыке, я считаю, что нельзя что-то взять из фольклора и “творчески” перенести на нотный лист. Это, конечно, почти невозможно объяснить, но когда мне задают подобный вопрос, я говорю: представьте, что вам на какие-то доли секунды позволили увидеть своими глазами нечто настолько прекрасное, что вы уже никогда не сможете этого забыть. Это нечто станет для вас воплощением самой красоты. И естественно, что вам захочется еще раз увидеть ее, и вы пойдете и будете искать то место на земле, чтобы еще раз испытать тот же восторг… Моя музыка, если хотите, и есть моя дорога к этому сказочной красоты лесному озеру, которое мне однажды показали. За одно мгновение я успеваю услышать все: саму музыку, ее тональность… А все остальное время пытаюсь лишь приблизиться к ней. Ее невозможно скопировать, но нельзя и сфальшивить — это мне же обходится дороже. Одна фальшивая нота через пару страниц вырастает в громадную проблему и приходится все начинать сначала, с этой самой ноты. —Масгуда, но почему все-таки музыка? Ведь фольклор — это и живопись, и поэзия. По-моему, вы могли бы стать замечательной драматической актрисой. Это музыка выбрала меня, а не я ее.. Ведь сам человек мало что решает, чаще он подчиняется стечению обстоятельств. Моя мама очень красиво пела… Отец даже ревновал ее в такие минуты, боялся, что кто-то еще, услышав маму, влюбится в нее. Он чувствовал, какая это сила… Сам он не пел, в нашей деревенской округе отец слыл прекрасным врачом, хотя высшего образования у него не было. Он лечил людей не столько таблетками, сколько словом, как бы играючи. Одна бабушка мне рассказывала, как пришла к нему, измученная своими болезнями, а он дал ей какую-то белую таблетку и говорит “Встань на заре, возьми еды и ступай к Серебряному источнику (есть такой недалеко от нашей деревни). Помолись там, покушай, запей из источника и иди обратно домой. После этого только примешь таблетку”. Она верила и этой таблетке, и всему, что он говорил, потому и выздоровела. Наверное, и вода в источнике обладала какими-то целебными свойствами, но главное — человек оставался наедине с красотой. Оглядываясь вокруг себя с восторгом, он просто начинал страстно хотеть жить. Отец знал, что говорил… После его смерти меня увезли в Казахстан к родственникам. Поскольку в свои десять лет я вытянулась во весь свой нынешний рост, меня решили отдать в спортивную школу-интернат. Но то ли сели мы не на тот автобус, то ли вышли не на той остановке — короче, вместо спортивной школы мы оказались на пороге музыкальной… Как я была серой бабочкой —Мое детство прошло в Башкирии, у меня и в паспорте записано, что я башкирка… Но голос крови не обманешь, поэтому, сколько себя помню, мне всегда хотелось в Казань. К счастью, здесь была консерватория. И я словно бы опять подчинилась какому-то голосу… Внешне все складывалось как нельзя лучше: училась с удовольствием, у замечательного педагога Анатолия Борисовича Луппова, передо мной открывались неплохие перспективы… Ощущение, что я на краю какой-то пропасти, прилипло откуда-то изнутри. Я вдруг почувствовала, что вся та красота, которая была вложена в меня и питала до сих пор музыку — она ушла. Я стала как серая бабочка — поникшая, скучная сама себе. Я даже двигаться иначе стала. Раньше я не то бы чтобы летала, но ходила как бы едва касаясь земли. А ту — руки как плети, иду по твердому, и глаза упираются в ту же землю. Однажды поймав на себе чей-то взгляд, я прочитала в нем, какая же ты некрасивая… Вы же понимаете, что это значит для девятьнадцителетней девушки… И этим я себя окончательно закомплексовала.. Это продолжалось долго, очень долго. Хотя окружающие меня люди, думаю, ни о чем не догадывались. Я работала, общалась, улыбалась… И так продолжалось до тех пор, пока не поняла, город — это вампир и отсюда надо просто бежать… И я стала ездить по деревням, деревенькам… Вернее сказать, вернулась к ним, к “своим” бабушкам, их песням. Но я не просто собирала музыкальный фольклор, я видела, какие прекрасные глаза у этих женщин, сколько в них природной грации, такта.. Нет, я не копировала их, но через эту множественность, как из осколков, и во мне что-то стало срастаться. И сейчас, скажу вам откровенно, я такая счастливая!.. —Даже я заметила эту удивительную перемену в вас. Масгуда, а что, по-вашему счастье? —Счастье — это когда понимаешь, что жизнь прекрасна. Прекрасна, какой бы она ни была, со всем, что есть в ней хорошего, и даже плохого. Ведь не столкнувшись со злом, не узнаешь истинную цену добра. Я счастлива, потому что люблю этот мир, людей, каждое проявление жизни. Мне говорят: ты такая, потому что здорова, у тебя ничего не болит… Это правда, но даже если завтра, допустим, мне скажут, что дни мои сочтены — что с того? Ведь я и так знаю, что умру. Между прочим, я много думаю о смерти, волнуюсь перед встречей с ней. Я действительно считаю, что это самый важный момент в жизни каждого человека. И по не так лучше, если бы после смерти я полностью уничтожилась — и телом, и душой. Я просто не могу представить, что может быть что-то прекраснее этого мира — со всеми нашими страданиями, нехваткой денег, нашими морщинами… Я не хочу обманывать себя. —Из этого можно заключить, что вы не самый религиозный человек. Но вместе с тем, вы преподаете в медресе, пишете духовную музыку… —Наверное, как и многие, я пришла к убеждению, что Бог во мне. И благодаря именно тому, что в свое время мой интерес к религии был отнюдь не праздным. И вот, когда я в это вовлеклась, на есть начала читать суры, встала на намаз, одна очень религиозная женщина, которая давно знала меня, знала что любому занятию я отдаюсь полностью, без остатка — она-то сказала мне: “Остановись!” помню, и вправду было такое ощущение, что из меня душу вынули и повесили ее как есть, голую, на ветру… Иными словами, к тому времени душа моя стала настолько ранимой, что, едва начав читать суру, я обливалась слезами. А та женщина опять мне говорит: “Так нельзя. Я понимаю твое блаженство, но и ты пойми — ты не одна в этом мире, и когда люди заметят, что ты не такая, как они, это можт плохо кончиться. В конце концов тебя просто упекут в сумасшедший дом”. И я не сразу, трудно выходила, но все-таки вышла из этого состояния. —Сейчас вы всерьез занялись наукой, собираете материал для диссертации… не боитесь ли вы, что это “засушит” вас как художника? Зачем это вам — при вашей интуиции, непосредственности? Я боюсь снова уйти в беспредел… ?? —Да. Я хочу стать нормальным человеком. У меня уже такой возраст, когда надо бы разобраться в своем багаже, разложить все по полочкам. В данном случае я не только о фольклоре говорю, но и о своем внутреннем самоощущении. Я не чувствую своих лет… —Да кто вам сказал, что это плохо? —Зеркало… Когда я смотрюсь в него, я же вижу свои морщины, вижу и понимаю, что всему свое время. И та безоглядная радость, тот восторг, которым я живу до сих пор, сорокалетней женщине уже просто не к лицу. Надо набираться мудрости, приводить все в соответствие. Пора понять, наконец, что все намного проще и всему, даже самому иррациональному, есть свое объяснение. Поймите, от того, как я чувствую, воспринимаю фольклор, пока хорошо только мне одной. Во всяком случае, если кому-то и нравится моя музыка, то это происходит как-то спонтанно, помимо моей воли. А я чувствую себя уже достаточно сильной, и в творческом, и в личностных планах, чтобы сознательно участвовать в этом процессе, а не полагаться только на интуицию. А для этого нужны знания, много знаний… —Масгуда, а как ваша семья — муж, сыновья смотрят на то, что у вас остается не так много врмени, чтобы побыть просто мамой, просто женой?… —О, вот с этим у меня никаких — никаких проблем. Мой культ в семье сотворили мои же мужчины. Они меня просто балуют. Не тем, конечно, что не чураются любой домашней работы, а своим отношением. Их понимание, уважение для меня самая большая опора в жизни. Наверное, я действительно избалована — родителями, своей семьей. Избалована даже теми, кто меня не любит, и не скрывает этого. Не замечай они меня вовсе — вот это было бы обидно. А неприятие — это тоже тноение, тоже показатель знчительности человека. И порой даже более убедительней, чем славословие. Пою и вижу одно: Млечный путь —Когда-то я тоже переживала, если мне говорили, что я что-то не так с точки зрения техники, теории. Да и я сама ощущала этот внутренний барьер между тем, что можно и чего нельзя. А теперь я могу тянуть свой звук и пять минут, и дольше, хотя меня учили, что это неправильно. Но мне так нужно! В это момент я, может быть, вообще не о музыке думаю, а о том, что вот он, Млечный путь, передо мной, тянется от одной звезды к другой. Вот я его и тяну… —Вы удивительно поете!… —Своим девочкам в медресе я говорю так: пение — это долгий плач, а плач — это долгое пение. И это не образность, а совершенно доказанная вещь. Я сама экспериментировала и убедилась: когда человек поет когда плачет, у него в горле возникает одна и та же ситуация. Поэтому пение, уж поверьте мне, прекрасное средство против стресса. Это все равно, что выплакаться. —В своей музыке в часто используете вокализы и вообще много пишете для голоса и хора. При чем самая большая удача для слушателей, как я поняла, если вы и сами же поете. Вы это делаете для души или в силу необходимости, потому что вас в чем-то не устраивает пение профессионалов? —Нет, у нас есть замечательные певцы, и когда я пишу для них ноты, я знаю, что они споют так, как мне надо. О есть вещи, вернее, какие-то кусочки, в музыкальном произведении, которые я даже записать не могу, а только показать. Иногда один такой звук способен вывести слушателей из равновесия. Профессионалу, чтобы произвести его, иногда просто надо забыть, что он профессионал, то есть не думать об экспозиции, кульминации, дыхании, наконец. Конечно, не каждый может себе это позволить. А мой голос — это мой голос, я пою и ни о чем другом больше думаю. Говорят, у меня мистический голос… Не знаю, по-моему, слишком низкий для женщины, и только в этом его исключительность. Как бы то ни было, я не ставлю пение себе в заслугу, с таким голосом я родилась. Терракотовое солнце —Ваша музыка глубоко национальна по духу, и это так же очевидно, как и то, что специально вы к этому е стремитесь, просто чувство национальной принадлежности сильно в вас самой. Да и вы как-то обмолвились, что ваша музыка Восток не удивила бы… И все-таки, что вам дает ощущение своей нации, если это не религия, не какие-то бытовые устои? —Первое, что человек слышит, покинув утробу своей матери, и последнее — то, как обставляется его уход из этого мира — все то, что было между этим формирует в каждом из нас менталитет нации. Песни, присказки, традиции, цвета… К примеру, каждая нация красит свои дома в тот цвет, каким воспринимает солнце. Это лишь на первый взгляд солнце для всех желтое. А вот для шведов, скажем, оно терракотовое. Сначала, они удивились, когда я сказала им об этом, а потом задумались. Или у нас, татар, есть поговорка: “Не кричи зелено-голубым цветом”, то есть не озлобляйся, не порти другим настроение. Ведь цвет — это именно настроение, и он очень много говорит о мироощущении нации. В силу этого и моя музыка, наверное, отнюдь не космополитична. Она выражает мою суть, а я — дитя татарского народа. Я воспринимаю мир в таких же цветах, я вдыхаю тот же аромат, я знаю, над чем мой народ смеется и плачет. То и мой смех, мой плач. К слову, я не обольщаюсь тем. Что в некоторых европейских странах сейчас возник интерес лично к моей персоне. Я понимаю, что интерес не только и не столько ко мне, сколько к моей нации, ее культуре. Но поскольку именно моя музыка в какой-то мере этот интерес спровоцировала, значит, что-то от моего менталитета передалось и ей. Действительно, специально я к этому не стремилась, но и не стыжусь, когда меня называют национальным композитором. Да и как не гордится этим? Ведь, в конечном счете, я тоже звено, соединяющее цепочку времени. Если вдуматься, то все прошлое моего народа — это прямая дорога ко мне. Сколько же всего должно было случиться, чтобы я наконец появилась на свет. И каждый раз, когда я пытаюсь представить эту бесконечную череду судеб, то вновь и вновь говорю себе: какая же ты счастливая… Ольга Стрельникова, фото Р.Якубова “Без ветра Татарстана жить не могу” 3.11.98ю Казанские ведомости В детстве она часто задавала себе вопрос, куда улетают скворцы из ее родной деревни. Каково же было ее удивление, когда, приехав в Швецию, она узнала, что зимуют они здесь — в стране, которая пригласила композитора из татарстана Масгуду Шамсутдинову к себе в гости. На целый год. —Масгуда ханум, шведской публике были известны ваши произведения? —Еще с 1990 года. Тогда по шведскому радио прозвучал “Дастан о Великих Булгарах”. Да и “вживую” исполнялись мои произведения — кантата “Дети Адама” звучала в церквях Стокгольма и Вестроуза. Местные татары рассказывали мне, что под сводами христианского храма раз 50 произносилось имя Аллаха, но никого это не задевало. Более того — аплодировали, хотя на подобных концертах это не принято. Да и когда я была в Швеции, ко мне подходили, просили кассеты с моими записями. Я лишь разводила руками - мое искусство в Татарстане широко не пропагандируется. —Кто пригласил вас в Швецию? —Институт, который занимается привлечением в страну деятелей науки, искусства. Он полностью профинансировал: учебу, проживание в чужой стране… —Где вы жили? —Для меня приготовили коттедж в 40 минутах езды от города. Для меня одной… У них это — в порядке вещей. А вы представляете реакцию человека, приехавшего из криминогенной страны, где вечером-то и на улицу выйти страшно. Потому я сняла квартиру у поварихи турецкого посольства Зулфии-ханум. И не прогадала: ела, как турецкий посол, и в придачу выучила турецкий язык. Хотя мне еще и английский надо было выучить: в конце учебы я прочитала 3-х часовую лекцию на этом языке — рассказывала о татарской народной музыке, ее специфике… Даже пела. —В чем заключалась цель вашей поездки? —Я стажировалась в Стокгольмской консерватории, в фольклорном департаменте (отделении). Знакомилась с новейшими приемами обработки народной музыки, изучала современную технику композиторской деятельности. Под руководством ведущих специалистов проводила исследования народной музыки татар и шведов. Выяснилось, что и та, и другая похожи в принципах украшения мелодии в длинных песнях. Например, татары украшают песню, растягивая гласные, понижая-повышая тон. Эта игра голосом есть и в шведском фольклоре. —Говорят. И ирландская музыка очень близка татарской… —Разные народы, несмотря на географическую удаленность, способ их существования, могут соприкасаться именно в музыкальной сфере. Народная музыка — самое ценное, что есть у этноса, его лицо. Если хотите, зашифрованная диаграмма, несущая представление о народе. —Масгуда ханум, вы известный композитор, автор авангардной музыки… И вдруг такое пристальное внимание к фольклору? —Без народной музыки не было бы моих произведений. Я не испытываю трудностей, когда пишу музыку, потому что пользуюсь народной сокровищницей. Двадцать лет я собираю материал, у меня скопилась богатейшая коллекция. Презжаешь в деревню и моментально видишь дом, где тебе споют красивую песню. Да и сам дом как бы звучит. И поверьте, я ни разу не ошибалась. Самое интересное, что у шведов очень большой интерес к народной музыке, а ведь такая развитая, казалось бы, страна. Нам бы этому поучиться. —А вам не хотелось там остаться? —Там, конечно, так устроен быт, что его просто не замечаешь — все для человека. Но… Я иногда просыпаюсь ночью, и меня охватывает ужас — мне кажется, что я в Швеции… Первый месяц мне было там интересно, а потом навалилась тоска. Чтобы избавиться от нее, я очень много работала. Написала там, кстати симфонию “По дорогам викингов”. В ней попыталась понять через пространство времени то ощущение звука, каким владел татарский народ, когда встречался со скандинавами. —Выделялась как-то татарка среди шведов? Безусловно. При всей моей резкости движении здесь, в Татарстане, шведам я казалась очень пластичной женщиной. Уважающей мужчину. Хотя нам кажется, что восточная покорность осталась где-то в веках. Еще шведов привлекали мои глаза. Мы-то стараемся их зрительно увеличить, хотя бы при помощи косметики. А они наш необычный для них разрез, как говорил Рустем Кутуй “летящие глаза”, считают красивым. —Планируете еще раз побывать там? —Как получится. С моим шведским руководителем мы наметили разработать межгосударственные проекты. Исследовать принципы развития народной музыки, наметить для будущих теоретиков точки, ощутимые нашей интуицией. Но это — пока в планах. Между прочим, в письмах меня спрашивают, как мне живется во время кризиса в России. Отвечаю: депрессии нет, деньги я не потеряла, активно работаю, без ветра Татарстана жить не могу. Беседовала Гульнур Гайнуллина. ————————————————————————————————————— ХХI век будет веком матриархата 8-11 марта, 2001 год, газета “Восточный экспресс” Интервью Резеды Даутовой с Масгудой Шамсутдиновой ХХI век будет веком матриархата Женщины должны пересмотреть свои взгляды на мужчин Масгуда Шамсутдинова всегда старалась идти своей непроторенной дорожкой, что, согласитесь, для татарской женщины-композитора, довольно дерзко. Она не только пишет оригинальную музыку, в которой специалисты усматривают мотивы глубоко народные, но и серьезно занимается наукой. Могла бы преспокойно себе преподавать в консерватории, но за 20 лет с этнографическими экспедицями объездила весь регион. Вот-вот должна состояться защита ее кандидатской. Наша беседа, начавшись с общих подведении итогов ХХ века и прогнозов на ХХI-й, привела в итоге к обсуждению женского вопроса. Впрочем, как и полагается в праздник 8 марта. —Это был золотой век! Хотя бы потому, что Назиб Жиганов создал в Татарстане музыкальную империю – консерваторию, оперный театр, симфонический оркестр и Союз композиторов. Где это видано, чтобы все это смог один человек?! А конец ХХ века, я считаю, войдет в историю благодаря личности Шаймиева. Я не преувеличиваю: как мы пойдем дальше, зависит именно от президента республики. Ясно одно — обратно пути нет. После пережитого трепыхания и суеты так дорого ощущение покоя и уверенности в завтрашнем дне. ХХ век подарил татарской культуре Габдуллу Тукая, Хасана Туфана, Фарида Яруллина, Салиха Сайдашева. Посмотрите татары даже в атомную энергетику вырвались — братья Нигматуллины, Рашид Сюняев, Роальд Сагдеев. Титаны. И хотя этот век осложнился советской идеологией, наша нация доказала, что если даже есть небольшая возможность, она все равно расцветает. Что касается ХХI века, то думаю, первые 20 лет будет брожение, а потом все уладится. Состарится поколение, которое пережило переходный период и придет молодость, выросшая в иных условиях. Я поражаюсь татарской молодежи, насколько она красива и сильна. —Эпоха Казанского ханства, погибшего в ХVI веке, тоже считается золотой. И многими оплакивается по сей день. —Назовите мне империю, которая бы существовала тысячелетия. Империи рождаются, взрослеют, стареют и погибают. Это закономерный процесс. Мы видим ассирийцев-сапожников, а ведь это была величайшая цивилизация. Я считаю, нам повезло, несмотря на исторические катаклизмы, мы сохранили присущий татарской нации дух. Не погибли, а уснули. И как та спящая красавица, проснулись спустя века. Не зря же Тукай все время взывал к своему народу: когда же проснетесь. Обычно Казанское ханство связывают с роскошью. Но я совершенно уверена: утопать в роскоши нельзя, как и утопать в безмятежности. Страны, которые расположены в местах с географической точки зрения неблагоприятных, страны Скандинавии, например, которые расположены на камнях, имеют очень высокий уровень жизни. У нас же здесь — рай, богатейшая природа. Я родилась на севере Башкирии. Лесное богатство настолько обленило людей, что они привыкли к безмятежной жизни. С чего же нам не быть ленивыми, если природа сама подступает к крыльцу и говорит “возьми”, если ягоды можно из окна рвать, а криком лося убить. —Необычная точка зрения. Ведь считается, трудолюбие — чуть ли не национальная черта татар. —Да, наш народ трудолюбивый. Но частенько направляет не в то русло. Сейчас на мой взгляд, пришло время зарабатывать не руками, а головой. ХХI век будет веком трудолюбия интеллекта. —Вы уже двадцать лет занимаетесь этнографией, объездили десятки деревень. Не кажется ли вам, что на сегодняшний день истинно народная культура татарский язык более сохранны именно в сельских районах, чем в городе? —Нет, не так. Они более сохранны не в Татарстане, а за его пределами. Мы, как ни прискорбно это констатировать, многое растеряли, и наш фольклор на сегодняшний момент примитивнее, чем, скажем, у татар Оренбурга или Челябинска. В другой языковой среде национальная культура как бы кристаллизируется и сохраняется в чистейшем виде. А мы слишком подвержены попсе, которая уничтожает этот первозданный пласт. Происходит как бы эрозия фольклора. —Можно этому хоть как-то противостоять? —Боюсь, что нет. Пройдет время, мы потеряем фольклор. И только тогда татары поймут, что, оказывается, они потеряли… свою душу и со свечами днем будут искать и восстанавливать по крохам народные тембры, варианты мелизмов, звукоподачи. Нарушена экология культуры. Старики уходят, а молодые пребывают в эйфории от цветного телевидения и бразильских фильмов. Телевидение, как наркомания, дает временное ощущение счастья, оставляя после себя глубокую депрессию. —Вы сказали, что за пределами Татарстана культура сохраняется лучше. У меня лично в последнее время создалось впечатление, что это касается не только фольклора… —Казань, которую очень люблю, представляется мне огромным котлом, в который люди устремляются со всех окраин республики. Это воронка, которая с бешеной скоростью засасывает все без разбору. С одной стороны, сориентироваться в этой ситуации очень сложно, с другой — борьба многому учит. Если человек талантлив от Бога, он … не “утонет”. Вы знаете, что мне сказали шведские татары о наших поэтах? Что они в в течение двух лет обмывают одно стихотворение, и за это время алкоголиками становятся поэт, и его друзья. —И все-таки для меня загадка — почему, например, финские татары, знают татарский язык лучше, чем мы? —Я как раз собираюсь писать об этом статью. Предки финских татар выехали из Нижегородчины в середине ХХ столетия. Территория Финляндии тогда относилась к России. Они были не крестьянами, которые боялись выйти за ворота своей деревни, а коробейниками, лоточниками, ходили по всему миру с мешком за плечами. У них был очень сильный внутренний контроль. И они, будучи уже в Финляндии, смогли выстроить свою этническую инфраструктуру — образование, культовые заведения и т.д. Всегда старались держаться вместе по принципу татарской общины. И все это для того, чтобы в чуждой языковой среде сохранить свой генофонд. Здесь же, в Татарстане, нас много, и мы не бережем свой генофонд. Мы равнодушны и к тому, как гибнет от алкоголизма сосед, как в подворотнях толкутся дети. Я была очень удивлена, когда в одном шведском пригороде увидела за семью оградами и предостерегающими надписями “не трогать!” обыкновенный колокольчик. Представляете, как они берегут один цветок! А мы эти “колокольчики” топчем ногами, потому что их много. —Вы уже в третий раз собирает ехать в Швецию. Это в то время, как наши ученые больше тяготеют к Турции и арабским странам. Чем объяснить такую любовь к Скандинавии? —По гороскопу я Коза, а она все норовит из стада увильнуть. Вот и решила: почему бы мне другую сторону свой интерес не направить. Мне приятно, что я могла увлечь и некоторых молодых ученых: один занимается морским путем из Волги в Скандинавии, другой — военной культурой викингов. Меня же интересует сходство космогонических представлении татар и северных народов. —Но со стадом-то, Масгуда Исламовна, куда легче. —Со стадом скучно. Лучше падать, продираться сквозь деревья, получать пинки и подзатыльники. Но быть козой, а не овцой. Я тоже долго думала: почему для меня Ирландия и Швеция почти родные? Потом поняла: это зов предков. Там сохранились погребения курганного типа VII-IX веков. Так хоронили своих соотечественников древние тюрки и гунны. Наши предки, занимаясь торговлей, доходили до здешних мест. А в Ирландии я наткнулась на могилу Фатимы (или Фатьма, как ее называют там), которой там очень поклоняются. Для нас Фатьма, сказали мне ирландцы, как мать Мария. Меня поражает этот верхний круг, я ловлю этнические и религиозные пересечения почти по запаху, наслаждаюсь их вкусом. Верю, татарский народ не исчезнет, ведь генофонд его рассыпан по всему миру. —Вашу удачную карьеру можно взять за образец — эдакая американская мечта, сказка о Золушке на татарский манер. Трудно было вам, простой деревенской девушке, пробиться? —Однажды от одной слепой женщины я услышала: какое счастье, что Аллах родил нас татарами. Это сказал человек, рано потерявший родину, переживший репрессии, никогда не видевший голубого неба и зеленой травы. И вдруг такое абстрагированное высшее сознание… И благодаря родительскому воспитанию я пережила все трудности, которых, поверьте, было немало. Мы жили на самой окраине, после нас — только тайга. Широта природы, когда деревья достигают до Луны, когда уральские горы то мягко спадают к тебе, то скачут вверх — это безумная красота воспитывает очень гордых людей. Я научилась еще в детстве не зацикливаться на неудачах и воспринимать мир более абстрагированно. Чем большинство женщин. —Но женщина-композитор — явление не столь распространенное. Тем более женщина татарская. Вам никогда никаких препон не ставили? —Ну препоны до сих пор пытаются ставить. Опять же помогает мой дух. Есть притча, которая мне очень нравится. Стоит дерево. Один человек, глядя на него, говорит: какие дрова хорошие получатся. Другой: я, мол, сдеру с него кору и мочалку сделаю. Третий: я веник хороший сооружу. Все думали о дереве, а дерево не слышало. Оно думало о себе самом. Вот и я детей своих учу: на Земле четыре миллиарда людей и непременно найдется человек, который скажет, что ты в чем-то не прав. Каждый в свою очередь должен верить самому себе и в себя. Вроде бы я ничего материального не делаю, но я уверена, от моих усилий и труда во вселенной прибавляется положительная энергия. Главное — в этой жизни никто никому не должен служить. —Это видимо, в защиту татарских женщин, да? —И да, и нет. Еще Марко Поло писал, что татарки независимы, они занимаются торговлей, водят лошадей, управляют хозяйством. Когда я слышу, как некоторые женщины рассуждают: вот, мол, муж не приносит домой денег, этого и того не делает, — думаю, — почему мои сыновья должны это делать? Когда требовалась физическая сила, мужчины действительно все тащили на своих плечах — и пахали, и мамонта приносили, и воевали. Сейчас территории отвоевывают хитростью политики. На мамонтов тоже не надо ходить. Пришло время не физической силы, а интеллекта. Основная задача для наших мужчин — сохранение здорового генофонда. Мне кажется, ХХI век будет веком матриархата, и женщины должны пересмотреть свои взгляды на мужчин. AИФ 2001 год, с 24 по 30 сентября “Ее музыка пахнет полынью” Беседовала В. Алсуфьева На написание “Ибн Фдлана” ушло 2 года. Музыка – величайшая математика души, конструирование по зову духа. Так считает Масгуда Шамсутдинова – автор прозвучавшей недавно в Болҗшом конөертном зале РТ симфонии “Ибн Фадлан”. Ее музыка пахнет полынью Я слышу музыку внутренним слухом. Вот говорят – моментальное видение, а у меня – моментальное слышание. Это когда все останавливается, замирает, уничтожается и остаются только звуки. И ощущение счастья, от того что все это может быть передано. Мне кажется, пророки всегда были счастливы, так как они всегда были в состоянии пророчества. В искусстве жесостояние пророчества дается и исчезает. “Ибн Фадлан” тоже какое-то пророчество? Меня поразил этот человек, и мне захотелось его представить. Я хотела, чтобы в моей музыке он был как живой. Его внутренний мир, его видение происходящего. Он человек – арабского мира – много путешествовал, в том чилле и по Булгарии. Он столкнулся с совершенно чужим миром, в котором многое его шокировало, но не стремился осудить увиденное, просто объективно передавал факты, обычаи, характеры и при этом всегда давал какую-то тонкую личную оценку. С такой же личной окраской он увидел нашу родину. - Как же? Мне кажется, тогда государство было сильнее, чем сейчас. Народ чувствовал себя как молодой человек, у которого все впереди. У татар есть считалка, которая переводится примерно так: Земля, Земля, дай мне силу семидневного жеребенка. Я всегда удивлялась, какая же сила у семидневного жеребенка, а потом поняла, что он сильнее крепкого коня, потому что у него есть будущее. Так же и с народом. Вы называете свою симфонию героической. Почему? Мне надоело что у нас все плачут, дескать нас обижали и угнетали. Оправиться от этого можно за год, если в народе жив внутренний стержень гордости. Для меня важна личность. Победить человека, который себя считает правым, невозможно. Об уникальности человека, о его мечтах я и хотела написать. Известна “Героическая” симфония Бетховена… Конечно, после того, что сделали в симфонии Бетховен, Шостакович, малер, можно сказать, что делать там больше нечего. Но есть еще какаие-то индивидуальные возможности. Мне, например, кажется, что моя музыка пахнет полынью, потому что это мое ощущение татарской нации. Я очень благодарна Фуату Мансурову – дирижеру мирового уровня за нисходительность к моему первому (ошибка Алсуфьевой) симфоническому опыту. Он мог бы дирижировать Стравинского, Бетховена, а о н берет сейчас мою вещь. Потому что любит свой народ. Я считаю, что только благодаря его усилиям наша национальная музыка держится на плаву. Он и симфонический оркестр вытащили из моей музыки все, что было можно. То, что они хоятят мне помощь, до глубины души меня потрясает. К сожалению, я ничего не могу для них сделать, только благодарить. -Кстати, о благодарности. Композиторы ведь не много зарабатывают? Я получу за свою симфонию – а это двухлетняя работа – около 25 тысяч рублей. Столько же получает за исполние одной песни какой-нибудь популярный певец. Государство почему-то не поддерживает серьезную музыку. Это не только моя проблема, с ней сталкиваются многие композиторы, которые либо уезжают, либо пишут на потребу сиюминутности. Наверное, это правда, что нужно начала умереть, чтоы тебя оценили. Это закон. Наверное, люди искусства должны резать себе уши вешаться, стреляться. Потому что искусство – это всегда ответ на боль, свою ли, чужую ли. Они заполняют собой пустоту, вакуум в обществе. И их разрывает. От счастья и боли. Статьи Стрельниковой и Яхонтовой Масгуда Исламовна Шамсутдинова Заслуженный деятель искусств Татарстана, кандидат философских наук На пороге музыкальной школы она оказалась совершенно случайно. Вообще-то, ей была нужна спортивная, как и советовали родственники, увидев, какой она стала рослой да ладной… Но, слегка растерявшись в большом городе, она то ли села не на тот автобус, то ли сошла не на той остановке… Конечно, сегодня мало кто верит в такие случайности, как, впрочем, и сама Масгуда Шамсутдинова, которую большинство знает сегодня как самобытного композитора, большого знатока и страстного пропагандиста татарской народной музыки. Настолько страстного, что о татарском фольклоре теперь наслышаны даже в Швеции. В этой стране у Масгуды много друзей – по совместным фольклорным экспедициям, а также благодаря циклу передач о татарской музыке, который был записан с ее помощью и участием на шведском радио. Респектабельные и обычно сдержанные шведы просто влюбились в ее голос – какой-то мистический, волнующий и убаюкивающий одновременно. Кто слышал в ее исполнении, скажем, «Сююмбике бэите», тот поймет. Помните, как сквозь звукопись женской безутешности - то ли это плач, то ли молитва – постепенно и почти явственно проступает лик, образ юной красавицы, нет, царицы, одухотворенный и творчества, не «засушат» ли в ней художника? Таких сомнений не знала, пожалуй, только сама Масгуда. Для нее этот поворот в судьбе был совершенно естественным, и не поворот даже, а просто следующий шаг на пути к однажды намеченной цели – постичь природу художественного творчества, или, если хотите, божественного начала в человеке, что зачастую одно и то же. Масгуда и раньше интуитивно ощущала эту взаимосвязь, но только недавно почувствовала себя уже достаточно сильной, чтобы сознательно потянуть за эти незримые нити и увидеть все в неразрывном единстве – фольклор и религиозные верования предков, менталитет и судьбу нации, видение лесного озера из воспоминаний детства и тот долгий чистый звук, который до поры до времени слышит только она, Масгуда Шамсутдинова. Безусловно, во всем этом есть какой-то высший смысл, и чтобы проникнуть в него, одной интуиции мало трагический… Жаль только, что поет Масгуда редко, хотя довольно часто использует вокализы и партии голоса в своих сочинениях. Кстати, сама она не считает свой голос каким-то особенным, говорит, просто слишком низкий для женщины. И добавляет: - По-настоящему красивый голос был у моей мамы, и пела она замечательно. Отец даже ревновал ее в такие минуты, ибо понимал, какая это великая сила… Ее отец слыл в деревенской округе кем-то вроде целителя: лечил людей не таблетками, а словом. Измученному болезнями человеку он говорил приблизительно так: «Встань на заре, возьми еды и ступай к Серебряному источнику (был такой недалеко от их деревни). Помолись там, покушай, попей из источника и иди обратно домой». Может быть, и вода в роднике обладала какими-то целебными свойствами, но главное – человек оставался наедине с природой, ее красотой и, оглядываясь вокруг себя с восторгом, просто начинал страстно хотеть жить! Масгуда уже училась в Казанской консерватории, когда однажды ей вдруг почудились эти же слова: «Встань и иди…» Отец к тому времени давно умер, и то был ее внутренний голос, не подчиниться которому она не могла. Хотя внешне все в ее жизни складывалось как нельзя лучше: она училась у замечательного педагога Анатолия Васильевича Луппова, к ней уже пришел первый творческий успех и открывались новые заманчивые перспективы… Ощущение, что она живет и делает что-то не так, тоже пришло откуда-то изнутри. То и дело она ловила себя на том, что ее взгляд упирается в землю, то бишь асфальт. Она перестала видеть, чувствовать вокруг себя красоту. И так продолжалось до тех пор, пока она не поняла: надо вернуться туда, где ее корни, и припасть к живительному источнику, пока город, его бесконечная сутолока окончательно не иссушили душу. Так она стала ездить по татарским селам и деревням, и не просто собирать музыкальный фольклор, а буквально впитывать его – вместе с пейзажем, плывущими по небу облаками, простыми и прекрасными лицами бабушек… И через эту полноту, множественность впечатлений, как из осколков, наконец и в ней что-то стало срастаться. Она опять обрела душевный покой, уверенность в себе и даже внешне переменилась - похорошела, расцвела. Внутри нее вновь зазвучала музыка. Не упустила Масгуда и своего женского счастья – вышла замуж и родила двоих сыновей. Кроме нее, в семье больше нет музыкантов, но отношение к музыке у всех уважительно-трепетное, как и к самой Масгуде. По счастью, и муж, и теперь уже повзрослевшие дети всегда понимали, что она рождена не для житейских бурь, и никогда не раскачивали лодку из-за не разогретого обеда или позднего ужина. А когда Масгуде предложили поехать на стажировку в Швецию (о чем поначалу она боялась даже заикнуться дома), отпустили и жили без нее целый год. Разве что чаще, чем обычно, слушали кассеты с ее музыкой. Каждый художник проходит творческий путь, но не каждый способен осилить духовный. И это сразу видно: кто уповает на «школу» и хорошую технику, а кто творит по наитию, зачастую отступая от канонов, но всегда доверяя внутреннему слуху и зрению. Вот и Масгуде Шамсутдиновой ближе второе. Музыка должна подступить к ее горлу и хлынуть, «как вода из переполненной бочки». Она не принадлежит к числу тех композиторов, которые черпают, скребут по дну «бочки», едва там скопится несколько капель. Уж лучше она займется какой-то другой работой – по дому или в медресе, где преподает татарским девочкам «прекрасное» (ее предмет так и называется). А придет время, ее рука сама потянется к нотному листу… - Когда-то я сильно переживала, если мне говорили, что я делаю что-то не так с точки зрения техники или теории, - признается Масгуда.- А теперь я могу тянуть звук и пять минут, и дольше, хотя прекрасно знаю, что это «неправильно». Но мне так нужно! В этот момент я, может быть, вообще не о музыке думаю, а о том, что вот он, Млечный путь, передо мной, тянется от одной звезды к другой. Вот я его и тяну… Ее музыка и вправду сродни космосу, в ней те же шорохи, та же пульсирующая бездонность и такая же магия. Иногда этим звукам в буквальном смысле тесно в стенах концертного зала, и они выплескивается на площади и стадионы. В красочное действо под открытым небом вылилось и первое исполнение «Магди» - сочинение, написанное специально для Альберта Асадуллина, которого мы и увидели в образе Магди. Успех был грандиозный, но, к сожалению, повторить его не довелось. Хотя, безусловно, именно тот успех вдохновил потом композитора на создание «Курбан бэйрэме» и «Рамазана», также представляющих собой сплав оригинальной музыки и древнего обрядового действа. Когда Масгуда поступила в аспирантуру ИЯЛИ (Институт языка, литературы и истории Академии наук Татарстана) и начала увлеченно работать над будущей диссертацией, многие искренне недоумевали: зачем ей это? Она и так любого ученого-фольклориста за пояс заткнет, так надо ли пытаться объять необъятное, разбрасываться? В татарской музыке Масгуда Шамсутдинова – это уже имя, и не отвлекут ли занятия наукой ее от главного – музыкального. Нужны знания, много знаний… И все-таки есть в ее характере что-то, похожее на спортивный азарт. Чем труднее дистанция, тем увереннее она берет ее. Так случилось, что дата защиты диссертации и день премьеры ее симфонии «Ибн Фадлан» едва не совпали. Но Масгуда не стала переносить ни ту, ни другую. В душе она даже обрадовалась, что все волнения сольются в одно и у нее просто не будет времени задаваться вопросом: какое из этих двух событий для нее важнее. На него ответила сама жизнь Oльга Стрельникова. Масгуда Шамсутдинова Статья Елены Яхонтовой для проспекта Творческий путь Масгуды Шамсутдиновой только начинается. С полной уверенностью можно сегодня сказать, что ее стихия — камерность, здесь она воплощает свои замысы, фантазии в их национальном своеобразии. Творческое преобразование фольклора композитором — процесс необыкновенно интересный, тем более если сам композитор — носитель традиции. Масгуда Шамсутдинова знает свой родной фольклор, сама прекрасно исполняет народые песни. Феномен ее сотворчества с исполнителями заключается в том, что что воспитанные в стенах академических музыкальных заведений вокалисты, скрипачи, флейтисты, выучивая нотный текст ее произведений, очевидно, повинуясь профессиональной интуиции, идут слушать саму Масгуду, чтобы не просто воспроизвести ее музыку, но совершить таинство ее оживления мелодии в ее интонационном смысле, приглушенном письменной нотацией. Эта потребность подключения из устной передачи, свойственной именно фольклору — в профессиональном творчестве неожиданна и парадоксальна. Она не навязывается композитором и возникает у исполнителя как бы случайн, от приобщения к магии ее пения. Фольклорные корни, питающие ее с детства, прорастают в ее произведениях в оригинальной форме. В первую очередь, здесь хочется сказать о тембровых и жанровых находках, открытиях нового порядка. Чувствуя национальный тембр, композитор находит его в привычных инструментах симфонического оркестра. Может быть, поэтому в ее пока еще скромном авторском портфеле больше произведений для солирующих инструментов, причем эта монодия таит неожиданные тембровые предвидения, уходящие, кажется, в глубину веков. Ее “Шаркы”, для виолончели соло, “Насэр” для скрипки — примеры поиска такой национальной формы, которая вытекала бы из соответствующих темброво-интонационных открытий. Феномен Масгуды заключается в активно сосуществующем фольклорном сознании, пробуждающемся порою неожиданно и в жизни и в творчестве. Она родилась и выросла в деревне Кшлау-Елга, ее предки проводили жизнь в постоянной борьбе с лесом, и сильные мужчины, словно побратавшись с природой, уходя из этой жизни, оставляли потомкам расчищенное поле, навсегда получавшее имя человека, освободившего его от леса для доброго посева. Когда летом долго не было дождя, взрослые посылали детей деревни к реке “приглашать дождь”. Воспоминания детства вылились в интересную композицию “Приглашение Дождя”. В партитуре практически отсутствуют ноты — это ритмические рецитации и заклички. Аккомпанирующими инструментами для юных участников становятся пустые ведра, колокольчики, сухие звонкие палочки, дандарай. Исполнение предполагает сценический вариан, однако композитор постоянно думала о совмещении зрительского интереса к происходящему на сцене с интересом внутри “фольклорного круга”, который должен захватить участников, исполняющих игру-действо в первую очередь для себя. Другой обряд “Приглашение Весны”, который Масгуда тоже помнит с детства, стал основой эскизов для ее нового балета. Интерес к сценическим жанрам у композитора не случаен, после окончания консерватории по классу профессора А. Б. Луппова, Масгуда Шамсутдинов небезуспешно работала заведующей музыкальной частью Казанского театра кукол, писала музыку для спектаклей. Масгуда Шамсутдинова с большим интересом работает в самых различных жанрах: симфоническом, вокально-инструментальном. Примечательно то, что обращение к фольклору, особенно в последние годы, словно возвращение к самой себе. Среди интересных произведений последних лет и вокальный цикл “Нуры-Судур”, и дастан “Магди”, исполненный в Казани во время празднования 1100-летия принятия ислама Волжской Булгарией. Музыка Масгуды Шамсутдиновой философична и одновременно ярко эмоциональна. Она пробуждает от обыденности к тому гармоничному мировосприятию, что зложено в народном сознании. Несмотря на свою молодост, Масгуда Шамсутдинова уже известна в республике, любима своими слушателями, которые ждут от нее новых ярких, самобытных сочинений. Stockholm the 11th September 1996 LETTER OF INVITATION Dear mrs Masguda Shamsutdinova, I am happy to invite You as a student and researcher to the Royal College of Music in Stockholm and greet You cordially welcome. I am sorry about the delay of this invitation. Unfortunately it was due to practical problems. I am also glad to inform You that You have been a scholarship by the Swedish Institute for a visit of nine months. Howerver, some formalities. e.g. visa, remain to be solved before we can inform You about the exact time of You arrival. Details about curriculum will be sent to You rather soon. Atthis point we can inform You that teachers/supervisors will be Dr Gunnar Valkare, Assistant professor Susanne Rosenberg and myself, prof. Sven Ahlback. Since there has been a delay, we are prepared to arrange the permits needed as soon as possible in order to make it possible for You to come without further delay. Yours sincerely, Sven Ahlback Dean dept. of Swedish Folkmusic at Royal College of Music Box 27711 S-115 91 Stockholm Int 46-8161800 ————————————————————— 1999 23 ноябрь. Илхам Шакиров. Мђсгудђ, ќаным! Син татар ќаны булып тугансыћ џђм шулай булып ка, безгђ татарларга милли музыкаћ белђн ќан љстђ. Из дневника: Как я родилась: Я заплакала от ужаса. Мир был ослепительно ярок, в глаза ударил сухой свет, я чувствовала как трещит мое тело от сухости и холода. Забылась боль, остался бесконечный холод. Плавный мир уступил место бесконечным формам, резкости и невыносимо всераздирающему шуму. Мама была воспоминанием о прошлом рае. От нее тянулся запах слоями. Если ее запах удалялся, я испытывала бездонный страх, я проваливалась в бездну без ее запаха. Ощущает тоску по матери моя левая сторона и сейчас, мамы давно нет в живых, видимо, мама лежала больше на правом боку, значит я на левом. Самое обидное, что я не помню вкус грудного молока, я только абстрактно могу представить — какое наслаждение я испытывала, глотая свою первоначальную еду. Я, наверное, была обжорлива. Я и сейчас люблю объедаться, только разум мешает мне это сделать. Самое страшное место в нашем доме был угол, где стоял умывальник. Там было темно и он всегда звучал. Капля падала с умывальника, потом скатывалась с оглушительным грохотом об железо, потом стекая падала с пульканьем в ведро. Это были разные звуки, после того как кто-то мыл руки или лицо. Беспорядочность звуков оглушала меня, не было порядка. Капли сходили с ума, долго и шумно вода лилась в ведро. Когда ведро было пустое капля с остервенелым звуком пыталась пробить дно ведра. И было удивительно интересно слышать разность звуков, которые проживали драму, заполняя дно, когда успокаивались от тщетности пробивания дна ведра. Был мир покрыт тканным дымом, формы определяющихся предметов завораживали и беспокоили. Такое же ощущение перед закатом, в сумерках, когда тень проходит в ночь. Сам процесс отделения предметов не зафиксировался. Как же я прошла этот диапозон, почему не проследила? Отцу было 32 года, а маме — 38, когда я родилась. Отцу было 33 года, когда я пошла ножками. Ничто так не заставляет меня страдать, как невозможность вспомнить, как я пошла. Кто это увидел? С этого момента я начала видеть себя снаружи. Накатывает зрелище — острые края тумбочки и моя голова, стремящаяся стукнуться именно об этот угол. Почему я не стукалась об плоскую часть? … Я вспомнила себя, когда Я увидела себя внизу около лягушатника перед кладбищем, я была лягушкой, мечтающей летать, и я была одной из птиц, держащей палку для будущего полета лягушки. Я была небом и зеленью, и пахла холодной росой. Видимо эту знаменитую сказку рассказала мама, а может не рассказала, а думала, что расскажет, когда освободится от дел. ————————————————————————————— Моя активная творческая жизнь совпала с духовным возрождением нации. Время соблаговило ко мне — звуки моей души не пришли в противоречие с ним. Я естественно вошла в сверкающее море души своего народа. К большому моему счастью я выросла в родном звуковом пространстве, слыша ласковое материнское шептание убаюкиванья, чувствуя огромную любовь через звуки, обращенные ко мне. Фольклор для кого-то бывает откровением, для меня это было средой существования с самого рождения. Отдаленная от центра моя лесная деревня осталась нетронутой атеистическим лапами системы. Моя естественная жизнь омрачалась только падениями в крапиву или битвой за территорию с гусиным стадом, или пчелиной стаей. Взрослая жизнь человека — это повторение детства в гиперболическом виде. Несчастные в детстве останутся несчастными до конца своей жизни, а красота и счастье моего детства переросло в гармоническое восприятие мира. Творчество для меня – это божественная суть. Оперирование звуками для оформления мысли происходит не по сиюминутному желанию композитора. Звуки и мысль оформляются даже не с рождения, а наверное, с самого начала жизни мира. В этом бренном мире поколения человечества соединяет звук. Тело превращается в прах, душа переходит в неизвестную нам субстанцию, которая ждет Последнего Суда, и только звук соединяет человечество в единую звучащую нить. ————————————————————————————————————— Есть у нас татарские композиторы, использующие фольклор опосредованно. Ради всех святых… У всех своя эстетическая концепция, своя задача. Я не использую, я нахожусь в этой среде. Не курице учить, куда, почему и как воробушку лететь и какие песни петь, и так ли она машет крыльями, и таким ли цветом окрашена. 109 сура — 6 аять, Сезнећ њз динегез, минем њз динем (У вас своя религия, у меня — своя). Мне больно, когда выхватывают кусок мелодии у народа, и варварски растлевают в угоду 3х дневной выучке. Хотя, кто какое право имеет залезать в чужую подкорку, искать мотивы творчества. Но есть неписаные этические композиторские законы. У моего народа кроме прекрасной души нет ничего, нет материального богатства. Не топчите ее немытыми ногами. ————————————————————————————— Портрет музыканта. Язык не может передать все, что я чувствую. Видимо, существует что-то, которое будет раскрыто, и люди передадут в друг друга свою самую сокровенность. А пока существует Музыка, которая помогает людям общаться на более высокой ступени, чем средствами языко-тело общения. Посредником между музыкой и человеком является музыкант. Музыканты — люди крайностей, ранимые, самовлюбленные, эгоистичные, больные, честолюбивые, нуждающиеся в поддержке, покровительстве, жестокие к себе и окружающим, совершенно беспомощные в миру, не могущие за себя постоять. Без музыки музыканты как рыбы без воды, как человек без воздуха. Музыкант — это страдание, но и бесконечное счастье. У музыканта не должно быть никакого препятствия для самовыражения, он должен думать как он счастливит мир, без него мир бы пропал. Они нуждаются в поклонении. Они заслуживают это, так как дарят миру свою обнаженную суть, отдавая самого себя без остатка. Он говорил мне… Масгуда Шамсутдинова Он говорил мне, что композиторы и художники счастливее режиссеров. Их творчество фиксировано. Как можно запечатлеть удачу режиссера? Записать на радио-видео-кинопленку? Да никогда, это будет всегда зависимо от операторов, которые могут быть недостаточны талантливы, чтобы выразить малую толику того, что хотел режиссер. Один и тот же спектакль играется по-разному, все это настолько зависимо от мелочей жизни, даже от того, что тебе в проходах театральных кулис кто-то что-то сказал. И все это выносится на сцену. Задача режиссера сотворить, выписать, закрасить, вылепить свое деяние так, чтобы оно не зависело от внешней атмосферы. То есть сделать Правду, которую ничто не может согнуть, раскачать. Это достижимо только режиссерам, подобно Марселю Салимжанову, которые внутри себя несут эту Правду. Мучился ли Марсель Салимжанов, создавая свои творения. Я уверена — мучился, страдал, так как много путей к Правде. Есть прямые, но от этой прямоты сама Правда перестает быть Сутью. Есть завихлястые, когда режиссеры хотят показать, а вот, я знаю то, что вы не знаете, А есть путь Салимжанова, когда Художник ищет тропинку к свету, который в начале пути еле мерцает. Во время подготовки спектаклей он менялся так, что было неудобно смотреть даже в его глаза, я чувствовала себя так не уютно, как бы я входила в личностную сокровенность. Мне казалось, что он сам как мерцание-претворение был зависим от того света конечного Результата, к которому он шел. И что никто и ничто не должно было ему мешать. Но… Композиторам достаточно листы нотной бумаги, карандаша, чтобы состоялось творение, художникам —холст, краски, и кисти… Мои произведения могут и не исполнить при моей жизни, но я умру с мыслью, что когда-нибудь исполнят. Меня эта мечта греет, и я пишу свою музыку, надеясь.. Режиссеры творят и живут своим искусством только при своей жизни. И они зависимы от драматургии, от бюджета, от настроения актеров, от производственной театральной фабрики, и т.д. Без кооперации сотен людей невозможны их творения. Поэтому режиссер еще не только создатель спектакля, но и он ответственен за все, что около спектакля. У Марселя Салимжанова авторитет был настолько высок, что достаточно было услышать, Он сказал… И все выполнялось беспрекословно. Это удается только личностям, которые несут энергетику Правды и мечту о ней. Марсель Салимжанов был детищем своего татарского народа. Он обожал все прекрасное, что составляло красоту его народа. Он глубоко страдал от безобразного, что есть в отдельных проявлениях у каждой нации. Он выпячивал в своих спектаклях каждое из этих качеств, давая возможность увидеть Татарину себя снаружи. Он гордился, что был национальным творцом. Быть художником без национальности гораздо легче в наше время. Если твое творение не удалось, это можно “смахнуть” на то, что твой народ еще не дорос до восприятия общечеловеческих ценностей. При этом скривив душу от нежелания знать, что элементы твоего народа это и есть источник общечеловеческого достояния. Марсель любил своих татар-актеров, которых он воспитывал десятилетиями, давая им возможность кристаллизовать национальную мимику, пластику, тембр… Он добивался в своих спектаклях того, чтобы его актеры ходили, говорили, поворачивали голову по татарский, любили и ненавидели по татарский. Именно это качество выделяло его от многих космополитов-режиссеров, и составляло его общечеловеческую ценность как творца. Он говорил мне, что не любит резких движении, то, что может шокировать консервативную публику. Публика всегда консервативна, говорил он мне, привить росток нового надо очень осторожно. Публику можно напугать. И потерять. Необходимо обдуманно подходить к перестройке или застройке восприятия публики. Не все то новое что за пределами обычного будет подходить ко вкусу нашей публики. Изюминку его театра составляло то, что его публика была его публикой, она не перебирала от скуки альтернативу — куда бы пойти. Она шла только на его спектакли, и только на его актеров. Было ли это хорошо? Раньше я думала — это плохо, публика должна быть избирательно всеядна. Сейчас я думаю, что его публика была счастлива, и он был счастлив с ней. Он держал поколения зрителей под своим контролем, воспитывал, прививая свое художническое видение. Он имел как бы свое тайное общество, которое жило в радостном ожидании его призыва на сотворчество таинства души, что являлось сутью его спектаклей. Как он выбирал пьесы для своего будущего спектакля? Выбирал ли те, которые изначально несли простор для фантазии, или на злобу дня, или.. Ни то, ни се… Мне было удивительно приятно услышать от него, от признанного Творца, что тот путь по которому он шел, близок и мне. Ему приходилось прочитывать тонны бумаги, он был обязан это делать, так как был Главным, и потому что, он был любопытным и жадным в поисках талантливых произведении. Он говорил, что в целом произведение драматурга могло быть и не так цельным, как хотелось бы, но вдруг его “зацепляло” что-то в этом произведении. То, что было внутри его художественной натуры. И “зависало” в нем что-то очень важное и необходимое, зерно, идея. Это было “то”, что он знал, это его будущий спектакль. И он состоится. Потом приходила рутинная работа с драматургом, который может и не замечал этого зерна в своем произведении, так как его у него может быть и не было. А было это в самом Марселе, а драматург вдруг случайно подтолкнул его к тому самому важному в нем, что ждало выхода. В том то было и удивительное качество Марселя как режиссера, Он сказал… И драматург мучительно перерабатывал свою пьесу под видение режиссера, сопротивляясь, и в то же следуя пути Проводника. Я его умоляла поставить спектакль “Трагедию Земных Сыновей” по Хади Такташу. Я даже уступала музыку другим композиторам, пусть другие пишут. . Он сказал, что это произведение пока никто не сможет поставить, еще не родился тот режиссер. Я хотела его спросить, что же вы не воспитали такого режиссера, чтобы этот спектакль был поставлен? Сейчас я понимаю, как бы был неуместен этот вопрос. Разве можно воспитать режиссера — его можно увидеть, заметить и не мешать… Он сказал, что мечтал Хади Такташа поставить, но в пору его молодости ему бы система не дала ставить, а когда он уже стал зрелым, он понимал что никто и никогда не выделит достаточного бюджета чтобы этот спектакль состоялся. Я пишу “Трагедию Земных Сыновей” надеясь, что хоть после моей смерти исполнят его. Мне нужны только нотная бумага и карандаш… А Марселю нужны были негаснущие вулканы, суперсвет, идеальная звуковая аппаратура, симфонический оркестр, профессиональный татарский хор… А человеческие качества, как любовь и ненависть, зависть и предательство, преданность и самопожертвование были доступны его ваянию… Хотя чувствую себя пятым колесом телеги, я обожаю сопровождать гастроли нашего Татарского Драматического театра имени Галиаскара Камала в Башкортстан. Не могу отказать себе в удовольствии следить за реакцией не казанской публики, которую изучила наизусть, знаю, где будут смеяться и где должны вздохнуть, затаить дыхание, удивляться… Люблю сравнивать восприятие татарских зрителей другой территории. Я получаю параллельное наслаждение, когда публика ведет себя неадекватно казанскому зрителю. Смеется не там, плачет не там. Нравится то, что не нравится казанцам. Это театр в театре. Марсель Салимжанов любил уфимских зрителей. Он говорил мне, что получал подтверждения своей правоты, когда дома публика могла и не заметить его нюансы, сбрызнутые в полотно спектакля, но эта краска срабатывала на гастролях, у другой публики. Значит он был прав в своем творении. “Искал тебя, любимая” Туфана Миннулина мне была передана Марселем Салимжановым во время его последних гастролей в Башкортстан. Это было так неожиданно, что я даже задохнулась от его предложения, от того, что я буду с ним работать. Он привык работать с Фуатом Абубакировым. А я любила работать с Фаридом Бикчантаевым, опыта работы у меня с Салимжановым не было, и я боялась, что не удовлетворю его вкус. Это был сложный спектакль. Всего два исполнителя… О любви… Они должны были и танцевать и петь, и весь спектакль был закутан музыкой. Я работала долгое время над музыкой спектакля, все время держа в памяти музыкальный вкус Салимжанова. . Осенью я узнала, что он тяжело болен, и что этот спектакль я буду делать с Рифкатом Исрафиловым. Мне пришлось сочинять другую музыку уже под художественный вкус другого режиссера. А Марсель приступил к своему реквиему “Баскетболист”, где был занят полный театральный состав… Так он прощался с любимыми актерами, театром, своей публикой, прощался и успел прокричать свою боль и отчаяние о несбывшейся мечте своего народа… 2003 год, ноябрь, Сиэтл, США Моя первая учительница Моей первой учительницей в начальной школе была Галиева Накия апа. Мы звали своих учителей “апа”, “абый”, что означает “старшая сестра”, “старший брат”. В нашей деревне Кшлау –Елга было всего 8 классов. После восьмого класса должны были учиться в деревне Старо-Казанчи, где была одиннадцатилетка. Или десятилетка, не помню уже. До нее было 20 километров, куда мой брат Масгут отправлялся на лыжах зимой, а весной и осенью они добирались пешком, или на какой-нибудь телеге. Они жили там неделю, учились, а потом в субботу возвращались домой, чтобы взять еду на целую неделю, и в воскресенье опять отправлялись в Старо –Казанчи. “Апа” учила с первого по четвертый класс в одной комнате, так как деревня была маленькая, детей было мало. Было тихо, дети друг другу не мешали, несмотря на разновозрастность. Я очень любила учиться. “Апа” для меня была богиней. Было радостно отправляться в любую погоду в школу. В школе всегда было тепло. Топили печку дровами, дрова уютно пощелкивали. Почему-то в нашей деревне всегда было холодно. Потом я узнала, что наша деревня была расположена в зоне резко-континентального климата на подножиях Урала. Огурцы не успевали вырасти, помидоры мы всегда снимали зелеными. Мама их потом клала в ящики, и тепло укутывала, и ставила на печку, чтобы дозревали. Электричество пришло к нам в деревню в начале 70-х годов. Радио старое вещало с утра гимном Советского Союза. Мама топила печку, и готовила нам “келече”, “огненные” блины на дрожжевом тесте. Они готовились прямо на огне, вспыхивали дрова, шваркала сковорода. К утреннему чаю были всегда “огненные” блины с медом. “Такта чай” (плиточный чай) был с густым молоком, что было сытно. И хватало до обеда. В школу мама давала кусочек хлеба, печеную картошку, и яйцо. В школе нас поили чаем без молока, но сладким. Из своего четырехклассного деревенского образования я четко запомнила только картину египетских пирамид. Это меня так поразила, что я из снега строила свои пирамиды, не понимая назначения, и почему я их строю. Столько снега выпадало, что с крыш домов мы, дети спускались пешком. Однажды столько было снега, что жители откапывали друг друга. Естественно, вначале старых и одиноких. Мои дяди, мамины братья Мансур и Гарифулла, всегда бежали к нам на помощь. Моя мама была третьим ребенком в семье. Старшая ее сестра Минкамал эби со своим мужем уехала в Казахстан, в Караганду на заработки. Когда они хорошо обустроились, пригласили младшую мамину сестру, Нафига апа с мужем последовать за ними. Жизни работал на шахте. А тетя сидела с тремя детьми дома. Сабыр абый, мамин брат помладше, бывший военный летчик обустроился в Уфе со своей русской женой, Мария апа. В деревне остались мама, Мансур абый, и Гарифулла абый. В то время, мамина мама Шамсинур, картый, была жива, и как матриархата глава, управляла всеми. Она была властная, голубоглазая красавица. Ее мама была мишарка. Мама все время удивлялась, как ее картый, мишарка попала в их края. А картэтей, мамин папа Ризван погиб под ударом молнии. Рассказ о нем меня всегда приводил в ужас. Гроза и молнии в нашей деревне были необыкновенными. Под светом молнии, мне казалось, что я видела нутро земли. Фиолетовые корни. Молнии были потрясающие- от шаровых до квадратных. Гроза глушила до немоты. Я была дедом Ризваном, когда гроза нападала на нашу деревню. Дед любил лес, и в тот день своей смерти он оказался около реки Тулгез, со своим топором. Его нашли через три месяца, на берегу реки. И там же похоронили. На входе в деревню, около кладбища стояло обугленное дерево, которое тоже было поражено молнией. Его никто не рубил, так как запрещено касаться молнией убитого дерева. Еще было одно очень странное дерево между нашим и дядей Гарифуллой домом. Это дерево называли то ли карагай, то ли карагач. Нельзя было даже листочка рвать на нем. Почему-то. Потом оно исчезло. Наверное, молодое поколение задело его корни при бороновании. Мое самое счастливое время жизни - это было со дня рождения до уезда в Караганду. 11 лет рая, одиннадцать лет любви, естества., природы, всей красоты жизни, какого можно только желать. Почему я согласилась поехать с тетей Нафигой в Караганду, не представляю. Моя мама не хотела, чтобы дети ее оставались в деревне. Вся тяжесть была на ее плечах, на плечах ее братьев Мансур абый и Гарифулла абый, и моей старшей сестры Рахили. Моя младшая сестра Залифа была баловнем всей деревни, старшая сестра наравне с матерью тащила семью, а брат Масгут гением. Ему не позволялось трудиться физически, он разбирался в радиотехнике, знал русский язык, был голубоглазым блондином как Шамсинур Картый и Шамсетдин картэтей. А мы три сестры были похожи в отца, высокие, темноволосые. У меня в молодости были желтые глаза, чего я очень стеснялась. Они закоричневели к годам 25-ти. Нафига апа уговорила маму, чтобы забрать меня. Мама плакала. Я спросила ее, ты плачешь, она сказала, нет, просто ударилась головой. Она нас учила, никогда не показывать слезы людям. Даже если полон рот крови, не плюй при людях, была ее любимая поговорка. Она была очень гордая. Она была идеальным существом без всяких негативных проявлении. С потрясающим голосом. Я везде и всегда слышу ее голос, ее пение. Она не пела, она жила в мелодии, она была лучшим этномузыкологом, теоретиком. Когда уже в возрасте, она жила у меня , я спрашивала ее мнение о написанной мной музыке. Она восхищалась мной, она говорила – что я занимаюсь невероятно тяжелой работой человечества - ты ловишь несуществующие звуки, и превращаешь их в существование, говорила она. Она любила Слово. Она знала Тукая наизусть, Тукай был ее кумиром. У нее было ненасытное желание учиться. И она училась всю жизнь. Караганда пахла углем, железными дорогами, шпалами, дегтем, горячим песком, даже зимой. Не переставая дул ветер, с песком. Песок забивался во все дыры. Один год я прожила у тети, помогая ей по хозяйству, и с детьми. Старшие дети, Азат и Исмагыйль были очень шустрыми. Мы все время дрались, как тетя говорила. У меня было три сына, а теперь четыре. Тетя меня очень любила, ей было тяжело, несмотря на это, я было в долее престижном положении, чем ее собственные дети. Я была девочкой, дочкой ее любимой сестры, Рафиги. Я не помню, чтобы со стороны старшей сестры Минкамал мне доставалось внимание. Мне кажется, что-то было натянутое между сестрами. Или разница в материальном положении, Минкамал имела свой дом, прекрасный сад, красавиц дочерей. А тетя Нафига маленькую хрущевку, ораву подростков, вечно желающих есть. Меня отдали в школу классом ниже. В деревне я закончила 4 класса, и в Караганде меня отдали снова в четвертый класс, так как я знала по-русски только два слова: курица-улица. Я была в Караганде с 11 лет до 19. Восемь лет моей жизни был сжат. Я почти ничего не помню. Я думаю сейчас, что я пережила шок, поменяв деревню на шахтерский город. Перенос с татарского на русский язык – был вторым шоком. Сидеть два года в одном классе, и быть на 1 год старше всех, - третий шок. И быть оторванным от мамы, сестер, брата, дядей, тетей, мистики, магии, легенд, сказок, запаха, еды – это было катастрофой. Через год простой школы моей тете пришло в голову отдать меня в интернат. Я была высокой, спортивной, сильной. Решили в спортивный интернат. Оба интерната – музыкальный и спортивный находились в Михайловке, так называется район. На одну остановку вышли раньше или позже. Пришли ошибочно в музыкальный интернат. А там экзамены. Тетя у меня ушлая, давай узнаем, что за экзамены. Я-то еще за год не выучила русский язык. Меня просят спеть - я только знаю на русском языке Гимн Советского Союза. Я его и спела противно высоким голосом. Попробуй не пропусти – политически неправильно, - хоть Сталин умер, все равно коммунисты правят. Спрашиваю, будешь учиться на контрабасе, я говорю, буду. Как будто я знаю, что такое контрабас. Это как Нафига апа, сестра отца сказала, что может быть директором кирпичной фабрики, хотя только имела четырех классное образование. Она меня учила, всегда говори, могу, в процессе научишься. Таким образом, С Гимном Советского Союза я попала в элитную Карагандинскую музыкальную школу интернат. Десятилетку. Где выдают дипломы, после чего ты имеешь право преподавать в музыкальной школе и играть в оркестре. В нашей школе учились дети из элитных семей, как дети директоров заводов, докторов, профессоров, музыкантов. Нас было несколько, как я, нацменьшинства, и дети с казахских степей. Мы были показателями, что дети Страны Советов имеют права учиться в любой элитной школе, несмотря ни на что. Нашей классной воспитательницей была Валентина. Отчество и фамилию не помню. Учительницей по математике Тамара. Педагогом по контрабасу Леонид. Ничьей фамилии не помню, ни отчеств. Из-за того, что я не знала русский язык, я была гадким утенком в классе. Я все эти 8 лет, что была в Караганде сконцентрировалась на учебе. Я даже помню, это чувство, которое я себе внушала, я буду знать русский язык. С музыкой не было проблем, педагоги со мной носились, опекали. Также я была блестящей по алгебре, математике. Меня прочили в математические вузы. Я очень много читала, всегда старалась читать и понимать философские книги. Мне было тринадцать лет, когда я напала на полку в школьной библиотеке, где была марксистко-ленинская критика на философов, которые не были угодны советской системе. Отчетливо помню, когда увидела слово “экзистенциализм”, я впала в шоковое состояние. Интуитивно я чувствовала, что это слово не русское. Поэтому оно было прекрасным. Русский язык был для меня в то время врагом, которого надо было победить. Такое же чувство я в себе вызвала, когда изучала английский язык в Америке. Если бы я изучала как мексиканец изучает английский в силу необходимости в процессе общения, я бы не мучилась лабиринтами русского языка. Но я была в восьмилетнем эмоциональном заточении, когда я не могла общаться со своими сверстниками свободно, не оглядываясь, правильно ли я произношу это предложение. Напоказ, я старалась не выделяться из толпы, и я была самоконтроле, кто следила за “Я”. Все эти восемь лет я стояла по приказу его превосходительства Русского Языка “Смирно.” Я расслаблялась только тогда, когда приезжала в деревню на каникулы. Я спала так много, что сестры злились, что я не работаю во всю силу. Я спала так много, что мама говорила, не будите ее, она устала. В музыкальной десятилетке музыкальная программа была такой же, какой она была по всему Советскому Союзу. Педагоги были замечательные. Я очень любила учиться. Музыка давалась мне легче, чем русский язык. Ошибки в музыке не были так явны как моя разговорная речь на русском. Я до сих пор имею татарский акцент в русском языке. Когда я заканчивала школу, у меня были оценки в дипломе только “отлично.” А вот аттестат имеет одну четверку. Дирекция пыталась выдать мне золотой аттестат, но Валентина, пригласила меня, и спросила, как я думаю об этом. Я сказала, что я не знаю русский язык на пять. Так что, аттестате красуется одна четверка, как идентификация моей совести. Я была честной, и это дает мне право уважать себя. Но я была максималисткой, и есть, и перфекционистка, и есть. Человеку, всегда “Это” нужно в нем самом, на что опереться. “Это” называется на русском языке “Совесть”. В физическом пространстве мне было тяжело в то время, но духовное гнездо я себе выстроила именно в эти годы. Кажется, в 1974 году в нашу школу пришел композитор Александр Рудянский. (о нем можно прочитать в гугле, он проходит под двумя Олександр, или Александр). Он начал преподавать композицию, как я попала я в его класс не помню, но я всегда попадала туда. Где было что-то необычное. И в этот раз я думаю любопытство привело меня туда. Нас было несколько учеников, он дал мне задание, сочинить что-то. Я села в классе и стала думать, что же такое сочинить. И музыка зазвучала, и видение пришло. Я вдруг вспомнила гору между маминой и папиной деревней. Она не высокая. Но в детстве мне она казалась очень крутой. Кататься с нее на санках было блаженством, взрослые дети наслаждались на лыжах. Летом на ней росли бесчисленные цветы, и горные ягоды. Они не растут в тени, только на гористых местах. Мы называем ее «жир жилеге», что переводится «земная ягода», это не земляника, которую мы называем «каен җиләге», что означает «березовая ягода». Так как ее бывает именно много в березовых рощах. Эта гора почему-то так запечатлелась в моей памяти, что она имеет надо мной какую-то мистическую силу. Я всегда думала, что в ней живут какие-то разумные существа, что эта гора иногда открывает свои недра. И было страшно, что же там такое могло быть. Ниже этой горы был источник, откуда отец любил пить. Перед смертью он попросил воду принести именно из этого родника, сделал глоток и умер. Около этого родника находится Ново-Казанчинское кладбище, где хоронят всех умерших по отцовской линии. Рядом с кладбищем находится смешанный лес, он такой смешанный, что, мне казалось, что не природой это все сделано, а кем-то специально. Лес не был логичен для моего восприятия. Моя мама, предупреждая, чтобы не приучались пить алкоголь, рассказывала всегда одну и ту же печально-страшную историю, как женщина с мужем возвращались с гостей пьяные. И ними был младенец, закутанный в одеяло. Он выпал с телеги, и родители не заметили, пока не протрезвели. Когда бросились искать ребенка, не смогли найти, так как прошел снегопад. Мне казалось, что они, наверное, выронили младенца именно у подножия этой горы. Странная эта гора, она даже не гора, а как курган, как будто ручная работа. Потому-что все остальные возвышения находятся совсем не там, а в сторону Базанчата, где жил мой любимый дядя, папин брат Загит абый, который работал там фельдшером, который меня очень любил. Вот именно образ этой горы всплыл у меня именно со звуком телеги. Где по сухой высохшей летней дороге ехала телега, а я сидя болтала ногами, и колеса телеги не скрипели. Именно это я подумала, почему же они не скрипят, должны же скрипеть, как скрипит дерево касаясь железного ободка колеса. Телега была уютная, дно было пологое, и я все время соскальзывала на середину. Когда я очнулась, музыка была готова. Только я подумала, музыку так не пишут, наверное, наверное это как сумасшествие, выход из времени. Сейчас я понимаю, это у меня был вход во время, только в другом измерении. Жена Луппова Ася Игоревна была очень красивой женщиной, изящной, тонкой. Почему-то она приблизила меня к себе. Хотя я не была ее статуса. Я просто была студенткой ее мужа, Анатолия Борисовича Луппова. Она была настоящей хозяйкой дома. Женой композитора, матерью своего сына. Она готовила очень вкусно, или я была всегда голодная. Я очень любила ее солянку. И до сих пор готовлю по ее рецепту. Как я соскучилась по ней. Мы просто были женщинами. Она не больно интересовалась моим творчеством. Она больше готовила меня быть женщиной. До консерватории я вообще не была сведуща в гендерных отношениях. Будучи очень элитной женщиной, она пыталась привить мне вкус быть женственной. Но ей это не удалось. По-моему творчество и половые вопросы – я имею ввиду – женщина или мужчина ты, не имеют никакого значения в жизни творческого человека. Но мне всегда было уютно около нее. Можно сказать, что она заменяла мне физическое отсутствие матери. Ася Игоревна шепотом поддерживала меня, как Луппов восхищался мной. Типа, будучи, из дремучей глуши, какой я сделала рывок в обучении. Может мой педагог Луппов говорил и негативное обо мне, но Ася Игоревна была человеком Позитива. Мне кажется, мы — женщины, всегда нуждаемся в женщинах-подругах- матерях. Реальная мать – это мать, ее никто не заменит. Это как воздух данный тебе. Но я я всегда в отсутствие матери имела очень близких подруг, которые мне заменяли маму. Если в Карагандинской школе – это была моя школьная подруга – Мария Мазанова, то в консерватории – это были Ася Игоревна и моя сокурсница-подруга – Нина Кошелева – мордовский композитор. Сейчас в Америке я имею прекрасную подругу, знаменитого украинского художника Олександру Приведа. Все мои подруги, проявляли материнскую заботу обо мне – опекали и опекают меня. Мои собственные сестры, Залифа и Рахиля, заменяют мне мать, и нет лучше подруг на свете. Как приходит музыка Недавно одна дотошная американка, которая себя считает художницей, дотошно выясняла, как ко мне приходит музыка. В свое время умница Юлдуз Исанбет тоже хотела, чтобы я написала себе в ящик, как приходит ко мне музыка. Исанбет это делала с психологической целью, как ученая, ей нужно было, чтобы я фиксировала свое душевное состояние перед приходом и уходом музыки. Я, кажется, уже говорила, как я начала отделять звуки друг от друга. Это произошло в глубоком детстве. Моя старшая сестра Рахиля взяла меня собирать ягоды. Землянику. Мне как-то не нравилось их собирать. Так я залезла на какую-то трухлявую пень смотреть на окружающий меня лес, и слушать шум ветра в листвах. И вдруг я поймала себя на том, что я отделяю отдельные звуки от массы звуков. Вот это клен, я очень люблю звуки лепердящих листьев клена, вот это звуки игл сосен, елей. Вот звуки ветра звуки в траве под ногами. Я думала. Что я слышу звуки ветра в лесу, и совершенно была поражена, что нет ветра. Звуки издавали все, что окружало меня. Потом я всегда экспериментировала со слушанием звуков окружающих меня объектов. Иногда я даже плакала от переполнявших меня чувств, что как было изумительно, как все издавало звук вокруг себя. Я думала, что все люди слышат звуки всего. Как же я удивилась, когда одна из моих деревенских подруг объяснила мне, что ничего не звучит само по себе. Если нет ветра, значит, что-то звучит у меня в голове. Что это ненормальное явление. Потом я перестала делиться этой красотой с людьми. Так как это было неестественно для человека. А мне как любому подростку было тяжело отделяться от толпы. Американка пыталась понять, как же я пишу музыку. Она сама жена очень богатого человека, здесь искусством позволяют заниматься люди состоятельные, или родственники состоятельных. Она сказала: “Вот ты встаешь, идешь в туалет, приводишь себя в порядок, чистишь зубы, готовишь завтрак, завтракаешь, а потом идешь к своей музыке, как, куда, к столу, к пианино?” Я сказала ей, что встаю в любое время суток, когда слышу шелестящие звуки жемчугов среди очень высоких колонн, иду к нотной бумаге, не иду ни в туалет, ни чищу зубы, ни завтракаю, а иду к музыке. Потом, когда музыка меня отпускает, я иду в туалет, опять к бумаге, потом чищу зубы, потом опять к нотной бумаге, потом что-то ем. И опять к музыке. Мой старший сын, Салих время от времени проверяет содержимое моего холодильника, и говорит, если бы не он, я бы нисколько не ухаживала за своим желудком. Да, я могу целый день есть только хлеб, запивая водой. Иногда я ем автоматически, не замечая, что ем стоя, ем не в порядке положенного. Я могу чай выпить, а потом съесть суп. Как-то все это не важно, и не интересно. У меня только беспокойство, что вдруг меня не хватит, чтобы зафиксировать, то, что мне спускается. Если я слышу звуки, которых нет, как люди говорят, или я больна, или я избрана. Вот что я замечаю в последнее время, что у меня нет никакого страха, что я смогу или не смогу написать музыку, которую хочу. У меня раньше охватывал мандраж, а вдруг музыка бросит меня. А сейчас я знаю, что она всегда со мной. Приступая к началу, я уже знаю, что будет все в порядке. Мне кажется, что-то находится всегда рядом со мной, а не во мне. Когда нужно я включаю или выключаю. Мне кажется, все, что меня окружает, материальное и нематериальное, излучает информацию, которая преобразовывается в звуки. И мне остается только захотеть, а захотеть не трудно, так как это сильнее моей обывательской воли. Масгуда Шамсутдинова: «На принципах держится жизнь» «Дастан о великих булгарах», «Магди», “Дервиш”, “Рождение Пророка Мухаммеда”, «По дорогам викингов», «Чингиз хан». Эти известные музыкальные сочинения написаны замечательной женщиной, которую называют суфийским композитором с европейским образованием. Вот уже почти десять лет Масгуда ШАМСУТДИНОВА проживает в США, где активно продвигает татарскую музыку, в частности, читает лекции в университете им. Дж. Вашингтона и формирует концепцию своего онлайн радио, а еще исполняет народные песни перед своими американскими друзьями. Недавно Масгуда Исламовна побывала в Казани на Первом международном фестивале современной музыки «Concordia» по личному приглашению художественного руководителя Государственного симфонического оркестра РТ Александра Сладковского, и встретилась с корреспондентом журнала «Элита Татарстана» Масгуда Исламовна, дискуссия по поводу места женщины в доме и обществе, пожалуй, всегда будет актуальной... Мы живем в очень интересное время, в котором грани между полами стираются. Когда требовалась физическая сила, мужчины все тащили на своих плечах: и мамонта приносили, и пахали, и воевали. Сейчас территории отвоевывают больше дипломатией. На мамонтов тоже не надо ходить. Пришло время не физической силы, а интеллекта. Женщинам сегодня проще совмещать дом и профессию. Технологические инновации нам на руку, ведь мужчины освободили нас от тяжелой физической работы (на свою голову). Женщине сейчас легче вырваться вперед и реализовать себя на любом поприще, применяя данные от природы качества, например, интуицию, эмоциональность. Если говорить о жизни в США, какие особенности вы могли бы выделить? К чему вы сразу привыкли, а к чему не можете привыкнуть до сих пор? Думаю, Америка более мотивирована для качественной жизни. Умные люди получают финансовые возможности для того, чтобы применять свои таланты на благо государства. В США хотят, чтобы все работали, и работали хорошо. Благополучие страны зависит от каждого по отдельности, а не в целом от общества. Американцы чрезвычайно активны. Все время за что-то голосуют: повернуть эту улицу направо или налево, дать той или иной компании деньги или нет, все время куда-то бегают, чтобы убедить в своей правоте остальных. Конкретный и незначительный случай могут довести до рассмотрения сената. Все думают, что могут изменить мир, и мне это нравится. А к чему я не могу привыкнуть, так это к тому, что обедать и ужинать надо в ресторане. Когда говорю друзьям, что предпочитаю дома сама готовить, мне обычно отвечают: зачем это надо, покупать продукты, готовить, потом мыть посуду? Американцы питаются вне дома, что я не приветствую. Стараюсь идти на компромисс. Например, после похода в эфиопский ресторан, если нам что-то особенно понравилось, предлагаю друзьям приготовить это блюдо дома и проверить, получится лучше или хуже. И это даже стало им доставлять удовольствие. То есть здесь во всем находят интерес, если речь касается спора, состязания. Когда американцам говоришь, что россияне были первыми в космосе, для них это головная боль. Можно даже потерять друзей, если неосторожно начнешь спорить о том, кто лучше, умнее и хитрее. Помню, как-то зашел спор о том, у кого хакеры талантливее. Когда я привезла компьютерную программу, купленную в Казани в одном из торговых центров, и сказала о цене – мои знакомые были ошарашены. Ведь я ее приобрела за пять долларов, а они покупают за 500 долларов. Но потом они проверили программу на вирус, а там «сидит» троянский конь. Когда мне объяснили, что это, пришла моя очередь понервничать. Я могла потерять свои труды за многие годы, и стоило бы это гораздо больше пятиста долларов. Чем привлек вас именно Сиэтл? Я очень люблю этот город, который называют Изумрудным. Я даже назвала часть своей оратории “Трагедия Сыновей Земли”, которая будет исполнена 19 апреля 2012 года в БКЗ в Казани, - “Сотворение Шепота Изумрудного Оленя, который танцует на Крыше Мира”. Природа в городе цветет круглогодично, меня это потрясает. Когда мой младший сын Надир (инженер по космическим двигателям) сказал, что купит мне дом в Лос-Анджелесе, я подумала, разве смогу променять такую потрясающую красоту на мегаполис? Из моего окна открывается вид на вулкан Рейниер, который касается неба, причем вулкан может шарахнуть в любую секунду, и мне нравится это чувство постоянного экстрима. Рейниер высотой в 4392 метра превышает знаменитую японскую Фудзияму на 616 метров! На вершине вулкана находится самая большая в США ледниковая система.  А Reinier National Park - пятый по счету национальный парк в стране. Здесь величественные водопады и горные ущелья, пышные леса, белоснежные и голубые ледники, горные речушки и прозрачные озера. В общем, Сиэтл - это потрясающая природа, как в раю, рядом Канада, два часа до Тихого океана, горы, вулканы. Залив от Тихого океана плещется у ног здания, где я снимаю квартиру-студию (однокомнатная квартира по российским меркам). Я всегда бегу в этот город. Не представляю, где бы смогла написать ораторию по Хади Такташу, как не в Сиэтле. Если бы Такташ был здесь, уверена, он бы столько всего написал! Вы наверняка активно общаетесь с американской татарской общиной. Кто вам наиболее близок из этого круга, не могли бы вы охарактеризовать этих людей? В Америку в период развала СССР перебрались многие татары из национальных экс-союзных республик. Из Башкортостана и Татарстана в основном здесь люди случайные, а из стран СНГ - это татары, которые целенаправленно предпочли Америку России. Они все успешны, каждый на своем поприще, американо-татарская элита. Много физиков, математиков - ученых разных отраслей. Большую часть татар США составляют те, кто живет здесь уже давно, чьи родители до эмиграции в эту страну жили в Японии, Китае или Турции. Но когда я им пела колыбельные, песни о любви, жизни, смерти, читала стихи великого Тукая, одинаково нами любимого, рассказывала о родине, которую многие из них никогда не видели, поверьте, столетний туман, разделявший нас, рассеялся. Мы снова были детьми одного народа. Вы смогли выучить английский язык настолько хорошо, что стали читать лекции в университете о музыке татар, открыли онлайн радио татарской музыки. Расскажите, пожалуйста, насколько сложно было изучать язык непосредственно в США, без достаточной базовой подготовки в Татарстане? Мне кажется, изучение чужого языка всегда трудно. Когда я приехала из татарской деревни в город в 11 лет, (я поехала в Казахстан учиться в музыкальную школу), это была катастрофа. Я общалась с родственниками на татарском языке (в свое время они поехали на шахты Караганды), русскоязычные дети меня не приняли в свою компанию. До сих пор помню ощущение отчуждения, унижения, которое я испытывала от сверстников, знающих язык великого брата. Благо, не я одна оказалась в таком положении, издевались над немцами, корейцами, казахами. Казахстан был великим «котлом» разных народов. Мама меня научила двум словам: улица - курица, так как эти слова рифмовались, и все. Для меня русские слова звучали неким магическим кодом в непонятный мир. Не зная языка, оставалось показывать себя достойно в музыке, математике, физике, химии. Я была очень сильна в этих предметах. Каким-то образом творческое состояние мозга всегда ищет выход самовыражения, и если не находит, то реализуется в плохих привычках. Поэтому детям всегда надо давать что-то, где они смогут применить свои творческие способности, данные природой каждому индивиду. Изучение английского языка было психологически легче, несмотря на мнение окружающих о том, что в таком возрасте (мне было почти 50) нельзя учить язык. Но это неправда, назло всем я выучила его на уровне возможности преподавания в университете и сейчас удивляюсь, когда перевожу нашим соотечественникам, которые прожили 10-20-30 лет в стране, а их английский остался на уровне улицы и курицы. Сейчас я просто поглощаю английский, впитываю его. Не кажется ли вам, что для популяризации национальной культуры народов страны, и татарской в том числе, необходимо идти на какие-то эксперименты? Музыка, рассчитанная только на конкретную нацию, имеет ограниченные возможности для своего развития и продвижения по миру… Я с этим не согласна. Эта музыка никогда не исчезнет, она как вкус реальной пищи — всегда будет в ареале поиска человечества во все времена. В Казани на Первом международном фестивале современной музыки «CONCORDIA» я слушала Елену Анисимову. Елена, будучи русской, зацепила в удмуртской мелодии что-то такое неуловимое и потрясающе красивое, что, наверное, сами удмурты не заметили. Хочу сказать, что музыка с национальными мотивами имеет свою жизнь и не нуждается в продвижении. Изучаться она должна очень профессионально. Это как редкий цветок, который надо занести в красную книгу, а не волочить по коридорам снобов. И моя музыка не космополитична. Она выражает мою суть, а я - дитя татарского народа. Я воспринимаю мир в таких же цветах, вдыхаю тот же аромат, я знаю, над чем мой народ смеется и плачет. К слову, не обольщаюсь тем, что в некоторых европейских странах возник интерес лично к моей персоне. Я понимаю, что интерес не только и не столько ко мне, сколько к моей нации, ее культуре. Поскольку именно музыка в какой-то мере этот интерес спровоцировала, значит, что-то от моего менталитета передалось и ей. -Вы собираете колыбельные народов по всему миру. Сколько всего их у вас «накопилось» к этому моменту? Когда возникла идея создания такого интересного проекта и как продвигается эта работа? Колыбельные со мной, как мое дыхание. Я никогда не ставлю себе задачу начать проект и закончить. Все всегда при мне и со мной. Учету колыбельные уже не поддаются. У меня их очень много, это самое драгоценное и сокровенное, что мне удается собирать по крупицам у разных народов России, Эквадора, Эфиопии, Украины, Бангладеш, Туниса, Сомали, Вьетнама, Индии, Палестины и других государств. Когда я приезжаю к сестре в Пермскую область, в город Октябрьск, она вытаскивает мамину сковородку, младшая сестра Залифа, которая живет в Уфе, бережет мамины халаты, которые заплатаны в пятидесяти местах, у меня самой хранятся мамины платья со времен войны. Доставляет огромное удовольствие владеть такими воспоминаниями в предметном виде. Так и колыбельные, это духовная память любой нации, которая никакому тлению не поддается. Арабская мама поет: «Спи, ребенок, когда ты уснешь, забудешь, что ты голодный». Гречанка обещает младенцу: «Спи, если ты уснешь, я тебе подарю Константинополь». Татарка убаюкивает: «Спи, во сне ты получишь в подарок от мамы звезду». У меня есть мечта – создать в Казани музей «Колыбели мира». В его создании и экспозиции нужно использовать новейшие технологии, чтобы музей легко мог трансформироваться в большой концертный зал, в уютные выставочные павильоны, в конференц-зал, оснащенный современным оборудованием. Приходилось ли вам в жизни изменять своим принципам? Принципам никогда не изменяла, они с годами становились все более твердыми. На них, которые были заложены и закреплены с детства, держится жизнь. Самое главное для меня - не делать больно ничему и никому. Я даже чувствую боль, когда свежий воздух загазован, чувствую боль загрязненной воды. Это трудно передать словами. На кого и на что вы опираетесь в жизни? Я опираюсь на себя в первую очередь, на свою здоровую генетику, на свои принципы, сыновей, на мелодию, и свой народ. Ощущение того, что мой народ любит меня, дает мне силы и возможность чувствовать себя комфортно в любой ситуации. Спасибо за интересную беседу, Масгуда Исламовна! Творческих успехов вам! Справка Заслуженный деятель искусств РТ Масгуда Шамсутдинова родилась в Башкирии. Училась в спецшколе для музыкально одаренных детей в Казахстане. Закончила Казанскую консерваторию по классу композиции профессора А.Б.Луппова. Работала заведующей музыкальной частью Казанского театра кукол, редактором музыкальных передач на Казанской студии телевидения, заведующей фольклорной лабораторией в Казанской консерватории. Много лет ездила в фольклорные экспедиции по селам, деревням Татарстана. Обладательница премий и спецпризов за музыку к кинофильмам и спектаклям. Ей принадлежат инструментальные и хоровые произведения разных жанров - песни, оратории, балеты, симфонии. В 2001 году Масгуда Шамсутдинова защитила диссертацию по теме «Маулид-байрам у мусульман Среднего Поволжья». В 2002 году переехала в США, открыла Интернет-радио www.tatarica.com, где круглосуточно звучит тюркская фольклорная музыка и произведения татарских композиторов. Автор – О. Иванычева масгуда шамсутдинова 10100 Сдано – 21.11.11. видео: Масгуда Шамсутдинова Гость редакции в папке четвергового номера №176 Масгуда Шамсутдинова: В Казани должен быть Музей «Колыбельные мира» Произведения Масгуды Шамсутдиновой звучат по всему миру. Под ее музыку состоялось торжественное открытие мечети Кул-Шариф. В 2002 году она уехала в Америку, но довольно часто приезжает в родную Казань. На этот раз поводом для многочасового перелета через океан стал I Международный фестиваль современной музыки им. С. Губайдуллиной «CONCORDIA». Пользуясь таким случаем, мы с радостью пригласили Масгуду Исламовну на чаепитие в редакцию «Казанских ведомостей». Представляем гостью Масгуда Шамсутдинова, Заслуженный деятель искусств РТ, родилась в маленькой татарской деревне в Башкирии, училась в специальной школе для музыкально одаренных детей в Казахстане. В 19 лет поступила в Казанскую консерваторию. Обладательница множества премий и специальных призов за музыку к кинофильмам, спектаклям. Ей принадлежат инструментальные и хоровые произведения разных жанров - песни, оратории, балеты, симфонии. За 20 лет объездила с этнографическими экспедициями весь регион. Открыла в Америке интернет-радио www.tatars.com, где круглосуточно звучит тюркская фольклорная музыка и музыка татарских композиторов. В Сиэтл – методом тыка То, что в Казани появился фестиваль современной музыки, – это здорово. Обычно на концерт современной музыки зрителей «заманивают» классикой – популярными произведениями Чайковского, Бетховена, Вагнера, и чуть разбавляют программу произведениями современных композиторов. А здесь все честно. – поделилась впечатлениями Масгуда Исламовна. Интересно, насколько казанская публика готова воспринимать во многом экспериментальную современную музыку? Я могу сравнить казанских зрителей с молодой американской публикой. Они также жаждут новых впечатлений, также открыты для новых знаний, новых эмоций. Вы уехали в Америку 9 лет назад, наверное, непросто было начинать с нуля на новом месте, в чужой стране? Я уехала в 47 лет, но это была не моя идея. Я уехала, как курица-наседка за своими детьми. Мои сыновья, они любопытные, как и я. Старший Надир всегда хотел заниматься космическими технологиями, младший Салих – программированием. И когда мы выиграли грин-кард, решили ехать. А как оказались именно в Сиэтле? Муж хотел в Нью-Йорк, Надир - в Силиконовую длину, Салих - в Чикаго, но они сказали мне: «Выбирай ты!». Завязали мне глаза, я ткнула пальцем в карту США, и попала в Сиэтл, тихий, уютный, зеленый город. Там мне предоставили просторную квартиру-студию, из окна открывается потрясающий вид на океан и горы с белоснежными вершинами. Америка дает возможность реализоваться? Да, если ты хорошо относишься к Америке, то и Америка хорошо относится к тебе. Там создана равная стартовая площадка абсолютно для всех. В Америке такой принцип: если у тебя нет – тебе дают, если у тебя есть, у тебя берут. Нам они помогли. Я привезла в США своих талантливых детей. Их дети будут уже американцами. Сыновья получили там образование. Бесплатно. Там государство серьезно поддерживает перспективных студентов. Старшему сыну, чтобы реализовать свою мечту, пришлось получить американское гражданство, вступить в американскую армию. Он стал инженером по аэронавтике, совсем недавно получил хорошую работу. Младший учится, муж работает. Сейчас мои мужчины говорят: «Мама, куда деньги девать будем!». Они знают, что у меня есть страх остаться голодной. Этот страх во мне с детства, потому что в детстве мы недоедали. Первое яблоко я попробовала только в 11 лет, вот это было настоящее «Вау!» Поющие хранители ханских сокровищ А что лично Вам дала Америка? Я в Казани была очень занята: то лекции, то театр, то радио, то телевидение. На крупные произведения просто не хватало времени. А там – полностью сосредоточена на музыке. Сюда я возвращаюсь на новом дыхании. Вы даже получили диплом переводчика… У меня было большое желание изучить английский язык, а он смеялся надо мной, просто издевался. Он вообще меня не подпускал к себе. Каждое слово по 500 раз записывала, чтобы запомнить, и в результате получила диплом переводчика. Для человека ничего сложного нет – только начни делать. Я просто поглощаю английский, впитываю его. Если раньше, когда я попала в новую языковую среду, у меня было ощущение темной комнаты, а сейчас стало намного светлее, и такое чувство, что английский язык мне улыбается. Масгуда Исламовна, кто заложил в вас любовь к музыке? С детства я смотрю на предмет и чувствую его звук, вкус, запах этого звука. Мама была пчеловодом, она заставляла меня выходить в 5 утра на пасеку, и мы слушали, как пчелы жужжат. Она объясняла: вот это сторожевая пчела, вот медовая, вот эти полетят за несколько километров, чтобы собрать мед. У мамы был очень красивый голос. Отец даже ревновал, когда она пела. Видимо, боялся, что каждый, кто услышит этот голос, влюбится в нее. Он чувствовал, какая это сила… Сам папа был лекарем, хотя высшего образования у него не было. Он умел определять болезни по цвету глаз, по голосу. У меня тоже есть такая способность, потому что по тембру, интонации могу определить, какая болезнь у человека. И многие говорят, что музыка моя – замечательный антидепрессант и целитель. Вы изучали свою родословную? Нет, но у нас есть семейная легенда, что предки по материнской линии были хранителями ханских сокровищ, хранителями ключей от сокровищниц. Только позже я поняла, это самые надежные, честные люди, которым доверяли самое дорогое. Бессонница – беда человечества Уникальный диск «Колыбельные мира», собранный вами, просто покорил Америку… Меня даже называют Леди Лала-бай - Леди-Колыбельная. Эти песни я собираю уже несколько лет, и в каждой я слышу, звук голоса мамы. Мы записали самых простых людей из разных стран. Например, один мужчина поет колыбельную для своей жены. Она работает медсестрой, приходит с ночного дежурства усталая и долго не может заснуть, и он ее нежно баюкает. Девочка семи лет поет колыбельную для своей трехлетней сестренки. Там такие потрясающие, трогательные истории… В моей коллекции уже есть колыбельные из Эквадора, Эфиопии, Украины, Бангладеш, Туниса, Сомали, Вьетнама, Индии, Палестины... Что объединяет колыбельные разных стран? Любовь. Колыбельная – это не песня, это не музыка. Это душа любой нации. Я называю колыбельную хрустальным кодом материнской любви. Когда мать поет колыбельную, она занимается волшебством, своеобразным гипнозом. Одна женщина поет: «Моя кровать такая маленькая для моей печали…» В арабской колыбельной поется: «Спи, мой ребенок, когда ты уснешь, забудешь, что ты голодный», греческая мама обещает: «Спи, если ты уснешь, я тебе подарю Константинополь». Марроканская колыбельная звучит так: «Засыпай поскорей, когда ты уснешь, мы пойдем к соседям пить чай». Татарская колыбельная: «Спи, и во сне ты получишь в подарок от мамы звезду». Думаю, колыбельная дала начало человеческой речи и первое слово выражало нежность матери к своему ребенку. Все животные, птицы поют, мурлычат, щебечут что-то своим детенышам. Так они передают малышам любовь, знания о мире. Это очень интересная и полезная исследовательская работа. Человечество страдает от бессонницы. Это серьезная проблема цивилизации, а колыбельные помогают наладить сон. Наверняка, одним диском этот проект не ограничится? У меня большая мечта – создать в Казань музей «Колыбели мира» Там не просто должны быть представлены колыбельки всех времен и народов и звучать музыка. В создании музея и его экспозиции должны быть использованы самые новейшие технологии, чтобы музей легко мог трансформироваться и в большой концертный зал, и в уютные выставочные павильоны, и в конференц-зал, оснащенный самым современным оборудованием. Все мы родом из колыбели. Мы хотим сохранить землю, и идея сохранения земли должна пойти отсюда, из Казани. У меня такое ощущение, что скоро Казань станет очень значимым и духовным городом для всего мира. «Мы чуть-чуть разминулись с вулканом» Вы ощущаете, как Казань меняется? Город очень изменился в лучшую сторону, но многое, к сожалению, остается неизменным, например, ямы на дорогах. Я приезжаю каждый год и замечаю, что в нашем дворе ям с каждым городом становится все больше. Если бы у меня была машина, я бы сама лично привезла мешок гравия и засыпала бы эти ямы, чтобы они никому не мешали. Но почему людям не приходит такая простоя мысль? Масгуда Исламовна, Вам важно, какой коллектив исполняет ваше произведения? Когда исполнял симфонический оркестр под управлением Александра Сладковского, мне там делать было нечего. Он из музыки смог вытащить то, о чем я даже совсем забыла. К тому же, симфонический оркестр молодой. Обожаю молодых. Во-вторых, новые инструменты, на которых играют музыканты – супер! Но, если какой-то оркестр играет плохо, я, конечно, могу влезть, что-то подсказать, посоветовать. А когда исполняют лучше, чем ты написала, сидишь и удивляешься: неужели это твое произведение? Но в любом случае, рада, когда мои произведения исполняются. Я даже выкладываю свою музыку, партитуры в Интернете. Люди удивляются: «Что же ты бесплатно музыку бесплатно раздаешь, ты же деньги могла бы зарабатывать на этом.» Но если я буду на музыке деньги зарабатывать, то не смогу сочинять. Пусть берут, играют, пусть слушают! Блиц-вопросы - Какое самое сильное впечатление детства? - В 11 лет у меня произошел культурный шок. Это было в Караганде, в музыкальном интернате. Я попала в другую языковую среду. Меня хотели отдать в спортивный интернат, но до него мы не доехали, а попали в интернат музыкальный, который находился поблизости. Чтобы поступить туда, надо было спеть. А я по-русски знала только гимн Советского Союза, потому что у нас в деревне, каждое утро по радио пели гимн, вот я его и выучила. И так спела, попробуй меня не прими! - Вы попадали в экстремальные ситуации? - Да, чуть не оказалась в вулкане, который проснулся в прошлом году в Исландии. Я как раз летела из США в Россию. Мы чуть-чуть разминулись с этим вулканом. Рубин Абдуллин даже пошутил по этому поводу: «Вулкан дымит, земля трясется, Масгуда домой несется!» - О чем еще мечтаете, кроме создания Музея «Колыбели мира»? - Мечтаю весной посмотреть, как степь цветет. До этого все никак не получалось. Степь у нас, в Сиэтле, совсем рядом, всего два часа езды на машине – горы перевалил и ты в степи… Ольга ИВАНЫЧЕВА Фото: Фарит МУРАТОВ “Махди” Масгуды Шамсутдиновой Основой культуры казанских татар является культура их предков – булгар. В VII – VIII вв. н.э. большая часть распавшейся Великой Булгарии из Приазовья переселяется в Среднее Поволжье, где создает государство Волжская Булгария. Она являлась центром торговли между Западом и Востоком, а на знаменитой булгарский Ага-Базар стекались из разных стран купеческие караваны в сопровождении летописцев, ученых, музыкантов, обогащая культуру булгар и то м числе и музыку. Впоследствии нашествия монголов и дружин русских князей привели города к разорению и разрушению. После похода в 1431 году Федора Пестрого Волжская Булгария уже больше не могла оправиться, город Булгар перестал существовать как столица. Булгары вынуждены были сменить свою столицу на “Новые Булгары” – Казань. С 20-х голов ХХ столетия наблюдается степенное исчезновение национальной культуры булгар-татар, характерное и для других народов нашей страны. Проблема сохранения и дальнейшего развития национальных традиции чрезвычайно остро стоит в наши дни перед всеми народами. Призыв спасти национальные истоки содержит в себе “Махди” Масгуды Шамсутдиновой ( Махди – человек, идущий по праведному, правильному пути и ведущий за собой других в светлый, справедливый мир). Связь и преемственность культуры заложены в татарских народных песнях и молитвах из великого памятника мировой истории – Корана. Духовность и мудрость древней культуры стали современны и необходимы сейчас как глоток свежего воздуха. В поэтическом плане “Махди” Масгуды Шамсутдиновой прослеживается история не только одного народа, но и всего человечества. Эклектичность музыкальных стилей носит чисто внешний характер. Это и мусульманские молитвы, и распевные монодии-размышления, и смешение “космических” электронных звуков и фоновых “земных”, и подлинные китайские, индийские, арабские наигрыши, классика, рок-музыка и даже “хэви-металл” – все это вплетается в четкую драматургическую канву произведения, в его идейную основу - осмыслить во всех противоречиях и хитросплетениях, в разрезе от современности до первозданности бытия известную цепочку мироздания: Человек – Человечество – Вселенная. Я слышу Свет. Я вижу Музыку. Язык — это величайшее изобретение каждого народа, это самое мирное, цивилизованное и эффективное средство защиты своей территории от нашествия и вытеснения более многочисленными народами. (Кулябин) Человек — это не только обладатель диплома, профессии. Прежде всего, это личность. А личность закладывается при помощи родного языка, на родной почве. (Мустай Карим – народный поэт) Можно победить какой-нибудь народ силой оружия, численным превосходством — навалиться и раздавить. Но можно поступить еще коварнее — лишить этот народ исторической памяти. И народа уже нет, а есть быдло, бери его голыми руками. (Михаил Алексеев — русский писатель) Как я родилась: Я заплакала от ужаса. Мир был ослепительно ярок, в глаза ударил сухой свет, я чувствовала как трещит мое тело от сухости и холода. Забылась боль, остался бесконечный холод. Плавный мир уступил место бесконечным формам, резкости и невыносимо все раздирающему шуму. Мама была воспоминанием о прошлом рае. От нее тянулся запах слоями. Если ее запах удалялся, я испытывала бездонный страх, я проваливалась в бездну без ее запаха. Ощущает тоску по матери моя левая сторона и сейчас, мамы давно нет в живых, видимо, мама лежала больше на правом боку, значит я на левом Самое страшное место в нашем доме был угол, где стоял умывальник. Там было темно и он всегда звучал. Капля падала с умывальника, потом скатывалась с оглушительным грохотом об железо, потом стекая падала с пульканьем в ведро. Это были разные звуки, после того как кто-то мыл руки или лицо. Беспорядочность звуков оглушала меня, не было порядка. Капли сходили с ума, долго и шумно вода лилась в ведро. Когда ведро было пустое, капля с остервенелым звуком пыталась пробить дно ведра. И было удивительно интересно слышать разность звуков, которые проживали драму, заполняя дно, когда успокаивались от тщетности пробивания дна ведра. Был мир покрыт тканым дымом, формы определяющихся предметов завораживали и беспокоили. Такое же ощущение перед закатом, в сумерках, когда тень проходит в ночь. Сам процесс отделения предметов не зафиксировался. Как же я прошла этот диапазон, почему не проследила? Отцу было 32 года, а маме — 38, когда я родилась. Отцу было 33 года, когда я пошла ножками. Ничто так не заставляет меня страдать, как невозможность вспомнить, как я пошла. Кто это увидел? С этого момента я начала видеть себя снаружи. Накатывает зрелище — острые края тумбочки и моя голова, стремящаяся стукнуться именно об этот угол. Почему я не стукалась об плоскую часть? … Я вспомнила себя, когда Я увидела себя внизу около лягушатника перед кладбищем, я была лягушкой, мечтающей летать, и я была одной из птиц, держащей палку для будущего полета лягушки. Я была небом и зеленью, и пахла холодной росой. Видимо эту знаменитую сказку рассказала мама, а может, не рассказала, а думала, что расскажет, когда освободится от дел. ————————————————————————————— Моя активная творческая жизнь совпала с духовным возрождением нации. Время соблаговолило ко мне — звуки моей души не пришли в противоречие с ним. Я естественно вошла в сверкающее море души своего народа. К большому моему счастью я выросла в родном звуковом пространстве, слыша ласковое материнское шептание убаюкиванья, чувствуя огромную любовь через звуки, обращенные ко мне. Фольклор для кого моя лесная деревня -то бывает откровением, для меня это было средой существования с самого рождения. Для кого-то это бывает откровением, для меня это было средой существования с самого рождения. Моя естественная жизнь омрачалась только падениями в крапиву или битвой за территорию с гусиным стадом, или пчелиной стаей. Взрослая жизнь человека — это повторение детства в гиперболическом виде. Несчастные в детстве останутся несчастными до конца своей жизни, а красота и счастье моего детства переросло в гармоническое восприятие мира. Творчество для меня – это божественная суть. Оперирование звуками для оформления мысли происходит не по сиюминутному желанию композитора. Звуки и мысль оформляются даже не с рождения, а наверное, с самого начала жизни мира. В этом бренном мире поколения человечества соединяет звук. Тело превращается в прах, душа переходит в неизвестную нам субстанцию, которая ждет Последнего Суда, и только звук соединяет человечество в единую звучащую нить. ————————————————————————————————————— Язык не может передать все, что я чувствую. Видимо, существует что-то, которое будет раскрыто, и люди передадут в друг друга через это свою самую сокровенность. А пока существует Музыка, которая помогает людям общаться на более высокой ступени, чем средствами языко-тело общения. Посредником между музыкой и человеком является музыкант. Музыканты — люди крайностей, ранимые, самовлюбленные, эгоистичные, больные, честолюбивые. Мы - нуждающиеся в поддержке, покровительстве, жестокие к себе и окружающим, совершенно беспомощные в миру, не могущие за себя постоять. Без музыки музыканты как рыбы без воды, как человек без воздуха. Музыкант — это страдание, но и бесконечное счастье. У музыканта не должно быть никакого препятствия для самовыражения, он должен думать, как он счастливит мир, без него мир бы пропал. Они нуждаются в поклонении. Они заслуживают это, так как дарят миру свою обнаженную суть. Я объяла звуковое пространство от дыхания звезд до шёпота крапивы. Я Объяла звуковое пространство от дыхания звезд до шепота крапивы. Звуковое пространство от дыхания звезд до шепота крапивы Я объяла, и т.д. И тогда ли, Это где ля. И тогда гадали… Первый раз замечаю слово “тогда”. Какое же оно странное. КОГДА НА БЕССОННОЕ ЛОЖЕ РАССЫПЛЮТСЯ ЗВУКОВ ЦВЕТЫ… Мы сидим с композитором Масгудой Шамсудиновой в помещении Фонда Дамира  Сиразиева. Отражаемся в зеркале, которое Дамир, в бытность главным   режиссером театра драмы и комедии им. К. Тинчурина, принес из бывшего  здания Татарского академического, на улице Горького, - полвека назад это  зеркальное полотно отражало лики великих татарских актеров. Таким   образом, число участников беседы, пусть невидимых, увеличивается.   Вспоминается стихотворение Розы Кожевниковой "Зеркала и ты", посвященное   Масгуде: Зеркала по квартире твоей!   Что тебе в их прямом отражении?   Всех зеркал ты сложней,   Даже тех, что дают искажение.   Им тебя не понять, не прочесть, -   Перед музыкой сердца безмолвны.   Ты - такая как есть!   И не верь зеркалам всевозможным. В этих строках схвачена суть нашей замечательной соотечественницы -   многомерность души, превосходящая благополучие личной судьбы,  выламывающаяся даже за пределы успеха и популярности в республиканском  масштабе. Все знают, биография Масгуды Исламовны образцовая - эдакая  сказка о Золушке на татарский манер: родилась на севере Башкирии, после  школы поступила в Казанскую консерваторию, сочинила три симфонии,  составившие исторический триптих ("Дастан", "Ибн-Фадлан", "Чингисхан" , рок-оперу "Магди", музыкальную мистерию "Баит о Сююмбике", суфийскую ораторию-притчу "Рождение Пророка Мухаммеда", симфоническую поэму "Дервиш", написала музыку к 50-ти спектаклям. В 1982 году стала членом Союза композиторов России и Татарстана, в 2001 защитила кандидатскую диссертацию. За времяработы в консерватории заведующей отделом кабинета народов Поволжья объездила с этнографическими экспедициями весь регион. Только лучше не спрашивать у нее, почему она уехала за океан, с какой   целью… - Почему? для чего? - европейский вопрос. – Из-за улыбки, которая не  сходит с лица Масгуды Исламовны, не поймешь, раздражена она или  благодушествует. - У нас западное мышление: в чем максат? А наши  предки садились на коней и мчались до Италии. Цели у них не было - был  порыв ветра, движение. Хэрэкэттэ бэрэкэт - в движении благо. Я ведь много где была до отъезда в Америку - в Турции, Польше, год жила  в Швеции... Так же и мои предки - они скакали по Азии и Европе, знали   о существовании Америки. (Доказано, что она не Колумбом открыта.) Так  что я подчиняюсь генетическому коду, который заставляет меня  завоевывать новые пространства, быть кочевницей. Интересно, почему Масгуда Шамсутдинова из всех вещей с собой за океан   взяла лишь ковер ручной работы, купленный в Тукаевском районе? - Женщина, которая его ткала, объяснила мне. - Лицо Масгуды становится  серьезным. - Цвета нитей символизируют продвижение человека по жизни:   розовый - малые дети, зеленый - молодость, коричневый - зрелость, серый   - 60-70 лет, старые люди перед смертью - снова розовый. Черный цвет  - инобытие. Однако вопреки народной символике цветов Масгуда излучает розовую,  девчоночью ауру, никак не депрессивно-коричневую. Наверняка не  оставила привычку собирать зеркала… - Увижу на помойке, тащу в дом, мою, вешаю, - смеется Масгуда. -   Америка - богатая страна, все выкидывает. Интересно, что одно зеркало  может красиво тебя показывать, а другое нет. От настроения и состава   зависит. Страсть к зеркалам, пожалуй, единственное, что осталось в ней   неизменным. В ц